В такое яркое утро гибель отца показалась Кате ещё более невероятной, чем вчера. Катя не соглашалась с ней, Кате хотелось противоречить всему.
Я помогу вам, Костя, заявила она. Не беспокойтесь, я сильная!
Не советую, барышня, предостерёг её первый помощник. Впрочем, как вам угодно. За минуту до отвала мы дадим гудок. Поторапливайтесь.
С парохода Катя и Костя перебрались на баржу, с баржи на пирс, потом на берег. На верхотуру вела деревянная лестница.
Нести обратно придётся по съезду, предупредил Костя. Это дольше.
И кто же ваш таинственный больной? полюбопытствовала Катя.
Не больной, а раненый, нехотя сказал Костя. Я не вправе открыться, Катерина Дмитриевна, однако не могу утаить, что его и спасал ваш отец.
Отец?! обомлела Катя. Он ничего мне не говорил!
Я не вправе судить о ваших взаимоотношениях. Могу сообщить лишь то, что я обязался сопровождать этого офицера в Самару. Ради него Дмитрий Платонович и устроил мне с сестрой место на пароходе.
Катя никак не ожидала, что у отца были столь важные секреты от неё, и она почувствовала себя обманутой. Мог ли отец обманывать даже из лучших побуждений? А почему бы и нет? Отец всегда жил своими делами и своей жизнью, в которой она, Катя, участия не принимала. И в целом Отец ведь бросил жену с ребёнком и со второй женой судьбу не соединил
Наверху Катя увидела домики небольшого посёлка речников. Костя уверенно пошагал к самому длинному дому, огороженному штакетником.
В тесной палате лазарета стояли две кушетки. На одной лежал офицер, за которым явился Костя, а на другой храпел фельдшер.
Костя выругался:
Мерзавец! Я вручил ему деньги на медикаменты, а он всё пропил!
А Катя замерла над офицером. Она сразу его узнала.
Она встретила его пять лет назад на пароходе, когда возвращалась от мамы в Англию. Пароход шёл из Биаррица в Борнмут. Пассажиры шептались, заметив на борту главного претендента на российский престол Великого князя Михаила Александровича, изгнанного из страны за морганатический брак с княгиней Брасовой. Опальные супруги жили в замке Небворт под Лондоном. И в русских домах Канна, и даже в строгой «Шерборн скул гёлс» все девушки обсуждали дерзкий и красивый поступок Великого князя, который пожертвовал своим положением ради любви. И Кате было отчаянно интересно посмотреть на Великого князя. Она подкараулила Михаила на прогулочной палубе. Великий князь сидел в шезлонге, курил папиросу с мундштуком и, щурясь, задумчиво смотрел на волны Биская. Лицо у него было очень приятное доброе и с достоинством. И сейчас Катя вновь увидела этого человека в глубине России, на Каме, в каморке лазарета Великий князь был без сознания: фельдшер сорвался в запой, и больной впал в беспамятство.
И Катя мгновенно поняла поведение отца и его молчание о Михаиле, и самоубийство. Чекисты разыскивали недобитого Великого князя, а выстрелом в себя отец защищал и Михаила, и всех, кто был связан с ним, в том числе и свою дочь. Понимание словно распороло душу, как нож распарывает живот.
А издалека, из затона, донёсся тревожный гудок «Суворова».
Мы же не успеем дотащить! заволновался Костя.
Кате не понравилось его беспокойство.
Надо постараться, холодно ответила Катя. Или останемся с ним.
Я не могу! Костя недовольно дёрнул плечом. Меня ищет Чека! И я намерен добраться до Володи и сражаться с большевиками!
Катя ощутила в себе странную решимость. Её же никто нигде не ждёт. В «Шерборн скул гёлс» она получила навыки сестры милосердия. Она сумеет выходить Великого князя. Может, это станет искуплением вины за недавние дурные мысли об отце. А может, ревностью и местью отцу: он ей не доверился, не счёл её взрослой и готовой к жизни, однако его дело завершит именно она.
Бегите на пароход, Костя, сказала Катя. Я сама позабочусь о князе.
Костя даже не заметил, что Катя узнала Михаила.
