Алексей повернулся к другу и оглядел Роберта.
Тот стоял истуканом, сложив руки на груди, и на его лице выразительно читалось, что слова Воронцова прошли мимо парня. Глубокий мыслительный процесс Гризманна рассмешил Алексея, решившего, что в данный момент в калькуляторной башке друга идет подсчёт затрат и убытков на сегодняшнее мероприятие.
Но за целенаправленным взглядом Воронцов всё же проследил.
И завис.
Точно так же, как подвис его друг, который несколько минут, не моргая, смотрел на девушку, сидящую на высоком барном стуле полубоком.
Одна.
Соединив, как школьница, колени и гоняя в пустом стакане лед.
Алексей Воронцов нахмурился и прошелся по оголенным ногам незнакомки прогуливающимся взглядом. Она единственная среди всех сидела кисло и натянуто, словно ее заставляли находиться там. Не разделяя всеобщего веселья и восторга Воронцова, девушка схватила телефон и уставилась в яркий экран, будто в нем было интереснее, чем здесь. То есть он выпрыгивал из трусов и рвал жилы, мечтая о том, чтобы вечеринка вошла в список самых масштабных мероприятий года в то время, как одна царевна скучающе воротила нос.
Воронцов вновь посмотрел на друга, у которого блаженно горели глаза, и в них явно отражалась не сводная экономическая таблица, а незнакомка с длинными волосами.
Че за птичка? уточнил Алексей у подвисшего Роберта. Ты ее знаешь? Гризманн смотрел на девушку так, словно они давние знакомые, которые не виделись несколько лет.
Че? повернулся к нему потерянный Гризманн.
Добрый вечер, говорю. Познакомишь? Воронцов неопределенно махнул головой в зал, но Роберт мгновенно понял посыл.
Первый раз вижу, смутился Гризманн и отвел в сторону взгляд.
Ааа, растянул губы в хитрой понимающей улыбке Воронцов. И че ты притух? Иди, сними.
Гризманн поморщился. Его друг иногда был хамоватым придурком, и позволял себе выражаться как гопник. Удивительно, но с девчонками это работало. Всегда прокатывало, еще со времен студенчества. Нахальный, омерзительно-обаятельный мерзавец.
В семье Гризманн говорили почтенно и нарочито высокопарно. Сам Роберт мог пренебречь семейными постулатами в компаниях с мужиками или за снифтером дорогого бренди, но в большинстве случаев молодой человек высказывался цензурно.
Лёх, захлопнись, а, недовольно свел брови Роберт и оттолкнулся от поручней, направляясь к диванчикам, где приятели отмечали торжество.
Да брось, Роб, Воронцов ухватил друга за предплечье, нормальная зефирка такая. Иди, подкати. Есенина зачитаете друг другу, и весело заржал.
Придурок, озлобленно выдернул локоть Роберт и шлепнулся на диван.
Внутри Роберта бурлила ярость, помноженная на зависть. Молодой человек ненавидел в себе зажатость и скованность. Он мог часами разглагольствовать о политике или инфляции в стране, вести дебаты и споры, и выходить из них победителем, но не мог вот так запросто и расслабленно подкатить к девушке и завести разговор. Эта неуверенность в себе вызывала у Гризманна дискомфорт и чувство мужской неполноценности.
Ответственным «за девочек» в компании парней считался Воронцов. Вот, кто с врожденной легкостью и непоколебимой решительностью склеивал любую, даже самую богобоязненную девчонку. Алексей Воронцов слыл тем самым своим парнем в компании, задававшим жару мужским посиделкам.
И как бы не топил в себе Гризманн чувства досады и зависти к харизме Воронцова, они все равно карабкались и всплывали наружу.
Воронцов взглянул на прикисшего друга, затем еще раз пробежался по ровной спине заурядной незнакомки и решительно двинулся к лестнице, ведущей вниз на танцпол. Он собирался пригласить Несмеяну к ним за столик и облегчить тем сам Гризманну жизнь на сегодня. Не впервые, когда Воронцову приходилось становиться свахой.
