Большинство фигурантов было допрошено и застрелено. Немногие оставались пока живы и до возвращения Кольцова сидели в Матросской Тишине. Выяснилось, что преступная группа планировала ни больше ни меньше как смену президента. Устранив генерала Неверова, они надеялись, что это облегчит им задачу. Недолго надеялись
Дима отвёз Тимченко его чудодейственную пластинку с голограммой (помогла пару раз пришлось достать), отчитался перед Березиным, сдал автомобили, провернул ещё кучу более мелких, но неизбежных дел, и уже вечером, с покрасневшими глазами и окончательно севшим голосом, повалился спать на диване в семьсот тридцатой. Проснулся ночью. Зверски хотелось есть. Он заглянул в холодильник, там что-то было. Съев это, без всякого внимания, он запил минералкой, опять лёг и спал до утра.
Отдохнувший Костя повёз его в Одинцово. «Волга» неслась Кутузовским проспектом, Можайским шоссе. Вадиму подумалось о предстоящей встрече с президентом, который вот-вот прилетал из азиатских краёв. С Кольцовым он уже общался дважды, и мнение составил хорошее. Нормальный мужик. Живая душа.
В Одинцове они без большого труда отыскали нужную улицу. Здание института ничем особенно не выделялось, его нашли по номеру.
Грибанова старшего из позавчерашних докторов не было, уехал в Академию Меднаук. Зато младший, Валерий Игоревич, был на месте. Дима, пряча невольную улыбку, слушал, как учёный медик добросовестно старается растолковать майору милиции такие мудрёные дела, каких майор милиции понимать не может по определению.
Вот мы законсервировали тело вашего начальника. Такими вещами люди занимались ещё тысячи лет назад, например, в Древнем Египте. Там делали мумии, и некоторые из них сохранились до наших дней. Но они никакому оживлению не подлежат, даже если бы мы это умели. Из них перед консервацией выбрасывали все внутренние органы! Оставалась одна оболочка, которая и дошла до наших дней. Попробуйте вынуть из компьютера все детали, а потом обратно свинтите корпус. Много он вам наработает? А сейчас мы завершили принципиально новую разработку. Сколько собак загубили самому не верится, усмехнулся медик. Теперь у нас организм должен сохраняться целиком! И на неопределённо долгое время. В том числе мозг.
А как с оживлением? спросил Дима.
С оживлением пока никак. Может, лет через пятьдесят, или сто Но главное, теперь наш пациент может подождать. Он не сгниёт. Гарантии на сто процентов, конечно, нет. Органика штука малопредсказуемая. Но у человека есть шанс на жизнь. Пули мы убрали и из сердца, и из печени.
Фантастика мотнул головой Дима. Но я верю. Можно взглянуть на него?
Это можно. Пойдёмте.
Они спустились в подвал, освещённый режущим глаза синеватым светом. Было холодно. Врач подвёл майора к прозрачной стене, тронутой по краям морозным узором. За стеной на продолговатом возвышении стоял саркофаг, в котором, частично выдаваясь над верхним краем, как мумия фараона, лежало обнажённое тело человека, недавно ещё бывшего начальником Димы. Должно быть, это действовали консерванты лицо не обросло щетиной. Только полуседые усы, как и было. Строго сомкнутые губы придавали мастеру выражение всезнающей печали. Дима несколько секунд смотрел на это лицо худощавое, красивое лицо зрелого мужчины без возраста. Малознакомое без очков. Шеф всё хотел перейти на контактные линзы
* * *
Назавтра Дима приехал на квартиру Ярослава Матвеевича. Печально прошёл по комнатам. Постоял у окна И взялся за дело. Начал осматривать вещи, книги, складывать, измерять, подсчитывать. Зашёл сосед невысокий, кряжистый, в полосатых пижамных брюках и майке. Глянул растерянными глазами, пробормотал: «Эх!.. Сначала дочку, потом самого» Махнул рукой и ушёл.
Следующим днём Дима привёз и внёс в квартиру, с помощью водителя, много одинаковых пустых ящиков. Стандартные белые пластиковые контейнеры, семьдесят на пятьдесят, с утопленными ручками по бокам как раз для
переноски одним человеком. Лишь некоторые были большего размера. Неизвестно, где, в какой фирме Дима их нашёл.
