Бах! Бах!
Стрелы Алёши Поповича и Ратибора снова задрожали рядом в центре щита.
Второй выстрел Ждана пришёлся в синий круг, чуть-чуть не достав до красного.
Нашего полку прибыло! громогласно объявил вконец развеселившийся Степан. Или сюда, криворукий да косоглазый, вместе будем смотреть, как бить из лука надо.
На черте остались трое.
Теперь первым выстрелил Алёша. И неудачно. Его третья стрела ушла в сторону, на ладонь пролетев мимо щита.
Два из трёх! объявил распорядитель. Зачёт.
Князь выстрелил и попал. Не в самый центр, но из пределов красного круга стрела не вышла. Довольная улыбка тронула его губы:
Ну-ка, Ратиборушка, сделай получше.
Как скажешь, князь.
Ратибор спустил тетиву, и третья стрела воткнулась на излёте в центр щита рядом с остальными.
Три из трёх! воскликнул распорядитель. Последнее испытание!
Сто пятьдесят саженей и не вершком меньше отмерили холопы от черты и там воткнули в землю девять прямых, очищенных от коры ивовых веток-прутьев. Каждый высотой по плечи взрослому мужчине и толщиной в руку годовалого ребёнка. По три на каждого стрелка.
Ну что, победитель Тугарина Змея, ударимся об заклад? подмигнул князь Алёше. Коли обстреляешь меня и воеводу Ратибора, возьму тебя и товарищей твоих в младшую дружину на службу. Коли нет не взыщи.
Кем возьмёшь, князь? поинтересовался Алёша.
С конюхов начнёте, усмехнулся князь. Как все. Ну, может, кто в ловчие сгодится или даже в сокольники, посмотрим.
Богатое предложение. А давай так, надёжа-государь. Я срезаю три из трёх. Потом поворачиваюсь спиной к полю, и твои холопы втыкают ещё три ветки дальше. Но не более, чем на двадцать саженей. По слову я поворачиваюсь и срезаю все три прежде чем ты досчитаешь до десяти.
Ого, приподнял бровь князь. И ты не видишь, как далеко воткнут прутья?
Не вижу.
До десяти?
До десяти.
Как быстро считаю?
Как сам решишь.
Хм Что хочешь за это в случае удачи?
Младшая дружина. Но не в конюхи и не в ловчие.
В гриди, что ли, сразу метишь? прищурился князь.
Нет, сказал Алёша. В лазутчики. С правом перехода в старшую дружину после первого удачного дела, он чуть подумал и добавил. Ладно, после второго.
Много хочешь, парень. Люди годами служат, прежде чем в старшую дружину попасть.
Твоя воля, надёжа-государь. Ты об заклад биться предложил, не я.
Ловок, ловок! засмеялся князь. А коли не выйдет?
Тогда, князь, как решишь, так и будет. Хоть в конюхи, хоть домой, в Рязань.
А в Рязани, небось, в дружину к князю Ярославу проситься станешь?
А почему бы и нет? Нам землю пахать или сапоги тачать только время терять. Не к тому на свет народились.
Боек, ловок, молод и нахален, заключил князь. Ну ладно, будь по сему. К бою!
Трое лучников двое взрослых, опытных и знатных мужей и один безвестный шестнадцатилетний мальчишка встали у черты с луками в руках.
Бой по готовности! провозгласил распорядитель. Начинайте!
Постороннему наблюдателю, никогда не видевшему, как бьют из мощного боевого лука настоящие стрелки, задача показалась бы невыполнимой. На таком расстоянии прутья-мишени едва можно было различить даже острым глазом. Плюс ветер, который ещё усилился.
Первым выстрелил Алеша. Быстро, почти не целясь. Он был явно слабее остальных, а потому не мог долго удерживать натянутую до предела тетиву. Стремительно, с едва слышным шелестом, стрела ушла, миновала высшую точку и устремилась вниз.
Р-раз!
Верхняя часть прута, срезанная бритвенной остроты наконечником, упала в траву.
Хороший выстрел, похвалил воевода Ратибор, чья стрела, пущенная через мгновение, тоже нашла цель.
И твой неплох, дядя Ратибор, сказал Алёша.
Князь, сильной рукой удерживая натянутую тетиву возле уха, целился дольше обычного, щурился, менял угол подъема. Наконец, выстрелил. Прут, оцарапанный стрелой, качнулся в сторону.
