Ты сам понимаешь, какой контингент у меня лечится, никогда заранее не угадаешь, что у кого на уме. Опять-таки, у нас тут не только Матильда Кшесинская лежит, но и Софья Перовская, а Геннадий Ильич до сих пор ищет способ выйти на связь с Красной Армией Японии Поэтому просьба к тебе такая: пройти по больнице и глянуть свежим взглядом, где что не так лежит или плохо приколочено. Короче, найти любые слабые места, где можно устроить диверсию. Я охрану уже предупредил, поэтому тебя везде пропустят.
Понял тебя! Только ведь я не Геннадий Ильич я и вправду могу смастерить шутиху из пакетика марганцовки и колёсного диска, дай только напильник. А если найду понижающий трансформатор и выпрямитель переменного тока, я из поваренной соли и сахара запросто второй Перл-Харбор организую. А хочешь
Не хочу, оборвал меня Малик. Ты, главное, никому из больных и нашему инспектору об этом не проболтайся. Кстати, заодно глянь, где они с Полозовым запропастились. Ты прости, что я тебя гоняю, просто у меня сегодня безумный день.
Быстро вернувшись назад, я спросил у главврача:
Как у тебя с английским?
Нормально у меня с английским. С докладами выступаю, литературу читаю, с коллегами общаюсь. А тебе зачем?
Да просто там наш герцог Мальборо с Джеймсом Бондом до сих пор смолят свои цигарки и байки травят, а русский язык отказываются понимать. А тут ещё к ним леди Черчилль подгребла с пачкой «Уинстона». Так что иди, разбирайся сам.
Вернувшись на площадку для курения, мы с Маликом застали там всех названных мною лиц и ещё несколько новых исторических персонажей.
Пётр Алексеевич! обратился Малик к своему коллеге, в то время как тот открывал новую пачку сигарет. Вы бы хоть постыдились всё-таки врач! А вы, Геннадий Ильич, что тут забыли?
Да я сигаретку стрельнуть
Ещё чего не хватало тут вам не фронт освобождения Палестины! На сегодня все перестрелки отменяются, поэтому идите к себе в палату и ждите условного сигнала. Будет нескучно, вам понравится. А вам, Пётр Алексеевич, я поручаю прочесть остальным самоубийцам лекцию о вреде табакокурения. Наглядные пособия найдёте прямо на пачках сигарет А вы, Иван Васильевич, кого тут потеряли, да ещё с беременной супругой? Хотите разделить дурную славу другого самодержца? Пётр Алексеевич, не смешно!
Иван и вправду никого не потерял в этой смрадной компании, а вот его жена искала там меня. Не выдержав пронзительный взгляд Светланы, я поспешил удалиться и приступить к выполнению моего задания. Вернувшись через полчаса на площадку для курения (а она, хоть и была расположена на открытом воздухе, по уровню задымлённости напоминала Перл-Харбор в декабре сорок первого), я снова увидел там «председателя клуба самоубийц», собравшего вокруг себя целый отряд камикадзе. Курильщики увлечённо разглядывали «страшилки» на пачках сигарет и обменивались мрачным шутками:
А у вас что? Два инфаркта, гангрена и пародонтоз? А у вас, Пётр Алексеевич, импотенция?! И это в сорок три года?
Ну нет, отозвался врач, выбрасывая в урну начатую пачку сигарет и доставая из кармана новую. Уж лучше «мучительная смерть»!
Публика была уже в таком настроении, что встретила дружным гоготом моё заявление, обращённое к главному врачу и владельцу клиники:
Можешь меня поздравить! Я сейчас в твою лабораторию наведался. Ядерный апокалипсис не обещаю, но «грязную бомбу» за несколько часов собрать смогу.
Иди уже отсюда! поспешил спровадить меня Малик, косясь на пожарного инспектора, хотя тому давно не было до нас дела.
Было видно, что Малик устал от бесплодных попыток образумить и пристыдить развесёлую компанию, которую собрали вокруг себя Полозов с пожарным инспектором, а там уже были не только врачи и медсёстры, но и многие, даже некурящие больные и их родственники. Конечно, владелец клиники вполне мог своей властью наказать злостных нарушителей трудовой дисциплины, а кого-то и вовсе уволить без выходного пособия, но Малик предпочёл терпеливо ждать, когда закончится внеплановый перекур и развеется поднятый им «дым коромыслом».