Он отпустил водителя. И начал укладывать в контейнеры имущество Ярослава Матвеевича. Книги, альбомы, коллекции, репродукции картин. Документы. Награды. Несколько женских безделушек. Должно быть, память о дочери Одежду он решил не класть. Там дадут. Или правильнее тогда? Кто знает, какие будут моды. Но форму генеральскую, конечно, надо положить. И кое-что ещё. Конечно, этот свитер, тёмно-синий с белым. Он у шефа с зимы, тогда приезжала дочка Так. Грампластинки. По нынешним временам антиквариат. Или винтаж? Довольно много А этот ящик с деревянными боками, прозрачной крышей и с большим резиновым кругом внутри это, видимо, и есть проигрывающее устройство. Над кругом рычаг болтается. Зафиксировать, подпихнуть тряпок. Закрыть ив контейнер А это, похоже, маленькая, переносная версия. Написано: «Электрофон». В контейнер
Так, холодильник. Оставляем тут. Он тогда устареет. Телевизор тоже. И компьютеры устареют. Впрочем, нет! Что на жёстком диске Дима включил комп, переждал загрузку. На поле рабочего стола с картинкой русского леса появилось множество значков. Он щёлкнул мышью, просмотрел диск данных.
Много чего пробормотал он. Отправляем.
Разумеется, с системным блоком должна идти и вся родная периферия. Оба компьютера были уложены в полном составе. Затем он собрал флешки.
Мелькнуло желание взять что-нибудь на память о мастере. Но он тут же решил: несерьёзно. Человек, можно сказать, жив. Я же ему всё это отправляю. А память и так не пропадёт
Всё-таки он взял одну из авторучек.
Контейнеры были заполнены остались два пустых плотно закрыты и опечатаны. На крышки Дима наклеил одинаковые, заранее сделанные ярлыки: «Имущество Ярослава Матвеевича Неверова. Контейнер из 47». Ниже, шрифтом помельче, было предусмотрено: «В случае недоразумений обращаться в технологическую службу МВД РФ, комн. 730, лучше непосредственно к В. М. Артемьеву». Адрес, телефоны Всё было заверено Диминой подписью и печатью. Снабдил он ярлыками и пустые ящики чтобы не нарушали счёт. Только приписал внизу: «Без содержимого». И расписался.
Вздохнул, побродил по опустевшим комнатам. Вот этим и страшна смерть, подумалось ему. Расстаёшься с человеком навсегда. И этого я себе не прощу. Опоздал
На улице дул ветер, в нём уже ощущался лёгкий аромат осени. По небу бежали облака. Вадим медленно шёл к автостоянке. Дорожка вилась среди начинающих желтеть кустов и деревьев. Ему вспомнилось, как передал шефу слова технолога Юры Мухина об оранжевом халате с чёрными крестами. Генерал только поулыбался. Но позже сказал:
Если уж говорить о цветах вообще о гербе нашей службы я представляю себе так: на чёрном фоне яркий зелёный луч. Луч надежды посреди мрака.
Диме как гербоведу-любителю такая расцветка не очень понравилась. Не принято накладывать металл на металл, финифть на финифть Но сейчас многое меняется. Светло-зелёное на чёрном, вообще-то, должно смотреться.
И ещё вспомнилось, как однажды они с Ярославом Матвеевичем увидели в переулке, в витрине книжного магазина портрет девушки.
Смотрите, Дима, сказал шеф.
Портрет был не совсем обычен. Особенно для сегодняшних времён. На прекрасном темноглазом лице лежали зеленоватые блики света и фиолетовые тени. Явно не наше Солнце там светило. Фантастику Дима почитывал За спиной девушки бесконечные тёмно-синие пространства были полны звёзд; белели немногочисленные облачка туманностей. Черноволосая исследовательница Дальнего Космоса чуть тревожно смотрела за край портрета. Возможно, приборы на пульте управления показывали ей что-то не то1
Вы её знаете? решил сострить Дима.
Знаю, серьёзно ответил мастер. Она родится через тысячу лет. Вы, Дима, хотели бы жить тысячу лет?