Зачёт! объявил распорядитель.
Ратибор выстрелил два раза подряд. Одна стрела прошла мимо, вторая расщепила прут.
Два из трёх у воеводы Ратибора! объявил распорядитель.
Князь покосился на Алёшу. Тот стоял молча и спокойно. Лук, с наложенной на тетиву стрелой опущен, глаза полузакрыты. Казалось, он слушает ветер и кожей старается уловить его направление и силу.
Князь выстрелил и промазал. Поморщился и выстрелил снова. На этот раз точно верхушка прута отлетела в сторону.
Два из трёх у великого князя Юрий Всеволодовича!
Хорошо стреляешь, великий князь, сказал Алёша. И ты, дядя Ратибор. Трудно мне будет.
Он стащил с головы шапку, отороченную старым полувытертым заячьим мехом, выдрал из неё щепотку пуха, отпустил. Ветер понёс пух в сторону под углом к черте, на которой стояли стрелки. Алеша проводил пух глазами, удовлетворённо кивнул и вскинул лук, одновременно плавным рывком натягивая тетиву. Отпустил. Мгновение, второе, третье
Расколотый стрелой ивовый прут еще не успел сложиться пополам, а третья стрела почти догнала вторую, и срезала третий прут.
Три из трёх у Алёши, называемого Поповичем!
Ура!! крикнули Акимка и Милован.
Ждан молча вскинул руку, сжатую в кулак.
Ратибор наклонился к уху князя, что-то прошептал.
Думаешь? спросил князь?
Уверен, ответил Ратибор.
Слыхал, молодец? обратился князь к Алёше. Воевода Ратибор предлагает взять тебя со товарищи в младшую дружину лазутчиками без дальнейших условий. Доказали, что достойны.
Благодарю, Алёша поклонился в пояс. Однако дозволь, князь, всё-таки дострелять до конца. Негоже бросать начатое.
Стреляй, коли есть охота, согласился князь. А мы поглядим.
Алёша снял с плеч тул, проверил оставшиеся стрелы, уложил их так, чтобы можно было удобно и быстро достать нужные. Снова надел тул, вытащил стрелу, наложил на тетиву, повернулся спиной к стрельбищу:
Готов!
Князь за его спиной выкинул распорядителю дважды по десять пальцев и один пять. Распорядитель понимающе кивнул головой, сделал знак помощнику. Тот подхватил три свежих прута и помчался на край стрельбища. Отсчитал ещё двадцать пять саженей, воткнул прутья, отбежал в сторону, крикнул:
Можно!
Бей! поднял и опустил руку распорядитель.
Один, два начал счёт князь.
Алёша повернулся и выстрелил. Он увидел, что прутья отнесли дальше положенного на целых пять саженей, но ничего не сказал и только чуть выше поднял лук.
семь, восемь
Первые две стрелы были ещё в воздухе, снижаясь по дуге, когда третья отправилась вслед за ними.
Князь замолчал, приложил ко лбу ладонь, следя за их полётом.
Раз!
Упал первый прут.
Два!
Наклонился, почти разрезанный надвое, второй.
Три!
Стрела расщепила третий, самый толстый, и застряла в нём.
Три из трёх! крикнул распорядитель и повторил, Три из трёх!
Господь свидетель, князь перекрестился. Ты сумел меня удивить, Алёша Попович. Никогда я не встречал столь умелого стрелка. Надеюсь, и лазутчики из тебя с товарищами твоими окажутся, что надо.
Испытай нас, надёжа-государь, и ты не пожалеешь, поклонился Алёша.
Солнце почти добралось до полуденной высоты, когда кавалькада всадников во главе с великим князем Юрием Всеволодовичем достигла Золотых ворот и скрылась за стенами Владимира. Замыкали её четверо новых младших дружинников. Никто из них не знал своей дальнейшей судьбы, но в сердце каждого трепетала великая радость: первая и важнейшая цель была достигнута.
