Повесив трубку, я взглянул на часы полвосьмого вечера. Скоро стемнеет.
Скрипка лежала на кровати, завернутая в черный шелк, я вынул ее из футляра, чтобы убедиться, что она не превратится в кролика из шляпы фокусника.
Почему-то мне уже не хотелось ее отдавать. Очевидно, я не хотел уступать этому человеку-тени с горящими глазами.
Я ходил по комнате кругами, выкурив полпачки Ричмонда, но время тянулось так долго Одна половина меня желала, наконец, отделаться от скрипки, покончить с этим кошмаром, а вторая не допустить появления монстра в моем доме, оттянуть момент как можно дальше.
Ночь опускалась на город, за окном один за другим зажигались фонари. Их желтые шары казались огромными глазами, глядящими на меня в упор. Я зашторил окна, пытаясь сбежать от навязчивых ассоциаций, я сидел в темноте.
Я отчетливо слышал гудение машин на стоянке напротив, шум воды у соседей сверху. Я различал множество звуков, вторгающихся в одинокое пространство, но ни один из них не был похож на громовые раскаты в странном голосе.
Глупые театральные спецэффекты.
Уже миновало полночь, когда я посмотрел на часы. Яркий экран телефона осветил комнату, и жуткие тени поползли по стенам и потолку.
Но ни одна из них не была такой черной, как его плащ.
Быть может, он забыл Я поймал себя на мысли, что надеюсь на его забывчивость.
Много ли таких вот идиотов, которых он пугает до смерти, навещая по ночам? Я один такой неудачник. Ему нужна была именно эта скрипка, и никакая другая. Он хотел украсть инструмент, пока меня не было дома но ему не повезло.
Кто-то заскребся в окно, и я дернулся на кровати. Затаившись и почти не дыша, я вслушивался в ритмичное постукивание крыльев о стекло то была лишь обычная летучая мышь, охотник за мотыльками.
Я вздохнул и перевернулся на бок. Образы прошедшего дня проплывали перед глазами, и я невпопад улыбнулся. Я бы уснул, удобно устроившись, подпирая затылком подушку, но, увы меня ожидала долгая и беспокойная ночь.
Сердце начинало биться чаще от каждого резкого звука, слух обострился. Я всматривался в очертания мебели и разбросанных вещей. Я так и не прибрал беспорядок, учиненный непрошенным гостем.
Что за беспредел? Явился ко мне домой, разбросал вещи Откуда у меня столько хлама? Черные футболки, рубашки и джинсы по-прежнему валялись на полу.
Лишь книги остались стоять на своих полках нетронутыми: скрипач не смог позволить себе расшвырять монографии по истории искусства и теории музыки.
Я скрестил руки на груди, скривив рожу в темноту, чуть откинувшись на подушки.
Я не должен уснуть иначе придурок застанет меня врасплох во сне и я буду легкой добычей. Я должен бороться со сном, я должен
Когда я решился посмотреть на часы вновь, они показывали три часа тридцать восемь минут ночи. Или утра, как кому больше нравится.
Я отшвырнул телефон куда-то в откинутое покрывало. Четыре часа ночи а этот поганец так и не соизволил прийти!
Я был раздосадован и, громко фыркнув, повернулся на бок. Подтянув ноги коленями к животу, я обхватил себя руками за плечи.
Главное пережить рассвет.
16. Один
Работа мне нравилась. Эрвин Фрай, руководитель команды цифровых дизайнеров, за два дня объяснил мне инструменты программного обеспечения, а после терял дар речи и едва сдерживался, чтобы не ударить меня стулом. Я с удовольствием критиковал проекты, состряпанные на этой неделе разработчиками макетов, не стесняясь собственного видения когда на их примере Фрай вводил меня в курс дела.
Все было в новинку, пусть и отнюдь не так легко, как я предполагал.
Фрай посоветовал не признаваться, что у меня нет опыта. С первого дня меня сочли выскочкой, очевидно, я разворошил муравейник, поросший мхом и плесенью. Я ожидал, что после очередной жалобы в мой адрес, миссис Томпсон выгонит меня, не дожидаясь окончания испытательного срока однако она не только одобряла нестандартные задумки, но и инструктировала студию к более активному участию и помощи мне.
