04
Затон не вместил всех судов, и пассажирские пароходы выстроились друг за другом вдоль пристаней Сарапула «поволжской», «самолётовской» и КАМВО; компаний Курбатова, Якутова, Любимова и Сироткина. При взгляде с другого края широкой Камы пароходы сливались в общую светлую полоску.
Лёгкая прогулочная лодка поворачивала в воложку за островом. Военком Ваня Седельников держал румпель руля, Волька и Утёмин гребли, а Маркин и не порывался сесть к веслу он же командир. Ляля улыбалась: Николь думает, что она, Ляля, допустит к себе только мужчину из начальства, поэтому изображает начальника. Смешной он, Николь. Хороший, но смешной.
Беглая «Межень» стояла на двух якорях у Девятовской мельницы. Ляля внимательно рассматривала судно. Чёрный корпус, широкая дуга колёсного кожуха, белая надстройка с многооконной рубкой и чуть склонённой трубой. На носу крамбол с якорем, на мачте красный флаг, вместо буксирных арок длинный пассажирский салон, за кормой задранная шлюпка на шлюпбалке. Впрочем, угловатой лёгкости большого парохода Ляля не почувствовала.
Помню, как на «Межени» к нам Столыпин приплывал, уважительно сказал Седельников. Великая княгиня Елизавета Фёдоровна тоже
На борту парохода замелькали моряки это команда заметила гостей.
Эй, на шканцах, прими швартов! повелительно крикнул Маркин.
Моряки на «Межени» посовещались, а потом подцепили лодку багром.
На невысокий борт парохода первыми вскарабкались Волька и Утёмин. Маркин подсадил Лялю, влез сам и подал руку Ване Седельникову.
По причине жары моряки на «Межени» были в одних тельняшках или голые до пояса, но все в бескозырках с названиями балтийских кораблей. На загорелых телах угрюмо синели татуировки с якорями и штурвалами.
Сдай наганы, надменно потребовал долговязый матрос, видно вожак.
На переносице у него сидело непривычное для флотского пенсне, из-под бескозырки с лентой «Гангут» свешивались длинные, как у попа, волосы.
Это шиш вам, братишки, весело ответил Волька. А ты кто такой?
Я командир. Фамилия моя Рехович. Теперь вы назовитесь.
Маркин, не желая ссориться, назвал всех своих спутников.
Баба! внятно раздалось в толпе моряков.
В кратком слове прозвучали сразу и приговор, и удовольствие.
Моряки «Межени» заухмылялись.
Я вам не баба, дерзко и спокойно ответила Ляля. Для нормальных мужчин я товарищ женщина. А для вас флаг-секретарь флотилии.
Она сама ещё в Нижнем придумала себе такую должность.
И голосистая! добавили в толпе с издёвкой.
Ляля ожидала такого отношения. Она сразу почувствовала, что эти, на «Межени», трусят а потому и напоказ глумятся над тем, кого считают слабее. Но она-то не слабее она и сильнее, и храбрее.
И подомнёт их под свою волю.
Айда в кубрик, погасил раздор Маркин. Потолкуем про ваш бунт.
«Межень» не поднимала бунта, она просто сбежала. Бунт подняли левые эсеры. Ляля с Раскольниковым были на том съезде Советов в Большом театре, когда чекисты арестовали всю левоэсеровскую фракцию. В ответ на арест восстал Михаил Муравьёв, командующий Восточным фронтом. Он находился в Казани. На пароходах он отправил два полка в Симбирск. Сам главком и его матросская охрана загрузились на «Межень», прихватив кафешантанный оркестр и певичек. Но веселье длилось недолго. В Симбирске, объявив свою республику, Муравьёв сунулся в губернский исполком, в бывший кадетский корпус, а там большевики устроили ему засаду. Муравьёва застрелили. Быстро протрезвевшая «Межень» немедленно дала дёру до Сарапула и затаилась.
Кубриком на «Межени» считалась императорская салон-столовая. Ляля увидела измызганные занавеси на окнах, изящные стулья в стиле Людовика XV, оттоманку и банкетный стол с грязными стаканами. Пахло табачным дымом, жареной рыбой и «балтийским чаем» водкой с кокаином. Матросы и Рехович уселись по одну сторону стола, Маркин со своими по другую.
