Может быть, они боялись? Боялись за свою жизнь?
Может. Но есть еще одно. Это уж совсем непонятно. Вам известно, что Генрих провел через парламент билль, осуждающий Ричарда? Так вот, он предъявляет Ричарду обвинение в жестокости и тирании и ни словом не упоминает об убийстве.
Что? Грант был поражен не на шутку.
Да. Удивительно.
А вы уверены?
Абсолютно.
Тауэр оказался в руках Генриха, как только он появился в Лондоне после Босуортской битвы. Если он не нашел там мальчиков, невероятно, чтобы он не оповестил об этом всех, кого можно. Еще бы, такой козырь! Грант надолго задумался под веселое чириканье воробьев на подоконнике. Ничего не понимаю, сказал он в конце концов. Не могу понять, почему он не сделал себе капитал на исчезновении принцев.
Брент подвигал ногами.
Есть только одно объяснение, сказал он. Мальчики никуда не исчезали.
Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Долго молчали. Первым заговорил Грант:
Да нет, чепуха все это! Объяснение есть. Я даже думаю, что оно где-то рядом, просто мы его не видим.
Например?
Ну, не знаю. Я так быстро не могу.
А я думал три дня и ничего не придумал. Ничего, кроме того, что мальчики были живы, когда Генрих явился в Тауэр и обвинил сторонников короля Ричарда вдумайтесь, верных сторонников законного короля в измене. Он засунул в билль все обвинения, которые только смог придумать, и все же там нет ничего, кроме жестокости и тирании. Нет ничего о принцах.
Фантастика!
Факт.
Который означает, что никакого обвинения в убийстве тогда вообще не было?
Похоже.
Нет Подождите. Тиррел же был повешен за убийство. Он сам признался в нем перед смертью. Подождите. Грант принялся листать том Олифанта. Где-то здесь есть пространный отчет. И никаких тайн. Даже статуя Свободы знает.
Кто?
Сестра, которую вы встретили в коридоре. Убийство совершил Тиррел, его нашли виновным, и он во всем признался перед смертью.
А Генрих уже был в Лондоне?
Минутку. Вот. Грант пробежал глазами нужный параграф. Да Это произошло в 1502 году. И он повторил изменившимся голосом: В 1502 году.
Но но это
Правильно. Через двадцать лет.
Брент вынул пачку сигарет и тут же сунул ее обратно.
Курите, разрешил Грант. А я бы сейчас не отказался выпить чего-нибудь покрепче. В голове что-то Как в детстве Знаете, есть такая игра. Вам завязывают глаза, потом крутят вас в разные стороны, и вы должны потом ловить остальных.
Да Каррадин достал сигарету, закурил. Когда темно, и голова очень кружится. И уставился на воробьев.
Сорок миллионов школьных учебников не могут ошибаться, сказал наконец Грант.
Не могут?
Разве могут?
Раньше я бы вам ответил, а теперь не знаю.
А вы не поторопились с вашими выводами?
Меня потрясло другое.
Что же?
Вы что-нибудь слышали о Бостонской резне?
Конечно.
Я еще учился в колледже, когда узнал, что Бостонская резня это кучка людей, бросавшая камни в часовых, и четыре жертвы. А ведь я был воспитан на Бостонской резне, мистер Грант. У меня кровь закипала при одном упоминании о ней. При одной мысли о бедных горожанах, истерзанных огнем британских войск. Вы не представляете, какой это был для меня шок. Бостонская резня всего лишь уличная драка, которая взволновала бы сегодняшних американцев не больше, чем репортаж об очередной стычке полиции с забастовщиками.
Грант молчал. Брент, загородившись рукой от яркого света лампы, старался угадать, о чем он думает. А Грант не отрываясь смотрел в потолок, словно увидел на нем что-то необыкновенное.
Вот почему я так люблю копаться в старых книгах, как бы поставил точку в своем монологе Брент и, откинувшись на спинку стула, вновь загляделся на воробьев.
Не говоря ни слова, Грант протянул руку, и Каррадин вложил в нее зажженную сигарету. Оба курили и молчали.