Она по какой-то причине сделала ставку на меня, я был не только свежим взглядом, но и катализатором процессов, на меня реагировали пусть и не всегда дружелюбно.
Прислушался к рекомендации Томпсон пока только Петер Ридель из отдела технических писателей с которым мы успели высмеять несколько документов с заданиями от заказчиков. Фрай по-прежнему косился меня с подозрением, пусть и ему пришелся по вкусу мой черный юмор.
За все эти несколько дней на новой работе я ни разу не вспомнил про черную тень Он так и не пришел за скрипкой и это не могло не радовать. Произошедшее стало казаться лишь кошмарным сном.
Я вновь мог дышать спокойно, приходя домой, я лишь косился в сторону футляра со скрипкой, одиноко лежащей на прикроватной тумбочке. Она не доставляла мне беспокойства.
Виктор, расскажите мне о своей семье: кто они, чем занимаются?
Миссис Томпсон под предлогом совместного обеда намеревалась получить от меня обратную связь. Как родители связаны с адаптацией на работе, я не очень понимал.
Я ответил не сразу.
Я рос в приюте. В Австрии, в Вене. Я о них почти ничего не знаю.
Женщина всплеснула руками и ахнула, но ничего не сказала, приготовившись слушать дальше.
В одиннадцать я сбежал из приюта, я бродяжничал. Потом, когда мне исполнилось пятнадцать, меня взял к себе мой опекун, он англичанин поэтому у меня гражданство Великобритании. Оказалось, что я наследник австрийских богачей.
Она точно уже что-то из этого знала. Например, что в Штатах у меня даже вида на жительство нет.
А ваш опекун?
Сэр Ли историк и религиовед, он живет в лондонском пригороде, пишет книги, до сих пор преподает Он в добром здравии, и мы с ним иногда созваниваемся. Но, согласитесь, я уже самостоятельный, мне не нужен опекун.
Когда сэр Ли взял меня к себе и рассказал о родителях, мне было достаточно общих сведений я даже не задавал вопросов. Он, как оказалось, знал их лично, моя мать была филологом, отец архитектором, они оба занимались музыкой. Они погибли в автокатастрофе, когда я был младенцем, от них остался дом в Вене.
Разумеется, отозвалась миссис Томпсон.
Она понимающе кивнула, больше к этой теме мы не возвращались.
Вечером я вернулся домой измученный, но довольный, я не заметил, как пролетел день.
Я стащил водолазку и подошел к зеркалу в ванной: все та же надоевшая рожа, выпирающие ключицы и ребра, мышечный рельеф без жировой прослойки шестифутового байронического героя. Худоба всегда вызывала вопросы, в детстве меня нередко кормили силой Чаще всего, еда тут же выходила наружу.
Причуда природы, ускоренный метаболизм. Когда я жил у Ли, я ел достаточно но выглядел по-прежнему болезненно.
Кажется, это было вовсе не со мной и даже не в прошлой жизни.
Я включил душ, и горячая вода зашумела о поверхность ванны. Клубы пара поднимались, оседая на холодных стенах и потолке, покрывая их россыпью мелких капель.
Я сам отворачивал от себя людей. Я избегал тех, кто смотрит на внешность и социальную активность, я намеренно усугублял свой статус отшельника, стараясь казаться еще более странным, чем я есть на самом деле, я огрызался, заранее ожидая нападение, убегал первым потому что бить не по силам.
Я, возможно, в чем-то позер. Чаще всего получалось, что я намеренно старался не нравиться.
Я носил черную, закрытую одежду она еще больше подчеркивала бледность. В подростковый период бродяжничества мне было не до пирсинга и прочего бунта бодимодификаций; на татуировки в более осмысленном возрасте не хватило терпения. Волосы у меня до двадцати лет были длинными, несуразными прядями спадающими на лицо, под отросшей челкой я прятал прозрачно-серые глаза.
Миссис Томпсон поинтересовалась, когда я собираюсь пригласить ее племянницу на свидание. У меня не хватило смелости ответить, что я с нездоровым удовольствием сжег визитку с номером телефона, и потому объяснил свою неторопливость увлеченностью работой.