Большевики узурпаторы, холодно изрёк длинноволосый Рехович. Партия эсеров за народоправие. Нам не по пути.
Да плюньте на эсеров, благодушно ответил Маркин. Их шалману всё одно амба, а на вас, братва, у советской власти зуба нет. Ну, сдурили. Бывает. Однако ж вы дунули не в Самару и не в Уфу к белочехам значится, наши. Короче, давайте назад на базу. Я комиссар, я за вас заступлюсь.
Но Лялю не устраивал мирный исход. Она ощущала злое возбуждение. Ей хотелось подвига, яркой победы, о которой потом будут рассказывать.
А если среди вас идейный враг, так мы его здесь и шлёпнем, прямо заявила Ляля. Нам для такого дела полк не нужен, сами справляемся.
Ну, Михаловна изумлённо замялся Маркин.
А Ляля смотрела на Реховича. Этот самозваный капитан ей не нравился. Догматик. Умничает, полагает себя равным с ними командирами флотилии.
Вы, я вижу, ценная. Рехович блеснул на Лялю стекляшками пенсне. Только женскому полу на флоте делать нечего. Жениха, извиняюсь, ищете?
Ляля была довольна, что Рехович не удержался, свернул на тему баб.
Товарищи интересуются вопросом о браке? Ляля с вызовом обвела яркими глазами осклабившихся матросов «Межени». Могу просветить.
Исключительно взволнованы, процедил Рехович.
Не о бабах речь, вклинился Маркин, но на него не обратили внимания.
А давай, товарищ агитатор, для почину поженимся, с наглецой вдруг предложил полуголый и татуированный матрос. Любовь дело почтенное.
Военком Ваня Седельников покраснел то ли от гнева, то ли от стыда.
Позаботься о нуждающихся, товарищ женщина! влез другой матрос.
Ляля не боялась этих людей. Под рукой у неё был браунинг, да и свои не должны подвести. Утёмин стреляет быстро и метко, и у него нюх на опасность. Волька Вишневский тоже не лопух: бывший разведчик, сейчас он не ощущает угрозы и с удовольствием ждёт, как острая на слово Лялька разделает всех противников. А Николь вот размазня! улыбается матросам заискивающе.
Рехович медленно встал и сдёрнул с окна грязную занавеску.
Поспешите, товарищ представитель из центра, сказал он. Нас тут много, друг друга торопим. Вот вам и простынка для прелюбодейства.
Рехович с презрением бросил занавеску на стол перед Лялей.
Это было оскорбление, и Ляля его ждала. Она царственно простёрла руку с уже приготовленным браунингом и выстрелила в Реховича. Она знала, что выглядит прекрасной и смертоносной, как эриния с факелом. Но зазвенело разбитое окно Ляля промахнулась даже с расстояния в пять шагов.
Матросы «Межени» шарахнулись от стола, сваливая посуду, а Рехович, пошатнувшись, цапнул кобуру на бедре. И тотчас грянул второй выстрел это военком Ваня Седельников раньше остальных выхватил свой военкомовский маузер. Реховича отбросило на простенок, он уронил пенсне и сполз на пол. А юный Ваня побледнел, испугавшись своего поступка.
Утёмин, Вишневский и Маркин уже стояли, направив на матросов наганы.
Ша! предупреждая, рявкнул Волька.
А Лялю не смутило, что она промахнулась.
Ну, есть ещё охотники советскую власть на излом взять? громко и торжествующе спросила она.
05
До революции в больших речных городах состоятельные семейства летом завтракали на пароходах: каждый день на новом. По утрам торжественные белые лайнеры ожидали гостей у резных дебаркадеров. Судовые рестораны состязались друг с другом в изысканности убранства и разнообразии блюд. Блестели столовые приборы. Солнце нежно сияло сквозь занавеси двусветных окон, обещая благополучный и добропорядочный день А в июле 1918 года Самара оказалась последним городом России, где ещё сохранилась добрая традиция пароходных завтраков. Только рестораны позволяли пассажирским судам зарабатывать хоть какие-то деньги, когда все рейсы упразднили.
