Сейчас, Васенька, сейчас, дорогой Сейчас попробую, не любила она это имя Артур, чужое какое-то.
* * *
Соседская Татьяна пришла на помощь, за что бабушка всегда любила свою коммуналку. Она взяла к себе в комнату обиженного мальчика, дала ему хорошую шоколадку «Чибис» с птичкой на обертке.
С того дня у Анны Ивановны начал расти горб и к концу жизни склонил ее плечи аж до полу. Наверху только возвышалась палка с резиновой галошкой на конце, чтобы не поскользнуться, а вся бабушка уходила все ниже и ниже, пока совсем не скрылась под землей.
Вот почему Баба Яга.
* * *
У сестры Артура корь. Болезнь заразная. Артуру запрещено входить в маленькую комнату теперь там живет Нюта. Ей семь лет, и она уже ходит в школу. Бабушку временно переселили к родителям в большую, на диван с клопами. Чтоб не заразилась.
Для Нюты удалось найти домработницу Марусю из деревни. Маруся спит в кухне на раскладушке, которую на ночь убирает под Нютину кровать. Марусе не платят денег нет, но кормят и купили ей халатик и тапочки.
Маруся целыми днями сидит на кухне и смотрит в окно. Просто смотрит в окно. Но перед приходом с работы мамы начинает судорожно жарить картошку. Больше она ничего не умеет.
Маруся, капризно хнычет Нюта, включи радио.
Маруся тянется к тарелке на стене и втыкает вилку в розетку. Тоскливая классическая музыка заполняет маленькую комнату.
Опять, хнычет девочка, я хочу другое, другое!
Что другое? пугается домработница.
Детскую передачу!
Где же я тебе возьму? Ишь разжирела другую подай.
Я хочу «Угадайку-у-у»!
Артур наскоро кусочничал на кухне, сжевал несколько кусков холодной пережаренной картошки он спешил. Услышав плач сестры, заглянул к ней и увидел несчастное рыдающее личико девочки и такое же несчастное лицо Маруси.
Правильно делаешь, Фуська, сказал Артур, сейчас всем надо плакать. Ты молоток, понимаешь текущий момент. Я пошел, сказал он и, подумав, добавил: Буду поздно.
Быстро выскочил из квартиры, быстро сбежал по широченной, щедро построенной еще до революции лестнице, проскочил большой подъезд, который бабушка называет вестибюлем, и, свернув направо, а не налево, как было бы ближе, заспешил к бульвару. Там на углу его ждала Лариса. Они договорились пойти вместе.
Шли переулками и проходными дворами, Артур знал каждую подворотню. Народу становилось все больше и больше, и Ларисе стало страшно. Она взмокла от слишком теплой одежды в три слоя: платье и два свитера под пальто.
Постой, Алик, сказала она, не так быстро.
Знаешь, раздраженно ответил Артур, иди лучше обратно.
Лариса оглянулась, но сзади давила плотная толпа, решительно настроенная лично пройти во что бы то ни стало мимо гроба великого вождя и лично убедиться, что он умер.
Как обратно? спросила она беспомощно.
Артур втащил ее в угловую булочную.
Постой тут, сказал он, а как схлынет, пойдешь к метро.
А ты? испугалась Лариса.
А я по крышам.
И слегка погладив ее по рукаву, выбрался на улицу.
На Ларису с неприязнью смотрела продавщица. Лариса смутилась и сказала:
Голова закружилась.
Тогда в аптеку иди, грубо посоветовала та, но почему-то не выгнала. В булочной было пусто. Люди мимо шли не за хлебом. Все их маленькие беды слились воедино, все судьбы разом встали перед вопросом: «Что дальше?»
За три часа продавщица рассказала Ларисе всю свою жизнь, полную горестей, одинаковых для людей того послевоенного времени.
Говорила и плакала, потом дала бублик.
Когда совсем стемнело, Лариса с ней попрощалась и с бубликом в руках добралась до ближайшего метро. Оно было закрыто. Пришлось идти пешком до Стромынки. Ничего, дошла, бублик помог.
* * *
Пробравшись дворами, Артур влез по черной лестнице на крышу, там шпана сидели играли в карты.
Куда? спросил заводила.
Туда! Артур показал в сторону Кремля.
И чего там делать? На тухляка смотреть?