Горячий пар наполнил ванную, зеркало напротив запотело, я не заметил, как провалился в мысли. В одежде было жарко, я разделся и залез под обжигающие струи воды. Тело противилось. Но ко всему можно привыкнуть.
Я долго стоял, подставив лицо под мелкие, колючие капли, они обжигали кожу, я терпел. Я яростно намыливал голову, прогоняя непрошеные мысли, жмурился, чтобы не видеть опостылевших стен, но шампунь все равно попал в глаза, и я фыркал и отплевывался.
Когда я вновь смог спокойно дышать, я выключил воду.
Мои руки были по-прежнему холодными.
Я перешагнул через разбросанную по полу одежду, поленившись вытереться полотенцем, прошел в комнату и с обреченным стоном упал на кровать лицом вниз.
Мне было сыро и холодно, но я не смог заставить себя пошевелиться. Мне очень хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю.
Люди называют это чувство ненавистью к себе От этой мысли я стиснул зубы. Да, я ненавидел себя, но и все равно, кроме себя, у меня никого нет я у себя один.
Я один. Я всегда был один.
17. Сон про Рождество
Мне снилось Рождество праздник, который все дети так любят. На Рождество дарят подарки, на Рождество все желания сбываются.
Я стоял напротив пушистой елки, надевая на разлапистые ветви сверкающие игрушки. Ель была настолько большая, что мне, семилетнему Виктору, было не достать даже до ее верхней половины макушка уходила ввысь, и на ней не было ни сияющего ангела, ни Вифлеемской звезды.
Я знал, что надо делать, я притащил стоящий неподалеку стул и залез на него. Весь мир стал на порядок меньше, а верхушка елки теперь досягаемой. Я чувствовал себя взрослым: я был высоким и храбрым принцем, который сейчас спасет заточенную в высоченной башне принцессу
Но вместо принцессы у меня была только высокая елка и коробка игрушек, и меня это не смущало. А как же созидающая сила мысли и игра воображения?
Я изо всех сил тянулся к верхушке, встав на носки, но она была по-прежнему далеко. Я держал звезду и наклонял елку на себя, стараясь достать до верхней ветки
Виктор, иди обедать, прозвучал голос совсем рядом, но я, как и все заигравшиеся дети, решил делать вид, что не слышу.
Как же у меня величайшая миссия, и спасти принцессу положено мне. Как же я могу оторваться от такого важного дела на какой-то обед?
Я притворился, что не заметил оклика мамы а это была, несомненно, она, и продолжал тянуться к верхушке, стараясь надеть звезду на елку. Я был упрям, но и елка была с характером.
Тихие шаги замерли у меня за спиной, и я знал, что теперь мама наблюдает за мной, и я тем более не должен облажаться. Я старался изо всех сил, я вытянулся по струнке, и схватив елку за ветку, я потянул на себя. Когда игрушка заняла свое место на самой высокой части елки, я удовлетворенно улыбнулся, оборачиваясь, разворачиваясь на стуле.
Ее темные глаза были теплыми, она улыбалась мне. Она была молода и прекрасна, и мне почему-то казалось, что она и есть та принцесса, которую я спас только что. Мне очень хотелось, чтобы она похвалила меня, и я молча указал в сторону украшенного дерева за спиной, приглашая рассмотреть результаты моих трудов.
Мой милый, какая красота. Но не делай вид, что ты не слышал, как я тебя звала.
Она не разговаривала со мной строго она улыбалась, но мне почему-то стало стыдно.
Я опустил голову и вздохнул, спускаясь со стула. Когда я вновь на нее посмотрел, она уже обходила меня, чтобы подойти к елке. Ее пальцы прикоснулись к стеклянной игрушке на ветке, и она смотрела на меня.
У нас сегодня будут гости, сказала она, взмахнув длинными темными ресницами.
Гости? удивленно переспросил я.
У нас давно не было гостей, и как я ни старался, я не мог вспомнить, кто же к нам может прийти.
Да, согласилась мама, и ее взгляд прошелся по моему лицу. Если не хочешь обедать, иди переоденься.
