Радости моего детства - Коллектив авторов

Радости моего детства

Сборник рассказов

Составитель Анна Борисовна Волкова

© Сибирская Благозвонница, оформление, 2021

* * *

«Самая чудесная способность души нашей»

Эта книга, составленная из рассказов, присланных на конкурс «Радости и горести моего детства» издательства «Сибирская Благозвонница», вместила в себя очень много разных впечатлений. И это не только чувства безусловной любви, вера и ожидание чуда. Это не только «летние родители»  бабушки и дедушки, беспричинная радость, «шиколадные» конфеты, сарафан в жёлтые ромашки, чай со вкусом лета и облаков, коровы и ёжики в друзьях, тёплые письма и праздники, но и первые опыты если не мучительные, то всё равно неожиданно трудные: первые горестные потери, первая беззащитность перед болезнью, первые ошибки, первый страх и стыд, первая утрата иллюзий И тот самый момент, когда понимаешь: детство кончилось. Мы вырастаем, становясь серьёзнее и сдержаннее, учимся быть эффективными, принимаем важные решения за себя и за других, выбираем бренды, следуем трендам, ведем нескончаемую борьбу за сомнительные блага и очень, очень устаём И в этой маетной круговерти именно воспоминания «самая чудесная способность души нашей», как писал Пушкин,  становятся спасением. Мы прячемся в них, как в убежище, это наш домик из подушек и одеял, наш хилый шалашик, что кажется крепостью. Там, в детстве, цвета ярче, запахи острее, радость сильнее. «Всё выпукло!» И все ещё живы С годами мы утрачиваем многое, что любили и умели тогда; память такая цепкая и всё-таки такая ненадежная упускает мелкие детали и черточки, и эти бесценные песчинки уносит течение времени. Но создаются и остаются тексты как способ удержать, слова как единицы хранения памяти. Перед вами около сорока таких текстов. Сорок рассказов о детстве разных авторов из самых разных мест России, Украины и Белоруссии: из Калуги и Ногинска, Бердичева и Старой Руссы, Острогожска и Бобруйска, Чебаркуля и Клявлино, Волгодонска и Твери Давайте вглядимся в себя тогдашних отсюда, с «берега повзрослевших людей».

Татьяна Шипошина

Солнечная мозаика

или От нуля до семи, с небольшими отступлениями

О сарафанчиках

1

У меня был сарафанчик в жёлтые ромашки. Бабушка перешила его из старого халата моей тёти. Мне многое перешивала бабушка из одеяний моих тётушек, маминых сестёр. Тётушек имелось целых четыре, и ни у одной из них не было дочки. Только сыновья. Но я сейчас не об этом. А о том, что мой сарафанчик с жёлтыми ромашками постепенно исчезает из жизни. Потому, что из жизни исчезаю я сама. Я становлюсь старше, старше, старше, и

Каждый знает, что там, за этим «и».

Я не совершила никаких государственных переворотов, никаких таких особенных дел, у меня нет никаких системных открытий, чтобы остаться в памяти поколений. Но даже если бы я и совершила что-либо, то мой сарафанчик с жёлтыми ромашками всё равно покинул бы этот мир вместе со мной. Кому какое дело до какого-то жёлтого сарафанчика? А у него была пышная юбочка. «Присборенная», как сказала бабушка. Я сразу стала кружиться, как в балете. Балет! Я видела его в кино (телевизоров в домах простых людей тогда не водилось).

Балет это так здорово, так прекрасно! «Лебединое озеро»!

Как и сейчас, я была натурой увлекающейся и большой фантазёркой. Способной увлечь кого-то ещё.

И вот уже весь наш двор начинал танцевать «балет»! Мы, то есть дети двора от пяти до восьми лет, «красиво» тянули руки вверх, делали «ласточку» и прочие «балетные» движения.

А также пели «балетную музыку» (об этой музыке хотелось бы рассказать особо, но в данном рассказе она только составная часть повествования).

Эти танцы казались нам самым прекрасным балетом. И никто не мешал нам фантазировать

Дня три танцевал весь наш двор, даже мальчишки!

Вот что сотворил сарафанчик в жёлтые ромашки с пышной присборенной юбочкой.

И что?

К чему я рассказываю это?

К тому, что о нашем «балете», вероятно, помню сейчас только я одна. Почти все «тогдашние» дети или погибли, или умерли.