«Витязь», знаменитый лайнер общества «По Волге», был пришвартован к пристани напротив пивоваренного завода фон Вакано. С борта парохода открывался вид на краснокирпичные заводские корпуса с мансардными окнами и высокими трубами, над которыми вертелись флюгеры. В ресторане, украшенном пальмами в кадках, за круглым столом сидели трое: Мамедов, Георгий Мейрер командир боевой флотилии и Василий Филипповский начальник отдела торговли и промышленности в правительстве КОМУЧа.
Не сочтите за неучтивость, господа, но я и вправду голоден как волк, признался Филипповский и махнул рукой официанту: Человек, подойдите!
Официант со злорадной улыбкой положил Филипповскому министру карту кушаний, где многие блюда были вычеркнуты карандашом.
Филе соте, битков, лангетов и дичи желать не извольте, сказал он.
Просто гурьевскую кашу, ответил Филипповский.
Французских фруктов нет-с.
Значит, без фруктов.
Иди, любэзный, отослал официанта Мамедов. Господа, нэ тяните.
Ваша идея, Мамедов, самоубийство! резко заявил мичман Мейрер.
Ему было чуть за двадцать. Длинноносый, ушастый и худой, по виду гимназист, а не моряк, Мейрер изо всех сил старался выглядеть суровым. Мамедов догадался, что этот юнец просто смущается перед Филипповским лейтенантом флота, который на броненосце «Орёл» прошёл через грохочущие водопады Цусимы и японский плен, а потом сделался ярым революционером.
Не преувеличивайте, сказал Филипповский.
Мамедов предпочёл отнестись к Мейреру серьёзно. Да, мальчишка, да, горячий и самолюбивый, но судить надо по делам, а не по годам. Едва чехи вошли в Самару, Мейрер сам, без всякого поручения, принялся формировать боевую речную флотилию. Вместе с товарищем, таким же зелёным мичманом, на моторном баркасе-рыбнице Мейрер объехал самарские затоны, пароходные стоянки и зимовки и перегнал в город несколько брошенных буксиров. Каким-то образом он убедил чехов дать ему артиллерию и на двух своих пароходах установил по орудию получились канонерки. Они-то и встретили под Сызранским мостом армаду беженцев из города Вольска.
Мамедов решил успокоить мичмана:
Опасность есть, уважаемый, но мы будем осторожны. Нам ведь только, слушай, мимо Симбирска пройти. А на Каме красные ночью спят.
Рейд вполне возможен, добавил Филипповский. Вы сами, Георгий Александрович, ходили на пароходе в тыл большевикам.
Мичман недовольно засопел, но возражать не стал.
Из полумрака буфета за веерами пальм снова появился официант.
Теперь он бережно держал завёрнутую в полотенце бутылку вина.
Вам подарок от капитана, Василий Николаич. Прикажете откупорить?
Не надо, оставьте. Филипповский посмотрел на Мейрера. Георгий Александрович, вы должны понимать значение нефти для нашей борьбы
А я прекрасно понимаю! Мейрер ответил надменным взглядом. К вашему сведению, господин Филипповский, мой отец руководил астраханской конторой Восточного общества!
Восточное общество было учреждено управляющими Рязано-Уральской железной дороги; их нефтекараваны ходили от Баку до Саратова, где на реке при станции располагались причалы для наливных барж и плавучие перекачки. Караваны обслуживали бакинские промыслы Манташевых, Лианозовых и Гукасовых. Пять лет назад коммерческие банки, кредитовавшие пароходства, в угаре создания синдикатов соединили общество с компанией «Кавказ и Меркурий» в трест КАМВО самое большое речное предприятие империи.
Извините, если задел, сказал Филипповский. Но я ответственно прошу вас проявить должное уважение к моему требованию. Официально ваши суда числятся во временной собственности Комитета. И Комитет решил оказать содействие господину Нюстрёму и товариществу «Бранобель». Вы должны передать одно судно господину Мамедову. После прибытия вольской флотилии беженцев у вас, Георгий Александрович, вполне достаточно пароходов для ваших дивизионов верхнего и нижнего плёсов.