Тоунипанди, произнес Грант, испугав воробьев.
Что?
Грант, казалось, не слышал его.
Ведь я же сам видел такое, сказал он, все еще не отрывая глаз от потолка. Тоунипанди.
Черт возьми, что за Тоунипанди? не выдержал Брент. Похоже на название лекарства. У вас болен ребенок? У него покраснели щечки? Он капризничает? Болят ножки? Дайте маленькому тоунипанди, и он сразу поправится. Грант продолжал молчать. Хорошо. Держите ваше тоунипанди при себе. Очень надо!
Тоунипанди, произнес Грант голосом не вполне проснувшегося человека, это городишко на юге Уэльса.
Я так и знал, что это что-то реальное.
Если вы будете в Уэльсе, вам расскажут, как в 1910 году правительство дало приказ войскам расстрелять валлийских шахтеров, боровшихся за свои права. Может, вам даже скажут, что во всем виноват Уинстон Черчилль. Он был тогда министром внутренних дел. В Южном Уэльсе всегда будут помнить о Тоунипанди!
А что было на самом деле? спросил Брент с серьезным видом.
На самом деле было вот что. Группа хулиганов принялась громить магазины и вообще все, что попадало под руку. Начальник полиции попросил прислать войска для защиты людей, а если начальник полиции считает ситуацию опасной и просит военной помощи, то у министра, по сути, нет выбора. Однако Черчилль пришел в ужас при мысли о солдатах, о стрельбе по безоружным людям и вместо войск послал опытных полицейских, все вооружение которых составляли непромокаемые плащи. Войска держали в резерве, а на усмирение восставших были брошены безоружные полицейские из Лондона. Результат несколько разбитых носов. Министр был крепко обруган в палате общин за «беспрецедентное кровопролитие». Вот вам и Тоунипанди. И стрельба, о которой всегда будут помнить в Уэльсе.
Похоже задумчиво произнес Каррадин. Похоже на Бостон. Кто-то раздувает инцидент до невероятных размеров ради своей выгоды.
Дело не в похожести, а в молчании очевидцев. Проходит время, и уже ничего нельзя изменить. С легендой не поспоришь.
Очень интересно. Очень. История в процессе творения.
Хм История
Знаете, я еще поищу. В конце концов, история, помимо признанных источников, имеет множество других: газетные объявления об обмене или купле-продаже.
Грант опять долго и молча смотрел в потолок. Комната вновь заполнилась воробьиным гомоном. Потом он взглянул на Брента и, заметив странное выражение на его лице, спросил:
Что вас забавляет?
Я в первый раз почувствовал, что вы полицейский.
Правильно почувствовали. Я и думаю, как полицейский, и всегда, столкнувшись с убийством, задаю себе естественный вопрос: «Кому это было выгодно?» До меня только сейчас дошло, что легенда о Ричарде, который избавился от принцев, чтобы сохранить за собой трон, полная чепуха, ведь на его пути оставались еще пять сестер этих принцев. Не говоря уж о сыне и дочери Георга. Эти, правда, были не очень опасны из-за отца, но и тут можно было что-нибудь придумать. Если притязания Ричарда не были законными, тогда, чтобы чувствовать себя в безопасности, ему пришлось бы убить еще множество людей.
А они его пережили?
Не знаю, но узнаю. Старшая сестра точно пережила принцев и, обвенчавшись с Генрихом VII, стала королевой Англии.
Послушайте, мистер Грант, давайте начнем сначала. Забудем все, что знаем. Никаких исторических книг, никаких авторитетов. Правду надо искать не в отчете, а в самой бухгалтерской книге.
Ловко, похвалил Грант. А что это значит?
Значит, что настоящая история пишется в книге, не предназначенной для истории. История в гардеробной описи, в наличности кошелька, в неофициальных письмах, в хозяйственных книгах. Если кто-то, скажем, настаивает, что у леди Н. не было детей, а в книге расходов мы находим запись: «Для сына, рожденного моей женой в Михайлов день, куплено пять ярдов голубой ленты по полпенса за ярд», разумно предположить, что леди Н. все-таки родила сына.