Когда умру я, со мной умрёт этот «балет».

2

К чему я это рассказываю?

К тому, что мой сарафанчик и мой «балет», а также «ботиночки», «машинки», «войнушки», «бирюльки», книжки, тетрадки, берестяные грамоты, папирусы, глиняные таблички, друзья детства и самые, казалось бы, незначительные, уходящие в небытие мелочи огромного количества людей, когда-либо проживавших на нашей планете, доказывают одну очень важную вещь.

Так же, как и все уходящие в небытие мелочи юного, взрослого и стареющего человеческого существования всех когда-либо живущих на Земле людей, они доказывают существование Бога.

Почему? (Вероятно, это спросит атеист или некто, сомневающийся во всём.)

Потому, что не может быть ухода в небытие такого огромного, не поддающегося воображению количества важных вещей.

Бог, как творящий любовью, не может не содержать в Себе и мелочей. Как и более крупных вещей, и важнейших вещей. Просто всему своё место.

Но я очень рада, что о моём сарафанчике помнят как минимум двое Бог и я сама. И даже если Бог решит закрыть от меня это воспоминание, Он Сам будет о нём помнить. Ровно столько, сколько надо.

Возможно бесконечно.

Вы спросите: возможна ли бесконечная память?

Думаю, да. Поскольку Он бесконечен.

И тогда песнопения панихиды «Вечная память», в которые сложно поверить, на лету обретают смысл

«Войнушка»

1

Я родилась через восемь лет после окончания войны. Память войны в народе оставалась ещё очень свежей. Ещё многие пережившие войну оставались живыми.

Так же, как и жёны тех, кто не вернулся.

Мы, дети, ещё слышали рассказы «из первых уст».

Ну и часто сами играли в «войнушку». Причём это были игры-спектакли, игры «в лицах».

В них находилось место не только мальчишкам, но и девчонкам, на традиционно «женских» ролях. Девчонки играли роли боевых санитарок, а также жён мужественных солдат.

В обязанности жены входило ожидание бойца с фронта, встреча бойца, приехавшего в отпуск, подготовка праздничного обеда и пр. Случались и поездки к бойцу в госпиталь, если он был ранен, а также получение похоронок и горькое, со слезами и воплями, оплакивание погибшего.

В тот раз мне досталась роль жены.

Мальчишки бегают, стреляют, а я и другие «жёны» готовим обеды в игрушечной посуде. В «посудке». Мало кто может похвастаться настоящей игрушечной «посудкой»! У меня, например, её нет. Поэтому в дело идут черепки, разбитое блюдце, поломанная мыльница и ещё кое-что, по необходимости. В тарелки крошатся листики и цветочные лепестки. Подсыпается песок, кладутся камешки.

И тут приходит «гонец» с фронта и объявляет, что мой «муж», Колька, пал смертью героя. Закрыл своей грудью вражескую амбразуру.

Я не очень хорошо понимаю, что такое «амбразура», но сразу начинаю «горевать» по полной программе.

Я во весь голос воплю:

 Ох, милый мой! На кого же ты покинул меня и трёх наших детей! Дочь Эльвиру, дочь Альбину и дочь Серебрину! Как же я буду без тебя жить!

Я падаю на землю и стучу по ней кулаками, продолжая вопить. Другие «жёны» поднимают меня с земли, успокаивают. Дают мне попить водички.

Я воплю так, что даже бойцы с уважением смотрят на меня, на минутку оторвавшись от «боёв».

Все эти слова, которые я кричу, детвора слышала не раз похороны в нашем дворе случались нередко.

Тётя Варя высовывается из окна и кричит в нашу сторону:

 Эй, мелкота! Что случилось? А ну, перестаньте орать!

Я сбавляю обороты.

Одна из «жён», Людка, самая старшая, которой уже восемь лет, отводит меня на лавочку, усаживает и говорит:

 Ну, посиди немножко. Бабушка говорила, что время лечит.

2

Нет, меня время не хотело лечить!

Прошла минута, потом пять минут, потом десять, и никакое время меня не вылечило!

Мне очень, очень жалко погибшего «мужа». Я не играю, я просто превращаюсь в бедную вдову.

У всех моих тётушек на войне погибли мужья. Мой дедушка пропал без вести. А это значит, что никого из них больше нет. На всём белом свете их нет.

Не-е-е-ет!

