Выдохнув, мне стало чуточку легче. Но слезать с дерева я всё равно не решился. И так уснул, потрясённый событиями, в неудобной позе.
Из сна меня вытащил чей-то голос:
Далеко ли он убежал?
Кто? Твой сын?
Нет, медведь. Следов почти не осталось.
А что с сыном будешь делать?
Каким? У меня нет сына.
И мужские голоса разразились обоюдным хохотом.
Едва разлепив глаза, я уставился вниз и увидел две удаляющиеся фигуры своего отца и его товарища.
Папа, папа! выкрикнул тут же я.
Они обернулись на мой голос. Я стал кричать, что я наверху, нужно только поднять голову. Они долго всматривались вдаль, не понимая, откуда исходит звук. А потом дядя Джордж увидел меня на ветке и указал.
О, вот же он!
Отец посмотрел на меня и удивлённо сморщился.
Где?
Джордж засмеялся и махнул рукой:
А, видимо, показалось
Ещё несколько секунд отец вглядывался мне в глаза, а потом тряхнул головой и хлопнул товарища по плечу.
У меня же нет сына. Был бы нашел бы путь домой. дополнил он, и они одновременно развернулись и пошли прочь.
Я кричал. Я был шокирован. Но кричал им вслед, потому что не мог слезть.
«Как, как?»
Я очень жалел, что рядом нет матери. Всё в этом лесу казалось сумасшедшим. Все эти звери, существа, твари Даже папа сошёл с ума. Мне пришло в голову, что, возможно, это не был отец. Это была тварь, принявшая облик Айзека Хилла, чтобы напугать меня до смерти.
Но я продолжал истерить, плакать, стучать по ветке, ломать сучья, раскачиваться и расцарапывать себе кисти рук. Я буянил до того, пока треск ветки не врезался в ухо, а я не увидел, что весь лес вокруг меня просто начал подниматься вверх.
И тьма.
Боль в локтях и коленях. Я не мог открыть глаза, но ощущал, что мои ноги в неестественном положении, а рука неправильно согнута. С этого момента всё передо мной было как в тумане. Из всего дальнейшего я только помню, как возникло виноватое лицо Джорджа и потерянная физиономия отца. А потом я провалился в глубокий сон, ощущая лишь на фоне боль в костях и то, как меня постоянно отводят, поднимают, дёргают и пытаются со мной разговаривать.
Это был первый раз, когда я сломал себе кости. Два перелома: правая рука в локте и тазобедренная кость.
***
Всё, что я запомнил с тех адских дней невыносимая боль в сломанных местах. Едва ли помню тех, кто со мной пытался разговаривать, потому что только открывался рот, меня пронзала ещё большая боль (скорее всего, выдуманная, ведь в детстве всё кажется преувеличенно большим), а глаза покрывала пелена тумана.
Стенни, милый, доносился голос матери. Я улавливал блеск в её слезливых глазах, и хотел обнять её, тоже что-то лепетал в ответ. Но я не мог пошевелиться меня парализовало. И любое движение мозг воспринимал как боль.
Меня посещали смутные чувства при виде отца. Его щетина колола каждый раз, когда он прикладывал свои губы к моему виску. Так он проверял мою температуру или выражал свое сочувствие. В моей голове пазл отказывался складываться. Лишь сейчас, спустя годы, я могу без эмоций проанализировать случившееся. Но знаете, что? На самом деле даже сейчас я не могу понять ни мотив действий отца, ни его мыслей, которые он крутил в своей голове, говоря «у меня нет сына».
Отец? Это была шутка?
Если и да, то смешно было только ему.
Пазлы не сходились. Потерянные детали уже не найти. Я пытался восполнить в дальнейшем пробелы, возникшие в моем сознании, но тщетно. Логика действий отца не совпадала с тем, что происходило. Пока я был едва ли дееспособен, я мог только чувствовать боль или погружаться в раздумья.