А я отправился дальше совершать обход здания клиники и хозяйственных построек на территории парка. Заглянув в дворницкую, где хранились садовый инвентарь и различные средства для ухода за растениями, я вернулся с очередной «доброй вестью»:
Вот тебе ещё один сюрприз: нашёл у садовника такой запас нитрата аммония, что, если взяться с умом, можно всё здание разнести на кирпичики. Мне в голове трудно прикинуть тут надо много разных факторов учесть, но воронка будет в глубину метров на шесть, а в ширину
Да понял я всё! ответил мне Малик, уже жалея, что обратился ко мне и к Полозову со своими просьбами. Хорошо ещё, что ты у нас один такой уникум. Другим ума не хватит до всего додуматься, а тебе, надеюсь, в голову не придёт устраивать тут взрыв.
Ты что, совсем за дурака меня держишь?! искренне обиделся я на друга.
Между тем время шло, а события безумного дня в психиатрической больнице разворачивались далеко не по запланированному графику. И пока я наблюдал со стороны эту стихийную акцию гражданского неповиновения, меня по очереди накрыли три волны разнообразных эмоций.
Сперва на меня накатил гнев. В своё время я был не ахти каким большим начальником, но из-за удалённости объекта от других людских поселений пользовался такой же полнотой власти, какую имеет над своим экипажем капитан судна, ушедшего в автономное плавание. Иными словами, для своих подчинённых я был почти что наместником Господа Бога на земле, и если бы кому-то из них взбрело в голову так фордыбачить и саботировать работу, я не стал бы церемониться, а устроил бы им форменный разнос со всеми законными и незаконными мерами расправы, включая и такую, как «дать по шее».
Однако следом за первой волной злости меня накрыла растерянность. Потому что среди нарушителей режима было немало душевнобольных пациентов и волею судьбы я оказался одним из них. Я не успел накоротко сойтись почти ни с кем из моих соседей, однако зеркальные нейроны моего мозга негласно сделали свою работу, и я успел живо проникнуться историями этих людей. Кому-то болезнь досталась вместе с родительскими генами; кто-то лишился рассудка по собственной вине, злоупотребив алкоголем или другими психотропными ядами; кто-то заболел из-за инфекции, родовой травмы или нарушений в щитовидной железе; другие же не вынесли ужасов войны на землях Карабаха, Приднестровья, Чечни, Осетии и Донбасса, пережив такое, от чего нормальный человек просто не может не сойти с ума.
Далеко не все пациенты клиники были образцовыми гражданами и гражданками, и далеко не все согласились лечиться добровольно, но у каждого в анамнезе был свой собственный груз скорби, стыда и страха. И подобно тому, как сытый не разумеет голодного, так и здоровому человеку трудно понять, каково это нести на себе стигму психического расстройства.
Как поётся в шутливой молодёжной песенке, «от сессии до сессии живут студенты весело», а больные с психиатрическим диагнозом живут от психоза до психоза (причём приходит такая «сессия» не два раза в год в середине зимы и начале лета, а чаще всего весной и осенью по своему непредсказуемому графику). Живут нескучно, как и студенты, но далеко не так беззаботно и весело: в растерянности, страхе, а порой и в злости на весь мир. Пробираются по лезвию бритвы между одержимостью и депрессией. Боятся себя. Боятся врачей. Боятся других людей. Боятся остаться одни. Каким-то неведомым чутьём узнают себе подобных среди дюжины незнакомцев. Обрывают телефоны, звоня в жилконтору, прокуратуру и приёмную президента. Шлют письма директору «Эрмитажа», Папе Римскому и госсекретарю США. Вопят по ночам на всю округу, свесившись голышом из окна. Стыдливо скрывают свой диагноз от коллег и соседей. Одного за другим теряют друзей молодости. Режут себе вены, прыгают с балкона и глотают битое стекло. Размышляют над смыслом жизни, вычисляют квадратуру круга и собирают вечный двигатель. Отбиваются от чертей, ниндзя и попаданцев. Раскрывают мировые заговоры дарвинистов, империалистов и франкмасонов. Выживают на нищенскую пенсию. Пишут фантастические книги и сюрреалистические картины, сочиняют неземную музыку. Неделями ищут в себе силы чтобы сменить носки, вымыть посуду и принять душ. Ловят мучительные побочные эффекты от лекарств-нейролептиков. Верят в свою избранность, считают себя гениями и пророками. Называют себя париями, генетическим сором, ошибкой природы, неполноценными пародиями на её царя
И тут в мою душу прокрался испуг. Конечно, давно позади остались времена карательной психиатрии, а последователей сэра Фрэнсиса Гальтона, отца евгеники, ещё раньше предали анафеме и заклеймили позором вместе с другими лжеучёными и врачами-садистами. Не стоит забывать и о том, что частная клиника, где я лечился, отличалась от рядового «бюджетного учреждения здравоохранения», как шикарный отель от бедной ночлежки, а её владельцем был мой закадычный друг, немало обязанный мне своей карьерой, и я пользовался там всеми привилегиями непотизма. И уж тем более мне не стоило бояться обливания холодной водой, электрошока, лоботомии и прочих изуверских методов, какими в прошлом пытались усмирять психические болезни.