Глава четвёртая
Октябрь одна тысяча двести первого года от Рождества Христова радовал Палермо ясными днями и долгим теплом. Как всегда, впрочем. Жители Сицилии привыкли, что лето у них длится вплоть до декабря, а холода наступают не ранее февраля, когда на неделю-другую достаются из кладовок зимние шерстяные куртки и шерстяные же чулки, а наиболее чувствительные даже натягивают перчатки. Особенно при северном ветре. Да что там говорить! Старики рассказывают, что в былые времена случались в январе-феврале особо холодные ночи, когда с неба падала замерзшая вода снег, который покрывал улицы Палермо к утру ровным белым искристым покрывалом. К полудню снег обычно таял, но старики, которые были тогда мальчишками, по их словам, успевали затеять игру в снежки.
Кто-то даже хвастался, что катался по снегу с окрестных склонов на старых овечьих шкурах или привязав к башмакам особым образом оструганные клёпки из-под винных бочек. Но этим уже не верили. Сочиняют деды, понятное дело. Снежки, шкуры ещё куда ни шло. Но клёпки на башмаки! Дураком нужно быть, чтобы в такое поверить.
Особенно сейчас, в октябре, когда тёплый воздух кристально ясен, и только солнце, значительно укоротившее свой дневной путь по небу, да убранные вокруг города поля, напоминают о том, что уже осень.
Самое время для войны.
С трёх сторон Палермо был окружён солдатами Маркварда фон Аннвайлера, немецкого рыцаря и герцога Равенны.
С моря город стерегли боевые галеры герцога. Было их всего три. Но каждая обладала сифонами для метания греческого огня, что и демонстрировала время от времени.
Вот и сейчас с носа головного корабля, стоящего на якоре ближе остальных, словно из пасти сказочного дракона, вырвался длинный огненный язык и угас, поглощённый морем.
Ух ты, сказал Фридрих. Красиво. Зачем они это делают, учитель, если на них никто не нападает, и никто не пытается проскользнуть мимо? Тратят дорогой огневой ресурс.
Последние слова прозвучали рассудительно, совсем по-взрослому, так, что его спутник с интересом покосился на мальчика.
Фридрих Штауфен, сын Генриха VI и внук Фридриха I Барбароссы, вместе со своим учителем, magister regis Вильгельмом Французиусом, стоял на вершине главной башни крепости Кастелло-а-Маре и смотрел вниз, на акваторию порта Палермо. Отсюда открывался красивый вид на море, порт, город и его окрестности. Фридрих, которому через два месяца должно было исполниться семь лет, часто забирался сюда, чтобы полюбоваться своими формальными владениями и помечтать о настоящей власти.
Уж что-что, а мечтать королю Сицилии и законному наследнику Священной Римской империи никто запретить не мог.
Даже любимый учитель Вильгельм и сам папа Иннокентий Третий, которого мальчик никогда не видел, но уважал и боялся.
Или не боялся?
Однажды Фридрих поделился своими сомнениями по данному вопросу с учителем, и тот объяснил ему, что бояться главу всесильной римской католической Церкви это нормально. Но и взращивать в себе это чувство не стоит.
Как это взращивать?
Питать его, поддерживать и всячески усиливать.
Почему? на самом деле Фридрих всё понял, но ему было интересно, что ответит учитель.
Потому что страх перед Папой сродни страху божьему, назидательно поднял палец Вильгельм. Почему мы боимся Бога?
Потому что Он велик и всемогущ, и человек полностью находится в его власти, без запинки ответил мальчик.
То есть, ключевое слово власть. Так?
Фридрих задумался. Учитель ждал.
Пожалуй, так и есть, наконец ответил юный король Сицилии. Но есть ещё любовь. Мы не только боимся Бога, но и любим его. Или хотя бы стараемся любить.
Верно. Но и папу мы стараемся любить. Как всякий христианин всякого христианина. Однако папа при всем своем могуществе и непогрешимости человек. Следовательно что?
Что? спросил Фридрих. Ему показалось, что любимый учитель слегка запутался в своих рассуждениях.
Всегда следует помнить, Ваше величество, что власть Папы, как и власть императора или короля от Бога, как ни в чем ни бывало продолжил Вильгельм. А значит, они, как минимум, равнозначны. Но только я вам этого не говорил.
Почему?
Потому что, вы король, а папа ваш опекун и его опека заключается не только в вашей защите, воспитании и образовании, но и в сохранении ему вашей безусловной верности. Если папа узнает о нашем разговоре, вы можете лишиться своего учителя. Ни одна власть на свете не любит, когда ей противопоставляют другую. Но ни одна власть на свете, не должна слишком сильно бояться другую, такую же по силе. Если, конечно, она хочет остаться властью.