Тон Артуру не понравился. Он еле сдержался, но промолчал. Пацаны смотрели на него без интереса, прикидывая, что с него взять. Вожак вдруг оживился:
Хочешь проведем?
Куда?
Куда надо.
Артур храбрился:
Мне в Колонный зал надо!
Ништяк. А что ты нам за это дашь?
Артур расстроился даже пяти рублей не было.
Очки, оглядев его, решил вожак, давай очки, проведем.
Шпана взроптала:
А что нам с этих очков?
Но Артур, не дожидаясь общего решения, снял очки и протянул вожаку.
И часы, добавил тот, цепляя очки на нос.
Они его все-таки протащили к Колонному залу, и ему несказанно повезло пройти в скорбной толпе народа мимо великого вождя. Правда, увидеть дорогой облик, разглядеть его родные черты без очков ему так и не удалось.
Вернувшись домой, он никому не рассказал, где был. От отца здорово попало за потерянные очки. Про часы он смолчал. Начиналось новое время.
* * *
Человек подсел к Артуру в студенческой столовой, когда суп еще был теплым. В нем было что-то неприятное: поросячьи глазки, жиденькие желтоватые волосы с ранней залысиной. Должность его была куратор. Так его звали за глаза, а в глаза никому не хотелось с ним встречаться.
Лариса заметила их еще из очереди и не подошла со своим подносом.
Они сидели долго, и суп давно остыл. Разговор был неприятный. Артур выглядел подавленным.
Артур Савельевич, с омерзительной вежливостью говорил куратор, о вас все известно. Мы ждали, что вы сами придете к нам с повинной. Не дождались. Что же нам теперь с вами делать? Вы обманули не университет, вы обманули доверие нашего декана, когда захотели бесчестным путем стать членом нашей партии, вы сын фактически врага народа.
Отец подал на апелляцию.
Прошли сроки, мой дорогой, прошли.
Куратор взял из общей хлебницы большой кусок черного и щедро намазал его горчицей, потом густо посыпал солью.
Артур наблюдал за его действиями механически, он совершенно не знал, что делать и что говорить. Куратор с аппетитом откусил от своего бутерброда и смешливо поморщился:
Едко, однако. Я все время хотел попробовать, как вы этим питаетесь. А ведь вкусно.
Артур подобострастно кивнул.
Ну так что делать будем?
Я я готов начал Артур, но куратор, словно не заметив его щебетания, прервал:
А теперь чайку захотелось и с сахаром. Он заглянул в сахарницу, подсчитал кусочки: Хватит как раз и мне, и вам, Артур Савельевич.
И пошел за чаем. Артур сидел не шевелясь, не замечая знаков, которые делала ему Лариса. Куратор принес два граненых стакана горячего чая и, быстро поставив их на стол, схватился за ухо:
А-а горячо, обрадованно сказал он и стал накладывать сахар.
Я готов
Куратор ухмыльнулся:
Да ты давно готов, я заметил. Значит, так: никакое кандидатство в партию тебе, конечно, не светит. А вот помощь ты нам принести можешь, очень даже можешь.
К столу смело подошла Лариса, не обращая внимания на собеседника, она спросила Артура:
Алик, ты надолго? У нас семинар по краткому курсу.
Милая барышня, фиглярски запел куратор, конечно, нет, разве мы смеем задерживать вашего Как вы его именуете? Алика. Секретный код, между прочим, я оценил. Домашняя кличка Алик.
Да нет, смутилась Лариса, это просто
Но куратор ее уже не слушал он встал, протянул руку Артуру и отозвался на его ответный жест крепким, неожиданно злым рукопожатием до боли. Что-то хрустнуло в запястье, и Артур вскрикнул.
Не оглядываясь на него, куратор удалился.
Что случилось?
Ничего, потирая руку, сказал Артур, так, краткий курс. Опоздаем, побежали.
На третьем курсе на комсомольском собрании вдруг объявили запись добровольцев, партия потребовала послать студентов убирать урожай. Начиналось освоение целинных и залежных земель, и в добровольно-принудительном порядке записывали всех подряд. Лариса взвилась и отказалась принесла какую-то справку, что у нее болеет мама, и ее вычеркнули. Тамара Финкельмон только что родила девочку и была просто не в состоянии покидать Москву. Не хотела терять год и занималась как про́клятая. Сдала все экзамены и к началу лета была освобождена от целинных и залежных земель. Лешка и Берта решили ехать непременно и там, в степи, устроить студенческую свадьбу. Ира и Никита тоже заволновались на этот счет, предстояло самое счастливое в их молодой жизни лето.