Вопрос на засыпку засмеялся он. Ну конечно, хотел бы.
Да, были у шефа странности. А у кого, собственно, их нет? Только у самых скучных
Дело надо продолжать. Начинать штурм «второго этажа». Должностное ворьё Всё наворованное в зарубежных банках, в оффшорах. Семья в Европе, в Америке. Здесь у него два костюма, три рубашки, пять галстуков, вторые ботинки Белый и пушистый. В кабину всех, всех поголовно, по графику. Из страны не выпускать. Забугорную недвижимость пусть продают. Средства возвращают домой и сдают. Что с самими делать, там посмотрим
Завтра везти контейнеры в Одинцово. Грибанов обещал приготовить место. Конечно, никто не станет целый век или полвека сохранять квартиру за временно отсутствующим жильцом. Надо освобождать И сделать сообщение в семьсот тридцатой.
И ещё предстоит держать ответ перед президентом за фантастическое, в форс-мажоре принятое решение, не позволяющее даже толком похоронить человека, так внезапно ушедшего в мир иной
Писатель Григорий Ольховский: из дневника
Отчего так печален наш мир? Оттого, что это мир смертей. Рождения незаметны. В таком-то роддоме сегодня родилось столько-то младенцев. А каждая смерть Потрясает, обкрадывает, наносит незаживающую рану, слабого человека может убить. И с каждой смертью мир делается более пустым.
Не хочется, чтобы судьба похоронила окончательно моего героя Неверова. Как не похоронила его прообраз, генерала Нестерова. Кстати, и другим участникам этой истории пришлось придумывать новые фамилии. Всё-таки не историческое исследование, а роман. Карцев у меня Кольцов, Арсентьев Артемьев, Марченко Тимченко Будь я фантастом обязательно бы написал о воскрешении Ярослава Неверова через пятьсот или тысячу лет.
А что касается прообраза генерала Нестерова может, смерть и в самом деле не помешала ему, а помогла?
Не знаю. Смерть человеку помогать не может. Но её пока вроде бы и нет?
Мы сидели втроём в бывшем кабинете Ярослава Матвеевича.
Совсем внезапно ушёл грустно проговорила Ирэн, журналистка из Франции.
Он ушёл в будущее! решительно отрубил майор Арсентьев.
Ярослав Нестеров: второе пришествие
Ветры весенние, ветки зелёные
С улицы рвутся в окно.
Песня полувековой давности
Иной мир встретил светлой тишиной.
Тишина не была абсолютной. Где-то может, совсем близко, а может, очень далеко чуть слышно пела птица или девушка. От этого лежалось спокойно и хорошо.
Я пошевелился, открыл глаза. И тут же, с лёгким вздохом, прозрачный колпак над моим ложем отделился, всплыл и слился с потолком.
Потолок был светло-зелёный, матовый, с закруглённым и отогнутым вниз краем. Дальше начиналось огромное окно скорее, прозрачная, чуть наклонная стена. За окном ярко голубело небо с медленно плывущими белыми облаками. Ниже виднелись растрёпанные кроны деревьев; ветки покачивались. Сквозь ровный шум ветра пробивался тихий, переливчатый свист, звон. Я откуда-то знал, что это щебечут птицы.
Осознание действительности приходило медленно. Ничто не тяготило ни боль, ни забота. Повёл руками в стороны руки ощутили преграду. Ложе имело борта, не очень высокие. Я опёрся о края и приподнялся.
Послышались шаги. В помещение вошли двое мужчин в белых халатах. Передний огромный, высокий, чернобородый обратился ко мне:
Лежите, лежите, дорогой!
Я послушно улёгся. Молодой голос, очевидно принадлежавший спутнику бородатого, удивлённо произнёс:
Ну, чудеса! Обезьяны дохнут как мухи, а людям хоть бы что.
Саша, не болтай, оборвал его бородач. Он достал из кармана халата некое устройство с кнопками, цветными лампочками и цифровой шкалой. Вытянул на эластичном проводе датчик и прикоснулся им ко мне там и тут. (Я вдруг понял, что лежу совершенно голый)
Сгодится, уважительно проговорил спутник бородатого.