Но всё же я невольно содрогнулся, когда представил себе, как далеко простирается власть врачей его специальности над другими людьми. Один росчерк пера, один устный приказ и любого из его пациентов могли скрутить, связать, запереть в палате с решётками на окнах, оглушить уколом наркотика, а заодно отобрать телефон, книги и диски, вынуть шнурки из обуви, лишить радио и телевизора, запретить свидания с родными и любые контакты с внешним миром. И мало у кого хватило бы пороха оспорить или отменить такое решение потому что признанный недееспособным человек не только неподсуден, но и во многих отношениях бесправен.
Однако, вопреки моим страхам, Малик не стал прибегать ни к каким репрессиям. Он просто неподвижно стоял в стороне и с кротким немым укором смотрел на своих субалтернов, дожидаясь, когда в них наконец заговорит голос совести. Наверное, таким же взглядом Махатма Ганди смотрел на британских палачей, когда те расстреляли из пушек мирную демонстрацию индусов. И эта тактика непротивления злу насилием снова принесла плоды: хулиганское веселье понемногу пошло на убыль, а потом и вовсе затухло; больные разошлись по палатам, а медицинский персонал вернулся к исполнению своих прямых обязанностей. Учение в тот день всё-таки состоялось, и как показала жизнь, эта тренировка оказалась далеко не пустой мерой предосторожности.
Я прямо поражаюсь твоему терпению! сказал я Малику в конце его «безумного дня Фигаро». На твоём месте я давно разогнал бы это сборище брандспойтами, а саму курилку обнёс бы оградой и ключи выдавал строго по расписанию.
Ну извини, что так низко пал в твоих глазах! ответил мне мой врач. Ты пойми: людям ведь тоже нужна разрядка, хотя бы такая. Если все будут ходить строем и выполнять инструкцию, словно промышленные роботы, мы тут все скоро сойдём с ума. А Пётр ещё сегодня прибежит ко мне извиняться, вот увидишь.
А ты, пожалуй, прав, согласился с Маликом, который и в самом деле был на своём месте, как и я на своём. Кстати, на меня одна твоя пациентка смотрела таким взглядом, что я не знал, куда от неё сбежать. Что мне с этим делать?
Если проблема реальная, значит, будем её решать. А если мнимая, прими диазепам и успокойся.
Глава 10
Если бы кто-нибудь задал мне вопрос: «Чем занимается врач?» то я (как, наверное, и большинство из нас) ответил бы без долгих раздумий: «Лечит болезни тела и души». А поскольку в реальность души я не верю, то уточнил бы, что головной мозг, откуда происходят все «душевные» болезни, всего лишь один из органов тела, хотя и настолько сложно устроенный, что учёные-нейробиологии, несмотря на поразительные успехи их науки, до сих пор не могут разобраться во всех этих хитросплетениях дендритов, синапсов и ганглиев. Поэтому мой окончательный ответ звучал бы так: «Лечит болезни тела».
И это был бы не совсем правильный ответ. Конечно, врач может вправить вывих, прижечь язву, запустить замершее сердце или вживить имплант вместо разрушенного зуба, однако в норме живое тело лечит себя само, а врач только способствует его выздоровлению, направляя процесс в правильное русло.