Понятно. С чего начнем?
Вы мастер, я ваш подмастерье.
Ученый подмастерье.
Спасибо. Итак, что вы желаете знать?
Для начала было бы полезно расширить наши общие познания о том времени. Например, каким образом реагировали основные действующие лица на смерть Эдуарда? Естественно, Эдуарда IV. Он умер неожиданно, и его смерть застала всех врасплох. Мне бы хотелось знать реакцию заинтересованных лиц.
Ясно. Вы желаете знать, что они делали, а не что они думали.
Правильно.
Их мысли дело историков, а ученые подмастерья довольствуются голыми фактами.
Мне и нужны факты. Мне они понятнее любых слов.
А что, между прочим, сообщает сэр Томас? Что сделал Ричард, узнав о смерти брата?
Святой Томас хочет уверить нас, будто Ричард немедленно стал планировать исчезновение принцев.
Значит, нам надо узнать, кто где был и что делал, чтобы не идти у него на поводу.
Так точно.
Полицейский всегда полицейский, усмехнулся Брент. Где вы были в семнадцать часов пятнадцатого числа прошлого месяца?
Что ни говори, а это срабатывает, сказал Грант. Еще как срабатывает.
Ладно, пойду искать. Может, удастся добыть для вас много-много информации. Должен вам сказать, мистер Грант, я вам очень благодарен. Это куда интереснее того, чем я занимался прежде.
И он исчез в сгущающихся сумерках зимнего вечера, одетый в пальто, похожее на старинную мантию со шлейфом, которое придавало его юношеской фигуре солидность зрелого мужа.
Грант включил лампу и долго изучал круглое пятно на потолке, словно видел его впервые.
Этот мальчик неожиданно подбросил ему интереснейшую загадку. Почему современники не осудили Ричарда? Он был обязан заботиться о принцах, следовательно, если Генрих не нашел их в Тауэре, то почему не бросил в соперника этот ком грязи, а предъявил мертвому королю ничего не значащие обвинения в жестокости и тирании?
Грант автоматически проглотил ужин, и только когда Амазонка сказала: «Вот и хорошо. Пирожков как не бывало», узнал, что съел пирожки.
Еще около часа Алан смотрел на потолок, вновь и вновь перебирая в уме разные детали в поисках хоть какой-нибудь ниточки, за которую можно было бы уцепиться.
В конце концов он усилием воли заставил себя забыть о Ричарде, как делал всегда, когда решение не давалось ему. Надо было спать, и утром, кто знает
Заснуть не удалось, но тут на глаза Гранту попалась стопка писем, ожидавших его внимания. Это были добрые, приветливые письма, некоторые даже от бывших подопечных. Да, старики уходят, а на их место лезут нахальные юные головорезы без проблеска человечности в душе, невежественные, как недельные щенки, и безжалостные, как электрические пилы. Раньше профессиональный грабитель был личностью, подобно представителю любой другой профессии, и редко когда бывал замечен в каком-нибудь пороке. Спокойный семьянин или чудаковатый холостяк, любитель птичек и завсегдатай книжных базаров и игрок, заключающий сложные и беспроигрышные пари. Старики
Разве современному головорезу придет в голову выразить ему свои соболезнования?
Писать письма, лежа на спине, занятие малоприятное, и Грант никак не решался приняться за него, но верхнее письмо привлекло его внимание знакомым почерком кузины Лоры, а Лора будет беспокоиться, если не получит от него ответа. В детстве они вместе проводили школьные каникулы и даже одно лето, еще в Шотландии, были немножко влюблены друг в друга, что, по-видимому, и соединило их неразрывно на всю жизнь.
Грант, улыбаясь, прочитал Лорино письмо раз, другой, вспомнил, как журчит Терли, как скользят ее волны, вдохнул мысленно сладкий холодный запах зимнего шотландского луга и даже на несколько минут забыл, что находится в больнице.