Куратор провел с Артуром беседу и дал задание: бдеть и еще раз бдеть. Он так надоел за это время Артуру, так хотелось отвязаться, но пока ситуация была неблагоприятная для увиливания. Отец по-прежнему вкалывал в консервной артели.
Тамара и Лариса пришли на Курский вокзал проводить ребят. При виде их радостных лиц настроение у Ларисы упало. «Ох, прогадала, подумала она, не ожидала, что это так весело».
Грянули Галича, про которого еще не знали, что это Галич: «До свиданья, мама, не горюй, не грусти, пожелай нам доброго пути!»
Берта смотрела на Лешку влюбленными глазами. Они все время держались за руки. Лариса завидовала. Тамара позавчера сказала ей, что у Леши и Берты уже все было.
Лариса об этом даже не думала они с Аликом третий год только друзья. Правда, целовались, но очень хорошо целовались казалось, что больше вообще ничего не нужно. Целовались в подъездах, у них были любимые подъезды в старых домах на Сретенке и Мархлевского. Там можно было долго сидеть на подоконниках и разговаривать о будущей жизни.
Но вообще об этом надо что-то разузнать, у Роговой, что ли, спросить.
Артур уже стоял на площадке и вспоминал, что именно в таком вагоне они уезжали в эвакуацию. Только не было ни радости, ни сияющих лиц. А теперь ему показалось, что он среди своих, в огромной счастливой семье. Жаль, Ларка не едет.
Алик! услышал он ее негромкий вкрадчивый голос, я приеду. Я, может, приеду к вам. Если маме лучше будет!
Но это она крикнула не ему, а для всех. Маме лучше не будет маме и так хорошо. Наверное, Лариса просто не хочет больше с ним дружить. Ну и не надо. Надоело.
Он заставил себя улыбнуться недоверчиво и помахал рукой.
До свиданья, мама, не горюй, не грусти, заорал рядом с ним гигант Никита, и все со смехом подхватили.
На перроне не было ни одной мамы день будний, все на работе. Провожали в основном младшие сестры и братья с нескрываемой завистью. Всех уже давно просили уйти с площадки в вагон. Но никто не уходил, прощались с городом, с экзаменами, с близкими своими на все лето. Кто-то прощался навсегда.
* * *
Урожай на целинных и залежных землях выдался невероятный. Из земли буквально перли могучая пшеница, рожь, овес, работали много, уставали сильно это была битва, битва за урожай буквально.
Поэтому устраивать свадьбу Леша с Бертой решили ближе к отъезду.
Комсомольская свадьба на целине это чудо. Руководство приняло на ура. Кочетков посоветовал приурочить к Празднику урожая и пригласить местное начальство с женами: им будет приятно. И главное, позвать директора совхоза товарища Добронравова.
Лешке скоро пришла из дома посылка, но он запретил ее открывать на свадьбу. Девочки мечтали к ней хоть как-то принарядиться. Подвернулась оказия поехать в райцентр. Получив небольшой аванс, захотели поехать всей группой. Наскоро погрузились в открытую пятитонку и с песней покатили по тряскому грейдеру.
В последний момент как раз Берта и Лешка отказались в пользу тех девчонок, которые со слезами на глазах умоляли шофера втиснуть их в кузов очень в парикмахерскую нужно. А на самом деле оба были рады, что все уедут, хотелось побыть одним.
С ума сошли, кричал нервный казах, у меня норма, норма Понятно, да? Вот написано двадцать человек. А вас?
А их было немерено.
Артур тоже было передумал, его укачивало обычно, но шофер сказал, тыча в него черным пальцем:
Он пусть отвечать будет.
Но в кабину тут же сел Кочетков.
Пришлось Артуру забраться в кузов. Некоторые девчонки сидели шикарно на шинах-запасках. Остальные, подстелив под себя куртки, на досках кузова. А ребята стояли, держась за кабину и за борта. Артур пристроился в углу заднего борта, у запора с крюком. Ехать было по степным понятиям недалеко, с полсотни километров, не больше.