Алексей с трудом протискивался между извивающимися телами, потому что толпа не собиралась перед ним расступаться. Вряд ли из них кто-нибудь знал его и Роберта в лицо как собственников этого места. Да и парни не особо афишировали свои персоны, отрываясь в «Карфагене» наравне со всеми: кутили, танцевали, снимали девчонок
Ее белое платье отражало люминесцент. Незнакомку было сложно не найти, потому что она мерцала как дорожный светоотражающий знак на ночной темной трассе.
Воронцов усмехнулся.
Подошел близко со спины и на долю секунды замер. Черт его знает зачем, но чуть подался вперед и прикоснулся носом к распущенным волосам. В темном помещении их оттенок был трудно различим, а вот запах резко ударил в голову.
Улыбнулся. Словно знал. И почему-то был точно уверен яркий, насыщенный, сладко-сладкий аромат шампуня или же ее собственный ванильный зефир. Приторный, что зубы свело.
Девушка, вас случайно не Игорь зовут? прошептал прямо на ушко одно из своих работающих подкатов так, что Несмеяна вздрогнула.
Замерла и уставилась вперед. Не дышала.
Медленно повернула голову и врезалась своим носом в подбородок Воронцова, успевшего турнуть какого-то чувака и примостыриться плечом к барной стойке.
Опешила и отстранилась, испуганно распахнув глаза.
Воронцова торкнуло. Что-то такое щёлкнуло в голове, отдаваясь трепетом под ребрами. Защекотало и вниз соскочило, натягивая трусы.
Алексей вязко очертил взглядом личико, коснулся им же слегка торчащих ушей, за которые были заправлены волосы девушки, и расплылся своей самой нахально-обаятельной улыбкой.
Н-нет, сглотнув, ответила Несмеяна.
Нет? игриво выгнул бровь Воронцов. И меня тоже! Видите, сколько у нас общего?! Тогда можно узнать ваше имя? аккуратно подхватил лежащую на сведенных коленях руку девушки и невесомо коснулся горячими губами тыльной стороны ладони.
Зачем? несмело поинтересовалась Несмеяна, почему-то до сих пор позволяющая вести себя таким своевольным образом с собой.
Я хочу представить его вместе со своей фамилией, невозмутимо ответил Воронцов и прикусил нежное запястье.
Несмеяна нахмурила аккуратные темные бровки. Закусила задумчиво губу, а потом расхохоталась.
Воронцов улыбнулся тоже. Смотрел на Несмеяну, которая, обнажив ровные белые зубки, смеялась звонко и без кокетства.
Полина, с улыбкой ответила девушка, слегка наклонив голову. Ее горячая ладонь горела в руках парня, разнося пожар по всему телу, а очаровательный румянец багровел на юном лице.
Полина имя такое же нежное, как зефир. Легкое и воздушное. «И девушка чистая», почему-то подумалось Воронцову.
Она как невесомое и хрупкое белоснежное перышко. Откуда ты здесь такая? С кем?
Глаза смущённые, несмелые, спрятанные под негустыми темными ресницами. Светло-карие, кажется. Губы алые-алые, не тонкие, и не полные. Обычные. И она сама не красавица. Во всяком случае точно не во вкусе Воронцова. А манкая Какой-то своей невинно-детской непосредственностью и стеснительностью этой, подкупающей. Сыграть так захочешь не сможется.
Такие неженки никогда не привлекали Алексея. С ними проблемно и муторно. Затратно, нудно и долго. Волнами разбиваться перед ними нужно, очаровывать, вдохновлять, удивлять. Чтобы разок другой кувыркнуться и распрощаться. А их натуры ранимые, близко к сердцу принимающие, проклятиями после осыпающие. На хрен ему карма подпорченная? Проще там, где тонко и само предлагается, пусть даже после презентованной бутылки шампанского и пары коктейлей. Иногда, конечно, хотелось поохотиться, поухаживать, но надолго Воронцова не хватало. Утолял жажду рыцарства и обратно возвращался.