Тот случай научил меня нормально и ясно думать. Я был менее разговорчив, больше угрюм, задумчив. Мысли текли потоком. Детские, казалось, мысли, но на деле я думал о недетских вещах. То и дело закрывая глаза, я видел перед собой одну и ту же картину: как отец смотрит на меня пустыми глазами, осознает и точно видит, что я на дереве, но вместо того, чтобы помочь мне, разворачивается и уходит. И потом, открывая глаза, я ощущал внутри себя невосполнимую тоску. Со временем от которой так и не смог избавиться.
Но вы можете представить себе? Вот человек. А в нем небольшая дыра. Ее не убрать руками, как можно убрать со стола книгу или ручку. Это дыра. Она есть часть человека, потому что непосредственно находится в нём. Эту дыру можно закрыть ладонью тогда всем будет казаться, что её нет. Отсутствует часть тела. Чтобы восстановить дыру и сделать человека целым, стоит только вернуть кусок от него в дыру и тогда всё заживёт. Возможно. Но только в том случае, если это сделать в первые мгновения, когда дыра возникла. Дальше уже поздно. Дыра немного подзатянется, но так и останется на месте. И вы думаете, что я уже давно залатал эту дыру? Вы глубоко ошибаетесь. Я замотал её в бинт, чтобы никто не видел, и продолжил жить дальше.
С дырой внутри.
Мама радостно выдохнул я, увидев её в дверном проёме. Она сделала жест приветствия пальчиками, как будто сыграла на фортепиано и вошла в палату как можно тише, чтобы не разбудить присутствующих людей.
Приход матери стал для меня как кислородный баллон, необходимый на океаническом дне.
Ну что, крошка? Готов выписываться?
Она начала рассказывать о том, как обстоят дела дома, как она скучала и что дома без меня очень тихо и скучно. Как будто на кладбище. Мне понравилось это сравнение, и я смог даже выдавить из себя улыбку. А через несколько минут посерьёзнел. Мне хотелось спросить, рассказать Пока я мешкался, в коридоре стали раздаваться громкие голоса. Напрягшись, я все же выдавил из себя:
Мам, когда я был на дереве
Скажи мне, малыш, почему ты туда залез? перебила ласково меня мама.
Папа только начал я говорить, как в палатку ворвался отец и уставился на нас. Я оцепенел.
Что папа? переспросила мать.
Папа Я задохнулся, встречаясь с его безумным и встревоженным взглядом. Мне показалось на долю секунды, что он запрещает мне об этом говорить.
В горле пересохло. И я собрался с духом и выдохнул:
Папа привет.
Мама развернулась к отцу, они начали разговаривать обо мне и том, что сегодня я отправляюсь домой и теперь буду восстанавливаться там.
В общем, моё выздоровление заняло месяца два. Самый тяжёлый перелом в тазобедренном суставе, кость срасталась дольше всего. Рука зажила быстро. После снятия гипсов я начал делать упражнения, которые показывала мне бабушка, когда приходила к нам в гости. Именно тогда она помогала мне, условно говоря, встать на ноги.
В один момент я всё же решился подойти к маме и рассказать от начала до конца то, что произошло. А в конце задать давно мучивший меня вопрос: почему отец так поступил? Слушала она меня внимательно, не улыбаясь. А потом, не отвечая на вопрос, вышла из дома.
У меня затряслись ноги, потому что я слышал, что мать разговаривает с папой на повышенных, очень раздраженных тонах. Я выглянул в окно. Тут же отец приметил меня и стал кричать ещё яростней. Я убежал к кровати и стал ожидать вердикта. Мать вернулась ко мне злая:
Ты же соврал, правда? спросила она неестественно зловещим голосом.
Нет испуганно выпалил я.
Ну конечно! Фантазёр! Слишком много у тебя фантазий! Так трудно мне сказать, что ты просто сбежал от отца, не послушал его?
Нет, папа сам уш
Довольно. отрезала она ещё резче. Я тебе не верю. И ушла вглубь другой комнаты.
Если трещина между мной и моим отцом возникла ещё в лесу, то с этого момента появилась лавина между мной и мамой.