Грянули «Маму, не горюй», потом свою истфаковскую «Ночью над Союзом и над нашим вузом». Артур больно колотился о ребро бортика и молил кого-нибудь свыше пусть они скорее доедут.
С отбитым задом он, наконец, откинув борт, выбрался первым, за ним попрыгали девчонки. И сразу рванули в парикмахерскую.
Ребята степенно закурили, потом, не торопясь, двинулись в сторону сельпо. Еды фактически не было. Купили бутылку и консервы с крабами, завезенными с Камчатки. На наклейке сияло гордое «Chatka» по-английски, крабы шли на экспорт. Потом зашли в раймаг, сгрудились у книжного отдела и онемели: там было все, о чем только мечтать могли московские книгочеи. От невиданных раритетов, которые никто не брал, до книг алма-атинского издательства. Листали, целовали заблудший томик Михаила Зощенко, кто-то нашел раннего Фадеева. Артур прижал к груди старое издание «Овода». Были Луговской, Сельвинский и даже Борис Пастернак перепечатка книжки «Сестра моя жизнь». Кочетков повертел в руках томик про Никиту Сергеевича, но пожалел денег.
А девчонки какие вышли из своей парикмахерской аккуратно постриженные под одну гребенку с чистыми волосами, пахнущими жидким дегтярным мылом.
И какой красавицей оказалась Ира! Никита не мог глаз отвести.
Какая волна! заговорили девушки, оглядывая со всех сторон ее легкие пряди целинный ветер гнал переливающуюся на солнце копну Иркиных волос.
Где волна? Какая волна? не понимали парни, оглядывая безбрежную степь с бегущим ветерком по верхушкам неубранных хлебов.
Волосы, волосы какие! На голове волна, на Иркиной.
Кочетков привычно занял свое место в кабине, но вдруг увидел подъехавшую машину директора совхоза и тут же перестроился, решив не упускать такой случай. Никогда не помешает. Он быстро выбрался из кабины и попросился в легковушку. Добронравов узнал его и пригласил поехать вместе с ним. Легковая отсалютовала и исчезла.
«Хорошо, что съездили, подумал Артур, проводив взглядом исчезнувшую в пыли машину, сразу как-то настроение поднялось».
Он был страшно рад книгам.
Стали усаживаться. Шофер казах торопился, боялся ехать по бездорожью в темноте. А темнело в степи всегда моментально как свет выключался.
У всех в руках были свертки с покупками, и в кузове стало теснее. Казах вдруг позвал в кабину Артура:
Иди сюда, место освободилось.
Он не отказался, мутило от одной мысли вернуться на прежнее место.
В кабине сидела симпатичная подружка шофера, благодаря которой и возникла оказия с поездкой.
В кузове пересчитали всех и кого-то не досчитались, стали выяснять кого, потом поняли, что этим потерянным был Артур, который переселился в кабину. А Кочетков умотал в «Победе».
Короче, тронулись в сумерках в тишине: устали. Стало холодно, девушки прижались к ребятам. Все лежали вповалку. Ехали в полном молчании.
Артура клонило в сон, но он держался боялся, что качнет на девушку-казашку.
Шофер нервничал, терял дорогу, потом снова выбирался на грейдер. Ползли еле-еле, чуть ли не на ощупь. Черная густая темень обступала машину.
Казах матерился по-русски, а девушка молчала. Артур пытался давать советы, просил врубить дальний свет. Ехали с ближним. Оказалось, дальний не работал ламп в автобазе не было на замену.
Вдруг машина пошла по твердому покрытию, тряска кончилась, в кузове обрадовались выбрались из бездорожья. И опять запели.
Девичьи голоса звучали просто ангельским хором, потом включились мужские.
Грянули про Москву, по которой уже здорово соскучились: «Кипучая, могучая, никем не победимая, страна моя, Москва моя»
* * *
И тут страшная судорога пронзила тело Артура, он ничего не успел понять дверцу вышибло, он вылетел из кабины и потерял сознание.
Очнулся под огромным бездонным звездным небом. Попробовал пошевелиться удалось.
Алик, Алик, тряс его рыжий Никита, ты Ирку не видел?
Дурацкий вопрос он вообще ничего не видел, отключился, сознание потерял.