Хорошо, серьёзно ответил Фридрих. Я запомню и никому об этом не скажу.
Мальчик сдержал слово, но понял для себя многое. Он вообще был сообразителен не по годам.
Вот и сейчас, не дожидаясь ответа учителя, он сделал верный вывод сам:
Я знаю. Чтобы нас напугать. Всё тот же страх, как всегда. Страх, который правит миром.
Да, мой король, ответил Вильгельм. Именно так, миром правит страх, вы быстро учитесь. Но мы не боимся, верно?
Если не боишься ты, не боюсь и я, ответил Фридрих.
Послышался стук сапог, и на крышу, тяжело дыша, выбрался граф Джентиле Манупелло. Изрядный лишний вес графа, кольчуга, шлем и длинный меч в ножнах, висящий на боку, мешали ему двигаться так же легко и непринуждённо, как ещё какой-то десяток лет назад.
Прошу спуститься вниз, мой король, преклонил он колено. Чёртов Марквард фон Аннвайлер пошёл на приступ, и я боюсь, как бы шальной арбалетный болт или стрела Не приведи Господь, граф мелко перекрестился и поднялся, упираясь руками в колено.
Благодарю за заботу, граф, сказал Фридрих. Пожалуй, вы правы. Делать мне здесь совершенно нечего, поскольку руководить обороной крепости я всё равно не могу.
Разрешите напомнить, мой король, что крепостной ров вокруг Кастелло-а-Маре был вырыт по вашему приказу, а ведь вам тогда едва минуло четыре года! склонил голову Манупелло.
Напомнил, сказал Фридрих. Хвалю.
С этими словами, высоко подняв голову и не оборачиваясь, он направился к выходу с крыши. Учитель и граф молча последовали за ним.
Когда к вечеру первого ноября передовые отряды Маркварда фон Аннвайлера ворвались в крепость, сопротивление фактически угасло. Гарнизон, дававший клятву верности противникам герцога папе и канцлеру Вальтеру Палеарийскому, сложил оружие. Да и с чего бы ему сражаться и гибнуть, неизвестно за что? Солдаты гарнизона, в особенности ветераны, отлично знали расклад. Сегодня Его Святейшество Папа Иннокентий Третий призывает гнев Божий на голову Маркварда фон Аннвайлера и даже отлучает его от церкви, а завтра? Никто не даст гарантии, что эти двое папа и Марквард не споются, если это будет выгодно обоим, и объединятся против того же канцлера Вальтера Палеарийского. В том бардаке, который творится в славном королевстве Сицилия уже не первый год, всякое может быть.
Что до малолетнего короля Фридриха, то за его жизнь можно не опасаться. Последнему нищему бродяге в Палермо известно, что и для Папы, и для канцлера, и для герцога, и для всех остальных, кто ловит свою вкусную рыбку в мутной воде столкновений властных интересов, Фридрих нужен живым и здоровым.
Как символ, без которого любая власть будет считаться нелегитимной.
Что делать, так устроен мир, нужно подчиняться определённым правилам, если хочешь быть первым. Одной военной силы недостаточно.
К тому же граф Джентиле Манупелло, поставленный своим братом, канцлером Вальтером Палеарийским, защищать Палермо, крепость Кастелло-а-Маре и малолетнего короля Фридриха II, ещё вчера покинул крепость и город.
Якобы отправился в Мессину за недостающим провиантом.
Солдаты гарнизона не знали, плакать им или смеяться. За каким ещё, порка мадонна, к дьяволу и во имя всех святых, провиантом?! Провианта в крепости достаточно, чтобы ни в чем себе не отказывать, минимум, две недели, а если слегка затянуть пояса, то и месяц.
Струсил граф.
Забздел, говоря по-солдатски.
Наложил в свои шикарные цветные штаны из китайского шёлка и решил свалить, прикрывшись сказкой о недостающем провианте. Маленькому королю напел в уши, что проскользнёт ночью мимо боевых галер врага в маленькой лодчонке, на вёслах, обмотанных тряпками для бесшумности, а сам вышел из неприметной калитки в стене, предварительно через нужных людей отсыпав золота лично герцогу Маркварду фон Аннвайлеру.
И кто после этого предатель и клятвопреступник?