А ты его вообще-то у матери спрашивал? проницательно спросил Витька, и тут выяснилось, что и этого сделано не было.
Тогда Гёргельсанч плюнул в сердцах, растёр и подозвал уже другого носильщика, который как раз сдал своих клиентов с рук на руки таксисту и до следующего поезда освободился.
Давай, грузи!
А к какому поезду прикажете?
Давай пока в камеру хранения
Избавившись от багажа, они пошли с Витькой в кассу и купили обратные билеты. Поезд, пятьсот-весёлый, был только вечером, да и то хорошо скорого пришлось бы ждать двое суток, кантуясь на Московском вокзале, забитом пассажирами битком.
Что, Витя, пошли, что ли, хоть в баньке помоемся а то все пропахли копотью.
Тогда поезда ходили на паровозной тяге, а это, кто ездил на них, как я, помнит, и дым, и искры в окно и во все щели, и гарь на зубах.
Земляк, окликнул он прохожего, снова выйдя на площадь Восстания, у вас тут есть хоть какая-то баня?
На что получил по-питерски язвительный ответ:
Чай не завшивели, моемся.
Гёргельсанч второй раз на ленинградской земле плюнул в сердцах и пошёл к постовому. Тот и объяснил, как пройти к ближайшим Ямским баням: по Лиговскому налево, в первый поворот не сворачивать упирается в Пушкинскую, а только во второй и вниз по Кузнечному: будет Коломенская, потом Марата, а следующая Достоевского, на неё и свернуть.
Направо, налево? уточнил Гёргельсанч, не услышав этой детали.
Там только налево, сказал постовой и прибавил: На каком фронте от пули бегал, деревня?
Говорят, с его, правда, слов, Гёргельсанч сдержался. Сказал вежливо: «Спасибо», и зашагал в Витькой в баню.
Перед поездом они, чтобы обратно не тащить, раздали все свои фрукты маявшимся в зале ожидания, которые их чуть не превратили, от азарта, в оборванцев. Кое-как вырвавшись и стирая с лица плевки тех, которым досталось восточной халявы меньше других, они погрузились в поезд и покатили обратно.
Мама смеялась, отец улыбался, а мне было их жалко. Вечером я подсел к Гёргельсанчу на крылечко из мраморной крошки, нагретое солнышком позднего мая, и учтиво спросил:
Гёргельсанч, как вам Ленинград? Я в нём не был пока, мы только через месяц поедем.
Он потушил только что зажжённую папиросу и бросил:
Хороший город. Только жлобский!
И непривычно хмурый ушёл в дом.
Я уже писал где-то, что помню, от кого впервые услышал те или иные слова и выражения. Например, «кинозвезда» от ташкентского кинорежиссёра, тогда заканчивавшей ВГИК, Камары Камаловой. А прилагательное «жлобский» вот в тот раз от Гёргельсанча.
Мягко провернулся ключ в дорогом замке, и дверь Большаковых открылась.
О, лёгок на помине! воскликнула Лена. Она несла пакет с мусором в мусоропровод. Только сейчас собирались тебе позвонить: Андрей там плов направляет.
И потому трубку не берёт? спросил я недоверчиво.
Лена выбросила пакет, поднявшись на пол-этажа выше, в жерло мусоропровода и на обратном пути подцепила меня за руку.
Не может быть она у него всегда в кармане, когда готовит.
Заложив морковь и густо посыпав её растёртой ладонями зирой, Андрей прикрыл крышку казана хорошего, наманганского, чугунного у меня тоже такой, только меньше на одного, достал из домашних брюк смартфон и открыл журнал звонков. Был он немного сконфужен, что вышла такая накладка после того нашего разговора, когда он бросил трубку.
Не было звонков от тебя! радостно воскликнул он. Проверь свой.
Да, это был мой промах: набирал другого Андрея питерского коллегу, ткнув по ошибке не туда в списке контактов.
Что-то мы все с этим чеком ополоумели, сказала Лена. А может выбросить его и забыть?
14. ХРЕНОВАЯ ОТ ЗАСРАКА, ИЛИ ЛАДАН ВОСТОКА
Плов такая институция, что и на секунду нельзя оставлять без внимания. Поэтому Андрюха выставил Лену из кухни, а меня усадил за столик:
Бир минут!