9 глава
Мы не вместе. Но для Веры Уокер я теперь как спаситель, как воздух, даже смысл жизни. Она хватается за меня как за единственное, что может вытащить её из пьяняще-мрачной ямы. Глубокой, помойной, куда она затащила себя сама когда-то, когда случилось то, с чем она не смогла ужиться. Засадила себя в непроглядный омут, потому что внутренне практически умерла. Но на деле она была при смерти. И теперь я оказываюсь тем человеком, который может её спасти.
Ею управляли алкоголь и наркотики. Это то, чем она жила и то, от чего решает отказаться сейчас. Я мало представлял себе до этого, как это быть для кого-то единственным. Но оказался таковым для Веры. Теперь она вряд ли сможет меня отпустить.
Ею управляет ненависть по отношению к её брату. Я вижу это сразу, с того момента, когда первый раз познакомился с ней, а в дальнейшем эта теория подтвердилась. Уокер никогда не говорит об Аллене открыто, будто боится его всеми фибрами своей души, и даже проявляя откровенность со мной, Вера не может взять себя в руки, чтобы рассказать, что произошло когда-то давным-давно. И что сделало её изувеченной? В любом случае, она раскрывается с каждым днём мне ещё больше. И я понимаю, что она безгранично и безоговорочно доверяет одному мне.
Когда я подаю ей руку, Вера выходит из помойной ямы нехотя, но с наслаждением озирается по сторонам, видя совершенно иной мир, который уже с ней наравне. Вид снизу никогда не может понравиться И она всё же выходит. Её одежда тоже пахнет помоями, блевотиной, дерьмом, поэтому я стараюсь в любую свободную минуту приехать к ней домой, чтобы выслушать её очередную истерику дать ей проплакаться, чтобы вновь протянуть руку помощи. Теперь она восстанавливается со мной в постели. И дружба, хоть она и остаётся, но превращается уже в нечто иное. Секс уже не просто необходимость, а желание. Но я точно могу сказать: если Вера уже начинает испытывать ко мне больше, чем дружеские эмоции, у меня по отношению к ней одни только сочувствие и жалость.
Я вожу её на программы для бывших алкоголиков и наркоманов. Здесь она слушает множество рассказов людей о своей прошлой паршивой жизни, а в то время я нахожусь у входа, ожидая её. Когда она выходит из здания, то виновато разводит руками и говорит, что это был очередной её отвратительный денёк, от которого тянет блевать. Я смеюсь. Вера тоже. Подходя ко мне, она обвивает мою шею в объятиях и прижимается к моей груди. Я выдыхаю, слегка обнимая её за спину, но сильно не прижимаюсь. Мне неловко от таких моментов.
Да, конечно, встретимся сегодня Из здания, где проходят программы по восстановлению наркоманов и алкоголиков, выходит мужчина, разговаривающий по телефону. Его руки трясутся, по лбу стекает пот. Вера смотрит на него и шепчет, что он видела сегодня его в группе, а потом молчит, тоже наблюдая за ним.
Когда мужчина бросает трубку, он стоит на одном месте, о чём-то задумавшись. Кажется, что ещё вот-вот и он завалится на лестницу от бессилия. Страшная тряска его кистей оповещает о ломке, и с этим он не в состоянии справиться самостоятельно.
Может, мы поможем шепчет Вера и уже дёргается, чтобы подойти к нему, но я крепко стискиваю её локоть и не позволяю двинуться.
А в этот момент трясущийся мужчина, судорожно заходя в свой автомобиль, достаёт оттуда пакет, а из пакета блестящую бутылку виски и, с трудом раскрыв её, начинает хлестать алкоголь.
Вера ослабляет схватку и с сожалением опускает голову, чтобы не видеть безобразной картины. Мы идём в другую сторону, и долгое время она молчит, даже не касаясь меня и не смотря в мою сторону.
«Есть проблемы?» спрашиваю я её жестами. Я точно знаю, что она видит вопрос, но какое-то время не отвечает. А потом напряжённо останавливается и тоже спрашивает:
Почему ты не позволил мне подойти к нему?
«Это опасно. В таком состоянии он может навредить кому-угодно.»