Однако всё сказанное мною относится только к хорошим врачам. А сейчас, даже рискуя впасть в банальность, позволю себе напомнить, в чём разница между просто хорошим и очень хорошим врачом: хороший врач лечит болезнь, а очень хороший лечит человека. Малик был очень хорошим врачом и очень хорошим человеком (притом что его самого жизнь не раз била наотмашь). Но и он, как ни старался, так и не смог мне помочь до тех пор, пока не вскрылся нарыв, уже много лет зревший на моей совести.
* * *
Не бойся, детка, я тебя не обижу и другим в обиду не дам
Всё случилось в тот день, когда я дошёл до края, когда пытка гипнозом при каждой встрече со Светланой стала вконец невыносимой и я решил обо всём рассказать Малику. Тот сперва отмахнулся:
Не бери в голову! Это тяжёлый случай, едва ли не безнадёжный. Сам удивлюсь, если получится её реабилитировать.
Да я всё понимаю, только отчего-то чувствую себя без вины виноватым. Я уже нарочно избегать её начал так она сама словно ищет встреч. И ведь ни к кому больше так не тянется, только ко мне. Может, дело в том, что мы с её мужем так похожи на лицо?
Не преувеличивай. Конечно, годы берут своё, но я вижу кое-какое сходство потому, что знаю тебя со студенческих лет. Однако поразительным я это сходство не назвал бы ты просто зря себя накручиваешь.
Ты хочешь сказать, что я всё это выдумал? Только зачем?
Интересный вопрос. Есть такой редкий синдром «синдром собственных двойников», но он проявляется совсем не так, как у тебя. При бредовой разновидности больной убеждён, что рядом с ним действует его невидимый двойник, а при галлюцинаторной он «собственными глазами» видит своего двойника-фантома. Есть ещё синдром Капгра, когда больной считает двойниками-самозванцами своих близких и знакомых. А при синдроме Фреголи ему в каждом человеке мерещится одно и то же лицо, как правило, его преследователь. Но за всем этим стоит органическое поражение мозга, и это очень редкие расстройства, за ними докторанты специально охотятся. Если бы я нашёл у тебя Капгра, Фреголи или Котара (это ещё один интересный синдром, когда больной считает себя собственным трупом), ты бы давно уже сидел в кресле перед амфитеатром врачей, а я выступал бы перед ними с докладом. И, поверь, это был бы очень интересный случай на фоне твоих конфабуляций и «слепого пятна» в памяти. Но увы! Ты всего лишь преувеличиваешь реальный факт. Этим многие люди грешат, причём без какой-либо патологии.
Да, умеешь ты успокоить
Конечно, умею! В восьми случаях из девяти неплохо получается. А не то давно бы уже прогорел.
Ладно, со своими фантомами я как-нибудь разберусь. А со Светой как быть? Помоги хотя бы советом как мне с нею себя вести?
Самому бы кто помог с девятым случаем
Может, мне попробовать поговорить с нею?
Давай рискнём, но только в моём присутствии.
Сказано сделано, и через пять минут я уже стоял перед Светой. Одетая в больничный халат, она сидела на кровати, скрестив на груди руки. Рядом присела медсестра чтобы покормить больную с ложечки. Я старался разговаривать как можно мягче, пытаясь донести до её слуха каждое моё слово, словно обёрнутый бархатной тканью сосуд из хрупкого стекла:
Не бойся, детка, я тебя не обижу и другим в обиду не дам. Меня зовут Олег Николаевич Шестов. Я не врач, а такой же пациент, как и ты. Со мною тоже случилась беда, но я уже иду на поправку. Ты хотя бы расскажи, что тебя тревожит, и доктор постарается тебе помочь
По большому счету, не имело значения, что именно я говорил. Даже если бы я обратился к Свете на суахили, результат был бы не хуже и не лучше. Она смотрела на меня исподлобья, слегка раскачиваясь взад и вперёд, и было ясно, что я вряд ли сумею достучаться словами до её больного рассудка.
А потом меня самого накрыло какое-то странное, ранее неизведанное чувство: как будто у меня на корне языка там, куда в детстве доктор нажимала своим деревянным шпателем, зарождается нечто одновременно бесконечное малое и бесконечно великое. Это нечто словно сжалось в одну безразмерную точку, готовую в одно мгновение распуститься и разрастить до размеров Вселенной. Потом это стало расползаться по всему моему телу, словно грибница, опутывая его своими тонкими ветвящимися нитями, проникая в каждый сосуд, в каждый подкожный нерв