Ещё бы не сгодилось, буркнул тот.
Он убрал приборчик.
А теперь, мой друг, можете вылезть. Можете?
Я молча кивнул и выбрался на пол.
Профессор Новицкий, представился бородатый. Дмитрий Антонович. А это мой помощник, Александр Иванович.
Саша, улыбнулся помощник.
Саша, согласился профессор. Кандидат наук, восходящее светило. Только иногда несдержан на язык.
Кандидат скромно промолчал.
А вас как называть, дорогой?
Ярослав. Нестеров Ярослав Матвеевич.
Помнит! вполголоса обрадовался Саша.
Тихо! сказал ему Новицкий. Да, Ярослав Матвеевич, это был небольшой тест. Вам не в обиду?
Да нет, засмеялся я. Ради бога
За окном все так же от ветра раскачивались вразнобой зелёные ветки. И это раскачивание таинственным образом скрывало в себе обещание какой-то огромной, почти нестерпимой радости.
Лето, лето, в восхищении пробормотал я.
У вас хорошее настроение? спросил Саша.
Да, очень.
Эйфория, сказал профессор. Как и должно быть.
Я знал, что такое эйфория, и не обеспокоился. Впрочем, сейчас вряд ли что-то могло меня обеспокоить.
Ну хорошо, подвёл итог профессор. Одевайтесь, и пойдём отсюда. Вот ваша одежда, он кивнул вбок. На небольшом кубообразном возвышении лежало Я присмотрелся. Это была не моя одежда. Впрочем, разобраться, что куда надевать, было нетрудно.
Врачи повернулись к окну. Я оделся вещи были простые, удобные сказал «готово», и мы вышли в широкий, слегка изогнутый коридор с окнами по одной стороне. Это была такая же прозрачная стена, чуть наклонённая внутрь. По ней тянулись во все стороны, прихотливо изгибаясь и перекрещиваясь, редкие полосы из серебристого металла; при желании их можно было считать оконным переплётом.
По-прежнему ни о чём не вспоминалось, не возникало никаких вопросов, ничего не замышлялось наперёд. Не было ни прошлого, ни будущего. Была только эта минута, и в ней не содержалось ничего тревожного.
Справа, за нескончаемым окном коридора я видел метрах в двадцати неровную зелёную стену деревьев. Перед ней располагалась серовато-сиреневая площадка; по её дальнему краю выстроилось несколько странных разноцветных экипажей, величиной с крупный легковой автомобиль, но, кажется, без колёс. У одного из них, синего, прозрачный верх был откинут. Рядом стояли мужчина и женщина. Он высокий и широкоплечий, в легком белом комбинезоне. Женщина была в светло-зелёном коротком платье, загорелая, стройная, с буйной гривой рыжих волос, отдуваемых ветром точно костёр, горящий вбок и вниз Всё кругом носило неуловимый оттенок необычности но не удивляло. Словно бы сон смотришь. Во сне всё правильно, а удивляться начинаем, когда проснёмся.
Мы должны кое-что вам рассказать, обернулся Новицкий. Поручим это Саше. Он вас заодно и покормит. Есть хотите?
Я вдруг осознал, что зверски голоден.
Хочу! Ужасно хочу.
И прекрасно, сказал профессор. Ешьте, беседуйте. Я приду позже.
Он набрал скорость и ушёл вперёд.
Саша открыл толстую дверь с закруглёнными углами. Просторное помещение за дверью было без всякой закономерности уставлено лабораторными столами с разнообразными приборами. Между столами, в углублениях, ограждённых бортиками, росли комнатные цветы. Врач увлёк меня туда, где разросся куст фуксии со множеством висящих красных цветков-вертолётиков. Мы сели возле прозрачной стены.
Сначала еда, сказал Саша, отводя со лба светлый чуб. Он протянул руку к невысокому круглому возвышению в середине столика и понажимал кнопки. Откинулась крышка; откуда-то из глубины вынырнул маленький белый брусок. Молодой врач проворно снял его и продолжал снимать всё новые и новые поднимавшиеся «посылки» плоские контейнеры величиной с небольшую тарелку. Все они были затянуты в плёнку, под которой проглядывался некий твёрдый предмет.