Но у меня был шанс ему помочь! восклицает Вера и подбрасывает руки вверх. Глаза её сверкают, что оповещает об очередном нервном срыве, поэтому не останавливаю её и продолжаю слушать. Ты думаешь, мы все пришли туда, чтобы исповедаться и осознать, что совершили ошибку в своей жизни? Ты ошибаешься, Стенфорд. Многие, кто там находится, ещё на самой первоначальной стадии борьбы с зависимостью. И у многих нет тех, кто может им помочь. Мне повезло с тобой. Но есть, например, женщина, она убила своего мужа в состоянии алкогольного опьянения и уже отсидела срок. Теперь у неё нет никого. Есть молодой парень, сирота, совсем недавно вышедший из детского дома, когда ему исполнилось 18. И теперь ему некуда идти. И если общество хочет исправиться, должны исправляться не только зависимые от алкоголизма или наркотиков, должны исправляться все! Если каждый из нас будет также равнодушен друг к другу на улице это поспособствует изменению мира, а?
Она выкрикивает ещё в мой адрес обвинения, что я поступил неправильно, что мне стоило самому подойти к мужчине и поговорить с ним. И, осознав, что она говорит, Вера удивлённо смотрит на меня несколько секунд, а потом сбивчиво добавляет:
То есть я имела в виду, что ты должен был позволить мне поговорить с ним. Я
Развожу руками. Сказано то, что сказано. Это не ударяет меня, не делает мне больно, но на несколько секунд мне становится неприятно. Ведь я в действительности ни с кем не могу нормально поговорить Из-за того, что я нем.
Мы идём по парку молча, а она чувствует себя виноватой передо мной, что выразилась не так, как нужно. Проходим сквозь разные толпы, примечаем анархистов их поведение более шумное, чем у гражданских. Проходим весь парк, потом сквер, движемся к Набережной. И Уокер, видимо, сильно поглощённая в свои мысли, так и не может себя заставить что-либо сказать в своё оправдание, пока я не останавливаюсь и не спрашиваю:
«Так и будем молчать, Вера?»
И она, пытаясь что-то сказать, мнётся на одном месте. С этого момента сон становится глубже, чем ранее. Он становится настолько глубоким и затягивающим, что я не помню, что происходит далее. Только лишь смутные образы, голоса, цвета Иногда просыпаясь, я ощущаю, как весь полностью покрыт холодным потом, а потом сон вновь заглатывает меня в себя, и снова голоса, прикосновения, образы
Когда ясность сознания на немного возвращается, я оказываюсь в постели с Верой. Она выглядит расслабленной и умиротворённой, потому что только что у нас был секс. Прикрыв глаза, она томно дышит полной грудью. Нахожу её настолько привлекательной, что это кружит голову, но после каждого с ней полового акта, кроме опустошения, я не чувствую ничего. Чего не скажешь о Вере, потому что она, наоборот, начинает чувствовать себя гораздо лучше прежнего.
Ты со многими занимался любовью? спрашивает Вера и распахивает веки, игриво просверливая меня взглядом.
«Ни с кем». Я развожу руками.
Её лицо вытягивается в удивлении и, опираясь о кровать локтями, она ещё более внимательно на меня смотрит:
Шутишь? смеётся.
«Нет».
У меня есть чёткое разграничение понятий, и «занятие любовью» отличается от «занятия сексом», потому что первое это чувство, а второе всего лишь влечение. Объясняю Вере, она многозначительно улыбается и когда узнаёт, что у нас тоже с ней только секс, она не придаёт этому какое-либо значение, потому что ощущает себя счастливее, чем раньше. И я ясно вижу, что с этого момента она абсолютно и бесповоротно начинает в меня влюбляться.
С тех пор её поведение изменяется. Теперь Уокер не думает ежесекундно, где купить очередную бутылочку виски или у кого выкупить немного порошка, чтобы в очередной вечер забыться. Она начинает совершенно другой образ жизни: записывается в фитнес-клуб, больше гуляет возле дома или по городу. Изучает кулинарию, чтобы каждый раз, когда я прихожу к ней в гости, радовать меня удивительным блюдом. И если ранее я немного испытывал к Вере отвращение, то сейчас я осознаю, что человек по-настоящему меняется. И делает это ради меня. Жаль только, что ответить мне всё равно нечем.