Я представляю себе это так живо, что слёзы ручьями начинают литься из моих глаз.

Я сижу, причитаю и плачу я, бедная вдова, осталась с тремя дочерьми на руках с Эльвирой, Альбиной и Серебриной! Да как же я буду дальше жить?

Сколько таких рассказов и причитаний я слышала

От тётушек, от соседок, от бабушки.

Я сижу и долго, очень долго для пяти лет, безутешно плачу. Наконец я сползаю со скамейки и иду к тому месту, где оставила «посудку».

Надо же кормить детей! Надо борщ варить! Надо ехать, искать могилку мужа

Возле «посудки» никого нет. Только мои черепки стоят сиротливо.

Тогда я нахожу одного из бойцов и начинаю объяснять ему:

 Товарищ командир, я жена погибшего Кольки. Хочу найти могилку, где он похоронен.  Тут я снова начинаю плакать и вопить:  Он погиб, как герой! Он ам ам зуру закрыл! А я осталась одна с тремя детьми У-у-у С Эльвирой, Альбиной и Серебриной У-у-у

Тут «товарищ командир» и ещё несколько «бойцов» начинают хохотать как ненормальные и показывать на меня пальцами:

 Тю! Дура!

От непонимания и удивления дыхание моё останавливается:

 А что?

Один из бойцов перестаёт хохотать и наконец говорит:

 Кольку твоего и Пашку давно обедать позвали. Людку бабушка забрала, а Светка домой сама пошла. Мы больше не играем! Давно уже! А ты ты

 А она пойдёт могилку Колькину искать! Ха-ха-ха!

И снова мальчишки начали хохотать, держась за животики.

Я поняла, наконец. Мне очень, очень хотелось плакать. Но, видимо, «бедная вдова» выплакала все слёзы. Я отвернулась от бойцов и пошла.

Куда глаза глядят.

Именно туда, и никуда больше. Или меньше.

3

Почему я запомнила именно эту «войнушку», а никакую другую?

Ну, во-первых

Ох, как неприятно отделять «первых» от «вторых»! И «во-первых» от «во-вторых»! Потому что не делится. Даже на два. Не отделяется.

Как в анекдоте о том, что Джо не придёт на встречу. Почему? Во-первых, во-вторых, в-третьих ну а в четвёртых он умер.

Джо не придёт.

Если вас позвали на обед, разве вы вспомните о том, что посадили кого-то на скамейку, чтобы плакать?

«Это же игра!»  скажете вы.

Ну и что? Игра или не игра

Каждый человек помнит о себе. В первую очередь о себе, и во вторую, и в третью, и в двадцать пятую о себе.

Редкие уникумы помнят не только о себе. С какой попытки каждый вспомнит о других?

С разных.

Редчайшие люди сначала помнят о других, а потом о себе. Сколько раз им приходится слышать в свой адрес что-то совершенно презрительное:

 Эй, ты, «мать Тереза»!

Или:

 Тебе что, больше всех надо?

Или просто:

 Зачем это тебе? Выделываешься? Хочешь быть лучше всех?

Такие вопросы не имеют ответов. Стимул к тому или иному действию идёт изнутри. Иногда человек не успевает даже подумать, что-то взвесить.

Он там, внутри, просто знает: «Надо так. И скорее, а то будет поздно. Именно эту амбразуру я сейчас прикрою своей грудью, потому что больше нечем».

А вслед ему полетит полный набор вопросов: «Тебе что, больше всех надо? Зачем это тебе? Да ты ж помрёшь!» И прочее.

Может, найдётся кто-то ну, который позавидует. Но он будет завидовать тихо. Потому что даже громкая зависть или просто сочувствие к некоторым подобным героям чреваты.

Чем?

Да тем, что сам попадёшь под град вопросов, насмешек, а то и отвержения.

Выгонят из стаи

У каждого в жизни найдётся подобный случай. Когда что-то произошло впервые. Когда в первый раз вы почувствовали себя оставленным и преданным.

Будьте уверены после первого случая последует второй. Третий. Седьмой. Сколько раз русский наступает на одни и те же грабли? Да и не русский тоже. Этот процесс не зависит от национальности.

Нет, амбразуры закрывает не каждый человек. И не каждый день. Тот, Кто прикрыл собой весь наш грешный мир, был Единственным.