Надеюсь, вы не принимаете меня за труса? В голосе Кости прозвучал вызов. Борьба с большевизмом важнее, чем спасение одного человека!
Бегите, спокойно повторила Катя.
Костя помедлил, внимательно глядя на неё. Он не испытывал неловкости, ведь понятно, что его место в строю бойцов, а князь обуза. Но понимает ли это Катя? Катя ответила твёрдым взглядом. Кажется, да она понимает. Костя повернулся и выскочил из лазарета. Катя подошла к окошку и отодвинула занавеску. Костя, как ему и велели, бежал к лестнице на берег. Двор опустел.
Катя всё стояла у окна, ожидая неведомо чего, а потом вдруг услышала голоса и завывание автомобильного мотора. Мимо штакетника, покачиваясь, проехал клёпаный броневик «Остин» с несуразно большой башней и хищно прищуренными бойницами. За броневиком быстро шли красногвардейцы.
17
Большевики не успели перегородить горло затона плашкоутным мостом, да это и не помогло бы. Махина «Фельдмаршала Суворова» длинная, белая, сложно устроенная, двигалась к выходу прямо и точно, с неуклонностью природной силы. Грозно дымили две чёрных трубы с красными полосками. На полукруглом «сиянии» перекрещивались торговые флаги погибшей империи, яростно вращались гребные колёса, и под широкими обносами клокотала пена.
Броневик, такой маленький в сравнении с лайнером, торчал на съезде и лаял как бульдог бил из пулемёта: его башенка медленно поворачивалась вслед за судном. Вокруг рассыпались красногвардейцы и тоже гвоздили по «Суворову» из винтовок. Пули дырявили белые стены надстройки, летела щепа; будто взбесившись, на прогулочной галерее прыгали и кувыркались плетёные кресла; бешено полыхая на солнце, лопались оконные стёкла.
Нижняя команда укрывалась от пуль за машиной и котлом. Матросы лежали на полу в кубрике, в трюме на решётках стлани; с матросами был и Костя Строльман. Пароход казался пустым, только в рубке у штурвала стоял капитан Аристарх Павлович красногвардейцы видели его с берега. Белое плечо кителя у капитана было окрашено кровью. Первый помощник сидел в углу рубки мёртвый. Аристарх Павлович поднял руку и потянул за стремя на тросике: покидая затон, «Суворов» дал низкий тройной гудок знаменитый гудок компании «Кавказ и Меркурий». Впереди свободно блистала Кама.
Вслед за «Суворовым» как за вожаком примерялись ускользнуть и другие пароходы два пассажирских гиганта и пять буксиров. Огонь из броневика охладил мятежников, и они испуганно сворачивали с кильватера флагмана, беспорядочно выруливая по затону. Но Гришка Коногоров выдерживал курс.
Гришка сжимал рукояти штурвала, а Иван Диодорович за спиной у него в бинокль смотрел совсем в другую сторону на реку за тополями дамбы. Там, на реке, дымил трубой ещё один буксир. Нерехтин сразу опознал его: это «Медведь» из Королёвского затона. Иван Диодорович давно водил дружбу с капитаном «Медведя», у которого и фамилия была подходящая Михайлов.
Гришка, твоей затее конец, сказал Нерехтин. «Медведь» идёт.
Ну и хрена ли? сквозь зубы огрызнулся Гришка.
Михайлов за большевиков. На буксире красные.
«Суворов» же не сдрейфил.
Иван Диодорович тоже не трусил. Его злила очевидная глупость мятежа. Он слишком долго командовал сам, чтобы сейчас вытерпеть дурь от неуча.
«Суворов» шарашит двадцать две версты. Мы семнадцать. «Медведь» на версту больше. Нас он догонит, а «Суворова» нет.
Правь к берегу!
«Суворов» мог выдать и большую скорость. Как-то раз нижегородский губернатор отчаянно спешил в Казань, и господин Тегерстедт, тогда капитан «Суворова», разогнал пароход до двадцати пяти вёрст. Его дымовые трубы раскалились, и матросы поливали их водой, а волна от парохода выбрасывала на берег рыбачьи лодки.
Тот рекорд «Суворова» никому не удалось превзойти.
Да всё, дядь Вань, получится! с тупым упрямством ответил Гришка.