Объявив денационализацию, КОМУЧ возвращал суда бывшим владельцам, но далеко не все владельцы находились в Самаре. Судами без хозяев КОМУЧ распоряжался по своему усмотрению, обязавшись оплатить возможный ущерб от своих действий, если хозяева найдутся. Нюстрём уведомил правительство КОМУЧа, что принимает выплаты за один буксир на счёт «Бранобеля».
Предупреждаю, что лучшие суда не отдам, ревниво сказал Мейрер.
Лишь бы пароход нэ тонул и колёса крутились, согласился Мамедов.
Скорее всего, буксир, взятый у Мейрера, не вернётся в Самару потому Нюстрём и не пожелал выделить Мамедову пароход из флота «Бранобеля».
И пулемёты хочу, мягко напомнил Мамедов.
Мейрер пристально поглядел на этого вкрадчиво-самоуверенного азиата, больше похожего на грузчика-амбала с пристаней Баку, чем на агента фирмы Нобелей. Не много ли он о себе думает?
Поделитесь трофеями, взятыми после тарана, сказал Филипповский.
Недавно в ночном рейде буксир «Вульф», на котором шёл Мейрер, смял и потопил разведывательную «горчицу» красных. «Горчицами» на Волге называли небольшие и вёрткие винтовые катера для работы в порту.
Хорошо, недовольно смирился Мейрер. Я уступлю вам «Русло», буксир купца Чкалова. Он сейчас на смене баргоута у стенки Журавлёвского завода. Пришлю два пулемёта и боезапас. Надеюсь, это вас удовлетворит?
Вполне, дорогой, слегка поклонился Мамедов.
06
Конечно, «Межень» не была императорской яхтой. Она была разъездным судном управляющего Казанским округом. Под царя «Межень» перелицевали в тринадцатом году, когда праздновали трёхсотлетие Романовых. Николай II с семейством плыл от Нижнего до Костромы, до Ипатьевского монастыря. Ляля видела в «Ниве» фотоснимки императорской флотилии: пароходы, увешанные гирляндами флажков. А теперь своя флотилия будет у неё, у Ларисы Рейснер, и она, Лариса, уже взяла себе «Межень». Кто был никем, тот оказался всем.
Пулемётная очередь с «Межени» выбила цепь белых фонтанчиков перед носом «Фельдмаршала Суворова», и лайнер тотчас сбросил пар. Два судна неповоротливо сблизились посреди широкой реки и громоздко счалились, почти соприкасаясь «сияниями»: «Межень» полностью погрузилась в синюю тень большого парохода. Маркин и Ляля выбрались на колёсный кожух. Они ждали капитана «Суворова». А на галерею лайнера встревоженно высыпали пассажиры крестьяне-мешочники и прилично одетые господа.
Пожилой и седоусый капитан спустился из рубки, придерживая китель: правая рука у него висела на перевязи, и китель был просто наброшен на плечо.
Почему на ходу? строго спросил Маркин. Навигация запрещена!
Домой двигаемся, господин моряк, устало пояснил капитан, в Спасский затон. У команды там семьи, кормить надо. Войдите в положение.
А пассажиров зачем набрал? Капитализм обратно разводишь?
У людей тоже нужда, просто ответил капитан. А нам заработок.
Разумеется, капитан был прав, но Маркин хотел придраться.
Кто тебя в рейс выпустил?
В Осе уездный комиссар просто отогнал от пристани.
Бумагу разрешительную дал?
Не дал, покорно признался капитан.
Аристарх Павлович уже понял, что с большевиками спорить нельзя. Да, он увёл пароход из Перми, но чего добился? При прорыве погиб старпом, а комиссары послали на камские пристани телеграммы, что «Суворова» надо задержать. И в городе Осе пароход задержали. Команду посадили в подвал уездного Совета. Его, знаменитого капитана Фаворского, гноили в каталажке, будто базарного карманника!.. Семнадцать дней с квашеной капустой, вшами и парашей!.. А затем случилось что-то непонятное. В Перми или в Нижнем, или в Москве большевики упразднили речком, который занимался делами пароходств, и все распоряжения речкома отменились. В том числе и приказ об аресте «Суворова». Команду выпустили и приказали проваливать. Рупвод новое управление пароходствами «Суворовым» не заинтересовался.