Он был ОДИН на всю массу живших и живущих. Он был не только человеком Богом. Богочеловеком. Такие вот критерии. Простому человеку, даже герою, не под силу прикрыть собой весь мир эту огромную, огнедышащую амбразуру. Святых тоже немного, по сравнению с общим числом людей. Немного и героев. Представьте себе, как больно как больно, когда гвозди в ладони в ноги, а копьё под ребро. На Кресте висеть Зная, за кого. Зная, почему. А они кричат всё то же, с небольшими нюансами:

«Тоже мне, царь Иудейский! Ишь, мёртвых исцелял! Себя с Креста сними!»

4

Во-вторых или во-первых. Вот ещё что. Если вы уже «не играете», не повод ли это посмеяться над тем, кто «ещё играет»?

Вероятно, многие помнят тот случай из своей жизни, когда они впервые были не только оставлены и преданы, но и осмеяны.

Людям обязательно нужен кто-то, над кем можно посмеяться. Нужен кто-то, на кого можно и даже приятно показывать пальцем.

Лучше всего это делается коллективно.

Тот, кто «ещё играет»,  очень даже подходит для этой цели. Тот, кто остаётся верным, когда все уже играют по другим правилам.

Иногда «верный»  повод не только для смеха, а и для казни.

Сплошь и рядом. От староверов до сталинских лагерей.

О лагерях

1

Мне исполнилось лет пять или шесть, когда это произошло. Я не ходила в детский садик меня «смотрела» бабушка Шура, папина мама.

Про бабушку отдельная история.

А сейчас про то, что в тот день мы сидели дома с бабушкой, пока родители были на работе. Раз я дома значит, в школу ещё не хожу. Ведь мои родители учителя и школа как раз являлась их работой.

Утро, солнце лучами пронизывает комнату. Я в комнате, бабушка на кухне. Стук в дверь.

 Сейчас, сейчас,  торопится к двери бабушка, вытирая руки о фартук.

Я тоже выглядываю и вижу, как бабушка отступает от двери. И лицо у неё такое такое

 Грышка,  говорит бабушка.  Грышка, ты? Бабушка родом из Полтавской губернии, Кобылякского уезда, волости Кишенки. Так написано у неё в «метрике». Но она этой волости не видела и не помнила. Она мне даже рассказывала о своём первом детском воспоминании: всё их семейство на арбе едет в Крым, через Перекоп. Бабушка Шура всегда говорила, что она из запорожских казаков, которые когда-то переместились в Полтавскую губернию. А вот почему семья бабушки переехала из Полтавщины в Крым в 19061907 годах, я не знаю до сих пор. Это я к тому, что украинский говор слышала с самого раннего детства и так говорила сама, когда была маленькой.

На пороге комнаты появился высокий, мощный, слегка сгорбленный мужик. Лицо тёмное, какие бывают у рыбаков. Седые, вьющиеся волосы. Глубокие носогубные складки. В руке торба.

 Я,  прохрипел мужик.  Я, Шурка. Бабушка и этот мужик обнялись.

 Садись я сейчас

Бабушка захлопотала, стала ставить на стол жареную рыбу, помидоры, огурцы, графинчики, гранёные стограммовые стаканчики.

 Не суетись.  «Грышка» взял бабушку за руку.  Не торопись, Шурка. Я никуда не спешу.

 Танька, а ну, марш отсюда,  махнула на меня полотенцем бабушка.

 Внучка?  спросил мужик.

 Внучка. Вовкина,  ответила бабушка. Тут я, чтоб не вертеться у бабушки на глазах, юркнула под стол.

У нас замечательный стол. Круглый, на четырёх ногах. Между ножек стола перекладины. И ещё две перекладины поперёк, по диаметру. Вот на этих перекладинах я сиживала, и не раз.

Картину дополняла тканая скатерть из чёрных и жёлтых нитей. А вот поднимите-ка руку, у кого в доме не водилось такой или подобной скатерти! Да ещё с кистями!

О, сколько сказок и историй прожила я под столом, на перекладинах, прикрытая жёлто-чёрными волшебными кистями!

Сначала я пыталась понять, о чём беседуют бабушка и мужик, но понимала только обрывки фраз и слов. «Лагерь», «всё, нахлебался, хватит», «и Шурка там, может быть», «а где ж ещё»

Сидя под столом, я улетела в свою очередную сказку про принцессу и злых разбойников, которые прятались возле ботинок «Грышки». Больших таких, потрёпанных ботинок.