Нерехтин, обозлившись, перекинул рукоятку машинного телеграфа на положение «стоп». Телеграф жалобно звякнул.
Ты чего? изумился Гришка, сдвигая рукоятку на «малый вперёд».
Тогда Нерехтин выдернул деревянную пробку из жерла старомодной переговорной трубы и закричал в трюм:
Прокофьев, глуши машину!
Эй!.. гневно завопил в ответ Гришка.
Нерехтин с силой оттолкнул его в сторону и повернул штурвал.
Гришка всё понял и рванулся обратно, но Иван Диодорович обхватил его, не подпуская к управлению. Они сцепились и оба повалились. Гришка бился и лягался, выдираясь, а Нерехтин держал его за форменку. Гришка орал:
Сука ты, дядя Ваня!.. Гнида!..
Он ударил Нерехтина в скулу, но Нерехтин не разжал рук. Гришка ударил снова, потом снова. Они ворочались в рубке на полу, хрипели от ненависти, колотили локтями и пятками в настил, в стенки и в стойку парового штурвала, выбили дверку, а буксир плавно отклонялся от выхода из затона и нацеливался носом на берег. Машина ещё работала её невозможно было остановить мгновенно, но клапаны уже истошно свистели сброшенным паром.
Бе беги с борта! под ударами в лицо выдохнул Гришке Нерехтин.
Буксир ткнулся форштевнем в отмель и грузно выехал носом на песок.
«Суворов» таял в блещущем просторе Камы, а «Лёвшино» бессильно грёб колёсами под берегом, поднимая донную муть. От броневика к буксиру с винтовками наперевес мчались красногвардейцы, впереди Ганька Мясников.
На подавление бунта в затоне Губсовет направил чекистов. Отряд Пашки Малкова с пулемётами погрузился на буксир «Медведь», а Ганьке дали ненадёжный «Остин». Броневик закатили на железнодорожную платформу и перевезли на правый берег, от разъезда он добирался до затона своим ходом.
Ганька быстро сообразил, что случилось с этим судном с «Лёвш ином». Команда хотела юркнуть за «Суворовым», но наложила в штаны. Чекисты вскарабкались на пароход, принялись распахивать двери и люки. Смущённые и оробевшие речники поднимали руки и выбирались на палубу. Чекисты столкали всех на корму. Впереди стоял пожилой капитан рожа в крови.
Контрреволюцию затеяли, да? спросил Ганька. Кто зачинщик?
Иван Диодорович видел, что разболтанному командиру чекистов весело. Да и прочие бойцы пересмеивались, довольные лёгкой победой.
Я капитан, я и главный, мрачно ответил Нерехтин.
Герой выискался! широко улыбнулся Ганька. Георгиевский кавалер! А чего у тебя люминатор вдребезги? Кто бил? За что?
Речники молчали. Над затоном летали чайки, взбудораженные пальбой.
Вы, братцы, устроили бунт против советской власти!
Да мы не против власти! загомонили матросы. Мы же токо на хлеб заработать! Мы без оружия! Какой бунт?! Мы буксир социализировали!..
Советская власть приказала вам сидеть тихо, назидательно пояснил Ганька. А вы её приказ нарушили! Это бунт! И за него к стенке прислоняют!
Ганька напоказ вытащил наган и помахал в воздухе стволом.
Сдурили ребята, буркнул Нерехтин, пытаясь уменьшить вину.
Всё одно кто-то первым гавкать начал, напирал Ганька. Кто?
Да все болтали Весь затон гудел На «Суворове» зачинщики!..
Но Ганька не купился на отговорки. Ему хотелось насладиться властью.
Нет главного значит, все главные!
Ганька играючи наставил наган на Федьку Подшивина и выстрелил.
Федька рухнул. Речники шарахнулись в разные стороны. Чекисты тотчас вскинули винтовки. Ганька жеманно сдул дымок со ствола нагана.
Или ты главный? Ганька наставил наган на кочегара Челубеева.
Да что же оно? побелел и задёргался Челубеев.
Иван Диодорович понял суть глумливого чекиста: петрушка из балагана. Такой будет убивать, пока не натешится превосходством. Пока не сломает.
Гриша Коногоров заводилой был, глухо произнёс Нерехтин.