Алексей, представился Воронцов, ощущая тот же пожар.
Они безмолвно смотрели друг на друга несколько секунд, пока:
Привееет, певуче протянул голос рядом. Воронцов, разорвав гляделки, переключил с трудом внимание на озорную блондинку, переминающуюся с ноги на ногу с хищной улыбкой. Я Кристина, впихнула свою руку в ладонь Воронцова.
Глава 4.
Наши дни
Ты пересолила пюре. Его невозможно есть, недовольно пробурчала в трубку Татьяна Борисовна, мама Полины.
Не прошло и десяти минут, как девушка отъехала от клинической больницы. Им с матерью хватило пяти минут свидания, чтобы у Полины возникло малодушное желание того, чтобы родительницу продержали в отделении как можно дольше. И желательно в неврологии.
Пихнув матери пакеты с наготовленной едой под сквернословный поток недовольства и проклятий всей системе здравоохранения, девушка молча покинула стационар, доселе поинтересовавшись лишь днем выписки родительницы.
Выброси, ровным тоном посоветовала Полина, зажав телефон между ухом и плечом.
Двумя руками потянулась к заклинившей рукоятке, чтобы приоткрыть окно. Девушке становилось душно.
Деструктивная реакция родом из детства каждый раз срабатывала как инстинкт. И пусть сейчас Полине справляться с ней стало гораздо легче, но укоренившиеся на подкорке защитные функции включались по умолчанию.
А что я, по-твоему, буду есть? возмутилась родительница. Ты хоть представляешь себе, чем здесь кормят? Даже зеки питаются лучше, умозаключила Татьяна Борисовна.
Откуда ты знаешь, как питаются зеки? Полина проскрипела заржавевшим механизмом, и стекло с недовольством начало опускаться. Водитель такси бросил на хозяйничающую в его машине девушку сердитый взгляд в зеркало заднего вида, но громко промолчал.
Не передергивай, Полина, осадила дочь женщина. С тобой стало невыносимо разговаривать, вспыхнула на том проводе Татьяна Борисовна.
Стало невыносимо тогда, когда я начала отвечать тебе в принципе? Понимаю, что, когда я безропотно молчала, тебе было удобнее, Полина потянула глубоко носом воздух, залетевший в салон.
Полина! воскликнула женщина, оскорбившись. Ты всё больше и больше становишься похожей на своего непутевого отца, брюзжала родительница.
К слову, в кардинальном изменении поведения дочери женщина обвиняла двух мужчин отца Полины и человека, о котором в их семье упоминать запрещалось под роспись.
Может, потому что мы с ним родственники? заводилась Полина.
Грубиянка, проворчала женщина и бросила трубку.
Девушка откинула голову назад и подавленно прикрыла глаза.
Четыре года каждый телефонный разговор с матерью заканчивался таким образом, что кто-то из них двоих бросал трубку. Чаще это делала Татьяна Борисовна. Она до сих пор не могла поверить, что ее послушница-дочь превратилась в высокомерную стерву с длинным языком. Всеми проклятиями народов мира она в своей голове осыпала бывшего мужа Полины, когда-то уведшего ее дочь из отчего дома, а после бессовестно предавшего. Женщина была абсолютно уверенна в том, что это его негативное мещанское влияние так испортило Полину. Это он оставил после себя руины в виде каменного отчуждения девушки.
Макеева крепко сжала телефон в руках и устало посмотрела в окно. Любое взаимодействие с матерью как прогулка в логово вампира. Все соки и энергию теряла, после чего Полине приходилось восстанавливаться марочным ромом. Радовало только то, что за время нахождения в Питере их разговоры были не частыми, а встречи наиредчайшими, что устраивало Полину несказанно. За четыре года родственницы виделись всего три раза и очередное наведывание заканчивалось побегом Татьяны Борисовны из Питера спустя пару дней гостевания с сердечным приступом и крокодильими слезами в честь неблагодарной дочери, в которую женщина с детства старалась вложить всё самое правильное и прагматичное, а вышло, что вышло. Их отношения сложно было назвать отношениями между дочерью и матерью, скорее они напоминали извечный конфликт между лающей собакой и шипящей обороняющейся кошкой. Ни одной общей темы для разговора, ни одной точки взаимодействия. Глухо как в танке.