«Пэт посылает тебе привет, можно даже сказать, что нежный, ибо он сказал: Передай Алану, что я о нем спрашивал. Он тут нашел какую-то муху и ждет тебя к нам в твой отпуск, чтобы одарить тебя ею. У него сейчас не очень ладится в школе, потому что, узнав, что шотландцы продали Карла I англичанам, он решил, что не может больше считать себя шотландцем. Насколько я понимаю, он протестует против всего шотландского, не желает учить историю, петь песни и зубрить географические названия сей достойной сожаления страны. Он объявил об этом, отправляясь вчера вечером спать. Еще он собирается просить норвежского подданства».
Грант взял с тумбочки стопку почтовой бумаги и написал карандашом на верхнем листке:
«Милая Лора, ты очень удивишься, если я тебе скажу, что принцы из Тауэра пережили Ричарда III?
Всегда твой, Алан.
P. S. Я уже почти здоров».
Глава девятая
А вы знаете, спросил Грант пришедшего к нему утром хирурга, что когда Ричарда III судил парламент, убийство его племянников даже не было упомянуто?
Правда? удивился хирург. Странно, однако.
Очень странно. Как вы это объясняете?
Может, им не хотелось скандала? Все-таки семья.
Нет, он был последним в роду, а Генрих был первым в династии Тюдоров. Генрих VII.
Ах да. Как это я забыл? Впрочем, я никогда не был силен в истории. В школе ее преподают не слишком интересно. Мы обычно занимались алгеброй. Может быть, стоило показывать нам побольше портретов. И, бросив последний взгляд на Ричарда, он приступил к обычному осмотру. Хорошо. Очень хорошо. Нет, правда хорошо. Не больно? спросил он и вышел из палаты, милое, мимолетное видение. Нельзя сказать, чтобы его не интересовали лица, ведь он тоже был профессионалом, но история не имела к нему никакого отношения, необязательный предмет, который явно уступал алгебре. Он имел дело с живыми людьми. Держа в своих руках их жизни, он не смел отвлекаться ни на что постороннее.
У старшей сестры тоже вполне хватало дел. Хотя она и выслушала Гранта, у него сложилось впечатление, будто его слушательница едва сдерживается, чтобы не сказать: «На вашем месте я поискала бы для разговоров кого-нибудь еще». В ее обязанности не входило делить с ним его сомнения. С королевской озабоченностью взирала она и на огромный людской муравейник с его не допускающими отлагательства проблемами, так что на события более чем четырехсотлетней давности ей просто не хватало глаз.
Грант хотел ей сказать: «Вам должно быть интересно, что иногда случается с королями. Не забывайте, что и вашу репутацию в любой момент может уничтожить случайная сплетня». Однако он подумал, что своими речами удлинит и так долгий рабочий день старшей сестры, и промолчал.
Пигалица не имела и не желала иметь никакого представления о том, что приговоренный к смерти лишается заодно и всех прав.
Кажется, у вас появилась навязчивая идея, сказала она, рассматривая фотографию. Это плохо. А почему вы все-таки не читаете ваши красивые книжки?
Даже Марта, которую он с нетерпением ждал, чтобы рассказать о своем последнем предположении, кипела ненавистью к Маделин Марч и осталась безразличной к его словам.
Она же мне обещала! После всех наших переговоров, когда у меня уже почти не осталось сомнений Я даже обсудила с Жаком костюмы! Так нет, видите ли, она решила, что ей необходимо написать еще один дурацкий детектив. Она говорит, будто он у нее в голове. Все равно ничего путного не выйдет.
Грант сочувственно внимал Марте, ибо хороших пьес всегда мало, а хорошие драматурги на вес платины, но у него было ощущение, что их разделяет стеклянная перегородка. XV век был ему сейчас ближе любых сиюминутных трагедий на Шефтсбери-авеню.
Она быстро разделается с детективом, попытался успокоить он Марту.
Она сделает его за шесть недель, но откуда я знаю, что найдет на нее потом. Тони Савилла хочет, чтобы она написала для него пьесу о Мальборо, а ты знаешь, если Тони захочет у него голуби слетят с Адмиралтейской арки. Однако перед самым уходом, уже стоя у двери, она обронила несколько слов об интересовавшей Гранта проблеме: Несомненно, все имеет свое объяснение