Он тщательно перемешал правильной из цельного куска нержавейки, тогда не сломается в шейке шумовкой начавший побулькивать под морковной соломкой зервак, добавил в казан кипятка из только что свистевшего чайника, бросил щепотку сушёного барбариса, закрыл крышку и убавил огонь. Потом достал из холодильника шкалик, полный неуловимо отдававшей зеленью жидкости, в которой плавали белые хлопья, подсел ко мне, разлил жидкость по стопкам и придвинул уже порядком остывшие курдючные шкварки:
Не будем нарушать традицию.
А традиция такова, что под горячие шкварки следует пропустить первую рюмочку. Можно её же и последнюю, но полное соблюдение традиции предусматривает и вторую после достижения зерваком готовности или закладки риса кому как больше нравится, а также третью уже под плов. А вот больше пить не стоит это неуважение к плову.
Под холодные шкварки мне пить покамест не приходилось, но принимая во внимание обстоятельства, привередничать неразумно.
Прости меня, старик, нашло что-то тогда.., сказал Андрей, взяв со стола свою стопку и выжидательно посмотрел на меня. Правильно сделал: как же чокаться, если между друзьями повисла обида.
Я ничего не ответил просто поднял холодный стопарик, протянул руку и звонко с ним чокнулся. Андрей радостно выдохнул и махом опрокинул чарку в горло.
Ах, хорошо пошла! и следом бросил туда же жменьку шкварок.
Делать хреновую водку а в шкалике кедровой «Зелёная марка», которая больше всего, на наш вкус, годится в качестве исходника хреновой, была именно она Андрей научился у засрака Саши Дроздова, когда я ещё до пенсии работал в «Санкт-Петербургских ведомостях» и их познакомил. Вы не подумайте, я не диффамировал Сашу это достойнейший человек, один из старейших на Неве фоторепортёров и на шесть лет совместной работы мой друг, заслуженный работник культуры России, а коротко по-питерски засрак. Он угостил нас своей хреновой водкой по случаю знакомства с Андреем, и тот просто влюбился в неё с первой рюмки и скоро стал делать сам. Меня Саша тоже учил, и не раз, даже корни элитного хрена привозил со своей дачи на Карельском перешейке, но я пью так редко, что когда соберусь её всё же сварганить, уже не могу вспомнить рецепт. Нет, так-то всё просто: кедровая водка «Зелёная марка» в бутылке с завинчивающейся крышкой так удобнее открывать-закрывать, да и транспортировать, если нужно, да наструганный хрен вот и все ингредиенты. Но сколько этого хрена строгать и как долго настаивать, я вечно позабываю, поэтому и не затеваюсь, а только теперь угощаюсь раз в год по обещанию у Андрея, ибо как ушёл из редакции, с Сашей мы больше не виделись.
И она хорошо пошла, и холодные курдючные шкварки. Это сама по себе превкуснейшая штука никакие свиные и прочие не сравнятся! Когда я приехал в Россию, была целая проблема найти курдючный жир, а теперь его везут из Дагестана в Питер в изобилии, и он, да простят мне мои земляки, кажется мне качеством выше, чем наш, туркестанский. На нём-то и делается подлинный плов! Конечно, от бедности до революции, да и после неё варили на растительном масле главным образом, самом дешёвом, кунжутном, отчего палава, как называл его папа словом, вошедшем в русский язык лишь старых туркестанцев как например, у русских переселенцев в Америке и Канаде возникло название легковушки «кара» сам не раз слышал, была почти чёрного цвета, да и пахла не очень. Потом пришло хлопковое, выжатое из семян «белого золота» Узбекистана, которое калили до белого дыма, и тот пропитал весь Ташкент, а в моё время особенно популярно было дезодорированное «Салатное», и многие приезжие, да и невдумчивые потомки даже старых туркестанцев считают, что так и надо. Нет только курдючный жир! А вот морковь, как верно учит Сталик Ханкишиев, годится любая, а не только жёлтая, как мы привыкли в Ташкенте жёлтая тоже ведь от былой скудости: она кормовая и оттого всегда продавалась дешевле оранжевой.