Сейчас Полине тоже требовался нейролептик. Покрепче. Иначе мыкаться будет. И внутри себе перекручивать все слова матери. В ушах звенело, а во рту сухо.
Покурить нужно. Хотя бы немного горьким дымом перебить иную горечь.
Сигареты в сумочке нащупала, до дома хотела дотерпеть, а в окне мимо Медовый мост пронесся.
Остановите здесь! неожиданно вскрикнула Полина и уперлась одной рукой в спинку водительского кресла от того, как резко машина затормозила. Пожалуйста, на выдохе.
Дамочка, да вы да я раздувались ноздри водилы, обернувшегося к девушке.
Извините, Полина подхватила сумку и пулей выскочила из ржавого Логана, случайно грохнув дверью.
Обернулась, услышав позади ругательства, извиняюще состроила мину, и перепрыгнула через бетонный невысокий отбойник, сливаясь с толпой туристов, движущихся на остров Канта.
В это время года Калининград по-особенному встречал приезжающих, становясь для них неповторимым. С начала июня по конец октября туристы волнами кочевали по западной российской земле, проникаясь исключительной атмосферой Кёнигсберга.
Полина примкнулась к небольшой группе и двинулась строго за ними.
Пять дней в Калининграде, а она ни разу не посетила свое любимое место Место души Кнайпхоф.
Нет, она его принципиально не игнорировала, просто идти сюда нужно было с особым настроением. И, кажется, сейчас тот самый момент.
На подходе к мосту черный медведь с балалайкой зазывающе приглашал в Рыбную деревню отведать местную кухню. В воздухе пахло миндалем и терпкой ванилью. Полина остановилась, глубоко вдохнула и неожиданно для себя улыбнулась.
Курить расхотелось. Тут же.
Легкие наполнились сладостью марципана любимого лакомства ее детства.
Полина покрутила головой. Со всех сторон сновали туристы, но яркая палатка привлекала внимание издалека. Не сомневаясь, девушка протиснулась сквозь толпу и встала в очередь, которая подошла слишком быстро, чтобы начать сомневаться.
Ароматный чай и манящий чурос!
Ммм!
Полина взяла сразу два и стакан горячего напитка.
Повесив сумочку через плечо, девушка направилась на мост. Сейчас она себя чувствовала туристкой. Пилигримом в своем родном городе. Она смотрела на него по-другому, не как человек, родившийся и выросший здесь
Откусила кусочек липкого чуроса и прикрыла глаза. Божественно! А когда открыла, встретилась с улыбчивым дедушкой Карлом.
Боже! Как она могла про него забыть? Черт, оказывается Полина скучала!
Когда она была маленькой, ей нравилось разыскивать загадочных хомлинов, разбросанных по Калининграду. В те редкие дни, когда приезжал отец, девочка любила бродить с ним по городу и слушать мужчину, складно рассказывающего легенды и забавные факты о человечках, которые просыпаются ночью и обрабатывают янтарь!
Воспоминания вихрем ворвались в голову девушки и навели там беспорядок: приятный и какой-то волнующий.
Полина подошла ближе, дождалась, когда китайская парочка запечатлеет себя на фото, и, переложив в одну руку стаканчик, а в подмышку чуросы, погладила хомлина по лысой макушке!
Ну что, дружище?! Говорят, ты приносишь счастье?!
Отсыпь мне немножко?
Крупиночку, капельку женского счастья.
Мне много не надо, только бы не болело ночами
Днем не чувствуется, а ночью мучает где-то под ложечкой тоненько так и жалобно Вроде и научилась не обращать внимания, но привыкать уж больно не хочется.
Позади недовольно пробурчали. Очередь. Желающих натереть себе счастья и удачи много. Не хорошо, Полина, жадничать