Ему было уже наплевать на грех. Просто хотелось скорей прекратить это невыносимое измывательство. А Гришка заслужил своё. Его предупреждали.
Я?! охнул Гришка и скомкал пятернёй форменку на своей груди.
Ганька перевёл наган на Гришку и снова выстрелил.
Гришка упал на палубу с дробным стуком, будто развалился на части.
Вот это и есть диктатура пролетариата! удовлетворённо заявил Ганька.
Речники потрясённо смотрели на Федьку и Гришку, лежащих на палубе у них под ногами. Как же так? Только что были живы! Этого не может быть! Так не делается! Мятеж его же как бы не всерьёз затевали, не до смерти!..
Имеются ещё недовольные? победно осведомился Ганька.
Больше нет, товарищ командир, ответил Нерехтин.
Часть вторая
Вернуть
01
На пароходах они уходили от мести, от смерти от обречённого города Вольска вверх по Волге к Самаре. Со станции по городу из всех орудий бил бронепоезд большевиков. Пыльные разрывы взлетали на улицах и площадях, осколки секли по колоннам и фронтонам зданий, валились афишные тумбы и телеграфные столбы, опрокидывались брошенные пролётки извозчиков. На Плетнёвской дороге к штурму города готовились красногвардейские тачанки. Но Вольск никто не оборонял. Те, кто остались, сидели в подвалах и погребах.
Два десятка пароходов ожесточённо дымили. Обтекая пеной, работали гребные колёса. На мачтах вились чёрно-жёлтые флаги КОМУЧа. Пароходы были разные: буксиры и скоростные товарно-пассажирские суда, пригородный «фильянчик», громоздкие старые «американцы», длинный и плоский танкер. Беженцы заполнили все каюты и палубы. Дамы с багажом, купчихи с узлами, дети, старики, чиновники в сюртуках, коммерсанты, инженеры с цементного завода и рабочие с электростанции, врачи, попы в рясах, офицеры и солдаты, перепуганные девицы, лавочники, учителя, крестьяне и железнодорожники.
Флотилию возглавляли четыре самых мощных буксира. На хлебных пристанях их наспех блиндировали досками и мешками с песком и вооружили полевыми пушками. Буксиры готовились к сражению с красными. Наверняка на Сызранском мосту большевики выставят пулемёты, и своей артиллерией буксиры должны подавить огневые точки врага, чтобы флотилия прорвалась под пролётами. Убьют кого, потопят судно что ж, это гражданская война.
Хамзат Мамедов плыл на буксире «Вандал». Он не задумываясь выбрал пароход своей фирмы Товарищества братьев Нобель. Сработала привычка. Мамедов сидел на корме под буксирной аркой, а рядом лежал раненный в живот парень, боец нелепой Вольской Народной армии КОМУЧа армии мятежа.
Дай ещё пошептал он.
Мамедов достал фляжку с водой и поднёс к сухим губам раненого.
Я умираю? сипло спросил парень.
Да, кивнул Мамедов. Помолыс, друг, и умырай, нэ бойса.
Вольский мятеж вспыхнул в базарное воскресенье. Крестьяне приехали в город с товарами, а красноармейцы не пустили их, спекулянтов, на торговую площадь. Крестьяне полезли в драку. Красноармейцы принялись стрелять. Озлобленные мужики взломали оружейный склад. И началось побоище.
Красных в то время в городе было совсем мало: их отряды отправились в Балаково на подавление тамошнего восстания. Мятежники Вольска перебили всех, кого нашли; яростно оборонялся только председатель ревкома строчил с балкона из пулемёта. Разгул крестьянского гнева в бушующем Вольске сразу использовали местные офицеры. Они объявили город территорией КОМУЧа Комитета членов Учредительного собрания. Но КОМУЧ, подчинивший своей власти Самарскую губернию, ничем не мог поддержать мятежников Вольска: Самара была слишком далеко, да и Волгу красные перекрывали в Сызрани. Окружённый Вольск продержался десять дней. Потом большевики двинулись в наступление. И половина жителей Вольска бросилась к пароходам.
А Хамзат Мамедов, оперативный агент компании «Бранобель», оказался в Вольске случайно. Он пробирался с Кавказа в Самару.