Повторим? гостеприимно спросил Андрей. Но я отказался шкварки мы схряпали, а ничего другого перед пловом на закуску не хотелось.
Андрей убрал хреновую обратно в холодильник, отставил стопки и стал промывать рис. Девзиру мы не замачиваем и моем прямо перед закладкой так нам кажется вкуснее. Девзира великий рис, эндемик Ферганской долины, точнее её восточного предгорного краешка, теперь тоже доступен в Питере. Хотя я несколько раз нарывался на подделки.
Чтобы не мешать ошпазу ещё вновь, не приведи аллах, окрысится, если скажешь чего-то не то под руку, я тихо вышел из кухни. В открытую дверь спальни было видно, что Лена гладила там постельные принадлежности.
Можно в святая святых? спросил я, замерев на пороге. Она махнула рукой приглашая.
Я уселся в кресло у окна.
Новости есть? оторвала она взгляд от пододеяльника. Или просто приехал мириться с Андреем?
Я хмыкнул.
Это ему следовало мириться со мной он же состарился до того, что увидел в зеркале рога, хотя это вовсе не зеркало, а олений вольер. Впрочем, мы помирились он попросил прощения.
Это я поняла, усмехнулась Лена, по амбрэ хреновой, перебивающему даже пловный дух.
Лена принялась за наволочки, а я рассказал ей о своём визите по дороге к ним в «Пятёрочку», что виднелась из окна на той стороне Будапештской.
Ферганский горком комсомола не успел серьёзно попортить Леночкины мозги, и она после него и до самого отъезда в Ленинград успешно руководила детским садом на массиве Яссави. В Ленинграде ей тоже дали в управление детский сад в Купчине, неподалёку от дома, коим она до пенсии и рулила. Так что ум у неё был административный, что значит стратегический. Именно поэтому она, не размениваясь на частности, и предложила нам с Андреем попросту разрубить гордиев узел выбросить этот чёртов чек и забыть.
Ну вот, ещё одно подтверждение моей мысли, что с этим надо кончать, сказала она, выслушав меня не перебивая, только однажды спросила, когда я описывал продавщицу: «Это какая в кудельках?», а когда я подтвердил, фыркнула: «Да вообще сто восьмая какая-то»
Вот вы сейчас опять ничего не поймёте, поэтому снова придётся отвлечься. Сто восьмыми в Узбекистане называют ту самую публику, которую в Питере бомжами. Бомж это, как известно, ставшая существительным, от частого употребления, аббревиатура: «без определённого место жительства», а сто восьмой осуждённый на статье 108 УК Узбекской ССР, причём далеко не в последней редакции, за бродяжничество. Понятное дело, что эти определения в повседневном, а не милицейском обиходе вышли далеко за пределы изначального смысла, и в Петербурге могут презрительно заклеймить в разговоре бомжом просто весьма неопрятного или донельзя испитого, опустившегося человека в соответствии с его характерным отталкивающим обликом. Так и на моей родине сто восьмыми кого только не обзывали и забубенных алкашей, и вокзальных потаскух, и всяких неприкаянных и непутёвых, почти сплошь обкуренных анашой людишек с уличными замашками из «шанхаев», коих было немало вдоль опустившегося, как и эти человеческие отбросы, Салара, кто, на взгляд обзывавшего, подпадал бы под 108-ю статью, словом, отвратных при невольном с ними соприкосновении. Ту продавщицу из «Пятёрочки» моя мама-ленинградка в разговоре назвала б, к примеру, халдой, а Лена вот, как ей привычнее с детства сто восьмой.
Мы-то сперва думали, кто-то странно так подшутил, подделав чек на компьютере вот как ты нынче, между тем продолжала Лена. А раз его нельзя подделать в принципе, то не думать же и правда, что к нам пробрался путешественник во времени, она аж коротко хохотнула при этих словах.
А что думать? спросил я.
Ну не знаю По мне, так лучше ничего. Выбросить или сжечь и забыть. Мы столкнулись с чем-то необъяснимым мало ли и другого необъяснимого кругом: человечество только жить начинает.