Я не хотел оставлять елку мне нравилось перебирать красочные игрушки в картонной коробке, к тому же, я еще не закончил
Сделав умоляющее выражение, я заныл:
Ну ма-а-а-м
Я почему-то знал, что это действует безотказно, и она потрепала меня по волосам. От ее прикосновений по спине пробежали мурашки. Они были настолько приятными, что я разочарованно вздохнул, когда она убрала руку.
Хорошо, Виктор, но только не долго, и она, улыбнувшись, ушла.
Я иду в гостиную я был уверен в направлении, и до меня доносятся голоса. Меня мучает любопытство: какие гости могут быть у нас на Рождество? Я в предвкушении праздника ступаю по коридору, и свет из освещенной комнаты сквозь дверной проем кажется теплым и уютным.
Я вошел. Большой зал, залитый сиянием свечей, стоящий слева рояль, предметы интерьера не из современной эпохи Отчего-то я точно знаю, что в кабинете отца, музыканта и архитектора, еще больше любопытных вещиц, нотных листов.
Она стоит передо мной, но кроме нас в комнате никого нет. Я в нерешительности подхожу ближе, и пламя свечей отбрасывает тени, похожие на черные щупальца, ползущие по стенам. Она смотрит на меня.
Но теперь я не гляжу на нее снизу вверх: теперь я высокий и взрослый как настоящий принц, и ее красивое лицо обращено ко мне. Я затаил дыхание. Мне кажется, что если я сделаю что-то не так, то моя иллюзия развеется дымкой, рассыплется в прах, и я лишь осторожно делаю еще один шаг навстречу.
Сердце колотится в горле, ладони потеют, и я сжимаю кулаки она так близко и одновременно так далеко. Мне хочется спросить: «Мама, где наши гости?», но я понимаю, что это меня уже больше не заботит.
Нам не нужны гости нам хорошо и вдвоем. Мы вместе будем наряжать елку каждое Рождество, и я буду дарить ей подарки, а она будет дарить мне Мне хочется, чтобы она снова, как и тогда, погладила меня по голове, но я не смею просить Я все еще боюсь, что она уйдет.
Виктор, шепчет она, и ее молодое лицо озаряет мечтательная улыбка, когда взор темных глаз направлен на меня.
Я вижу собственное отражение в ее распахнутых глазах, я вижу себя, но на миг мне кажется, что это одновременно и не я.
Я тянусь к ней, и еще секунда и мои руки ложатся на ее плечи. Я чувствую тепло ее тела, и я знаю, что она настоящая, она никуда не уйдет
Холодная рука коснулась моей щеки, по телу разлилось приятное тепло, опускающееся тянущим жаром в паху. Я прижимаюсь губами к ее пальцам и часто дышу.
Я отбрасываю прочь призрачное ощущение, что это неправильно. Холодные пальцы ложатся мне на затылок, кровь закипает, я облизываю губы и сглатываю слюну, наполняющую рот. Мелкая дрожь нетерпения, приводящее в странный восторг головокружение
Она притягивает меня к себе, и я покорно наклоняюсь, крепко сжимая ее плечи. Я не понимаю, что происходит, и, кажется, кроме нас в мире никого нет только я и она. Желание становится таким нестерпимым, что я только тогда осознаю: я хочу впиться губами в ее рот, хочу стать частью нее
Я судорожно вздыхаю в последней попытке сопротивляться, но не могу оторвать ладони от ее плеч. Она запускает пальцы в мои волосы на затылке, электричество, прошедшее по телу, рассыпается искрами на ладонях.
Наваждение. Она оттягивает мою голову назад, но потом вновь привлекает к себе
Виктор, снова шепчет она, почти требовательно, призывно, вкладывая имя мне в рот, и я ловлю губами ее губы.
И нет в мире никого, кроме нас, и нет ничего, кроме нас, и я отдаюсь в ее руки, и я становлюсь покорным, как ягненок, как ласковый кот Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь, но не могу оторваться от нее я хочу ее, и она будет моей.
Меня кружит в водовороте безумия, и огонь в крови один на двоих, и я едва сдерживаю стон, и эта горько-сладкая мука сводит с ума. Я не могу остановиться.