Нет, за Леночкой нашей это я не в том смысле, что за нашей с Андреем; треугольника, как вы давно поняли, тут нет и не было я честно передал вполне невинную Леночку Андрюхе сто лет назад и даже очень тому порадовался, ибо в Ташкенте тогда назревали свои немалые заморочки не до ферганских, так вот за Леночкой нашей записывать надо! Оцените, как сказано заведующей детсадом, а не профессором философии: «Человечество только жить начинает»!
Андрей оценил. Он как раз в этот момент вошёл в спальню, принеся на себе сказочный запах готового плова.
Справедливо, но так можно от всего отмахнуться, уважительно посмотрел он на супругу, хотя и стал ей возражать. Мы, мол, младенцы, а вот дорастём и законы мироздания постигнем, и телепортацию наладим, и телекинез возродим, которым, говорят, пользовались строители пирамид. А уж передача мыслей на расстояние станет рутиной и обрушит эту долбаную «Почту России» вместе с Ростелекомом.
Не ёрничай это тебе не идёт! фыркнула Лена за неимением контраргументов. Типичный женский приём в семейном кругу, когда смотревшая в девушках в рот жениху матрона, прибрав к рукам власть в пещере, решает, что теперь его очередь. Но ведь Андрею-то как раз шло! Я во всяком случае с интересом смотрел, просто ли он положит её на лопатки или перейдёт к действию, логично из этого вытекающему.
Но он даже и на лопатки класть супружницу не стал. Когда Лена, перемолчав, сказала, что всё равно надо заканчивать эту трихомудрию, не то добром наше мозголомство не кончится, он произнёс поистине великую фразу, которую я бы сделал просто слоганом старости:
Всё будет хорошо! На остальное у нас уже нет времени.
Зримым подтверждением его правоты стал вынесенный им из кухни лазурный ляган с горой плова, курившейся, как Толбачек. Андрей торжественно установил его в гостиной на столе: плов не едят по кухням, точно мюсли. Три головки чеснока сияли на самой вершине горы благородной масляной патиной, словно отлитые из бронзы по головке на брата. Затем Андрей принёс в одной руке блюдо тончайшим образом наструганного «ферганского сала» маргиланской зелёной редьки, а в другой того же сервиза «Пахта» касушку аччик-чучука, салата, которым в раю гурии кормят шахидов, ибо в конце сентября в Туркестане кто-то ещё ест плов с салатом, а кто-то уже с редькой, как в самые холода. Ещё бы тут очень бы к месту была вазочка с янтарной айвой, которая светится, точно нефрит, но где же в этом краю северных мамонтов взяться нашей айве а та, что привозят из Краснодарского края, что кошкины слёзы.
Вот вы скажете, мол, и жил бы в своём Туркестане, а то хает и хает Не хаю ничуть! Разве я сказал что-то против самых божественных пончиков в мире с Большой Конюшенной, подобных которым даже в Питере больше не сыщешь? Или кислой капусты не той горькой жвачки, что сейчас продаётся в тех же «Пятёрочках», да и у бабок на рынках, а заквашенной при СССР из специальных (!) сортов, культивировавшихся под Ленинградом, нынче уже истреблённых ради многоурожайных скороспелок. А пироги и кулебяки в «Штолле», продолжающего славные традиции петербургских немецких кухмистерских, восхвалениями которых полна русская классическая литература!
Нет, я ничего не хаю, я лишь говорю, что зира для плова должна быть с узбекско-таджикских отрогов Тянь-Шаня, чёрная, как тот Кузбасс-лак, за печкой, окрашенной которым, меня сажали на фаянсовый горшок эпохи Царя-миротворца, а не эта иранская бледная немочь почти что без запаха, что только и торгуется в Петербурге. Понятно, зира не для всякого, спрос невелик, тем более для людей, наслаждающихся урюком, который в Туркестане не стали б лопать и хрюшки а они понимают толк в урюке, сойдёт и иранская, чтобы сварить в эмалированной латке мясную кашу с морковью, засыпанную куркумой плов же должен быть жёлтым, и хвастануть на работе, что, мол, вчера приготовила настоящий, как меня научили в Саратове.