Под конец у меня перед глазами пронеслись какие-то образы, и я провалился в темноту.
* * *
Придя в себя, я так и не понял, что со мной случилось: то ли я опять потерял память, то ли упал в обморок, то ли впал в транс, и вправду став жертвой какого-то гипноза. Я лежал в своей палате, уставившись неподвижным взглядом в потолок, ни дать ни взять оживший мертвец. А надо мной шаманил Малик: то светил мне в глаза своим фонариком, то проверял другие рефлексы, то поправлял капельницу. Рядом стоял монитор сердечного ритма и бесстрастно отсчитывал импульсы, напоминая о том, что я всё ещё нахожусь по эту сторону вечности.
Очнулся? спросил меня врач. Ну, слава Всевышнему! А то для меня два покойника за неделю это уже перебор. Замучаешься потом объяснять и отписываться, что за мор такой случился в нашей богадельне.
Малик изо всех сил пытался шутить, но у него это плохо получалось: его шутки звучали как-то неловко, неискренне и натужно. Было видно, что он сам едва не слёг на койку от страха за меня.
Что со Светой? спросил я первым делом. Откуда второй покойник?
Да что ей будет? Нет, это другой пациент представился, просто от старости. А мне урок: как говорится, век живи век учись. Опасался за неё, а в итоге чуть тебя не потерял. И ведь что обидно: я же не знахарь какой-нибудь, как я мог такое проглядеть? В общем, готовься опять пройти все обследования и учти: я теперь от тебя живого не отстану. А помрёшь хоронить не дам, пока не выпотрошу до последнего хрящика и не узнаю, с чего ты вдруг решил хлопнуться в обморок, словно гимназистка.
Спасибо тебе, добрый человек!
Ты в другой раз хотя бы предупреди, если почувствуешь слабость, испарину, тошноту.
Да не было ничего такого
Выслушав подробное описание моих ощущений за несколько секунд до абсанса, Малик озабоченно нахмурился:
Ты знаешь, не хочу тебя заранее пугать но, судя по симптомам, это очень похоже на ауру перед эпилептическим приступом.
Ты хочешь сказать, что у меня, вдобавок ко всему, «священная болезнь»? Как у Достоевского, Альфреда Нобеля и пророка Мухаммеда?
Ты ещё забыл Николо Паганини, Петра Ильича Чайковского и сэра Элтона Джона.
Как, и Паганини тоже?!
И Паганини тоже. Нет, он не в том смысле «тоже»! А вот Пророка в этом смысле попрошу не касаться а не то поссоримся.
Да Бог с ним, с Пророком! А со мной-то что? Я ведь от этого умереть мог?
Мог, но не умер. А что с тобой случилось, может сказать только невролог но ему для точного вывода нужно снять ЭЭГ твоего мозга прямо во время приступа. (Да-да, это когда на голову надевают шапочку из фольги с торчащими из неё проводами!) Но и это ещё не повод ставить диагноз, даже если бы ты бился в классическом припадке с конвульсиями, пеной у рта и прикушенным языком. Тут, как в любом эксперименте, важна повторяемость результата. Иными словами, один раз не считается. Так что план остаётся прежним пройдёшь полное обследование. А я пока назначу тебе кое-какие противосудорожные препараты.
Должен признаться, в тот раз я рассказал врачу далеко не всё. Я не стал рассказывать Малику про то, что именно увидел своим внутренним взором перед тем, как потерял сознание. Да и к чему? Он всё равно не поверил бы моим словам, а просто запер бы меня в палате с мягкими стенами. (Если честно, именно тогда мне в голову в первый раз постучалось слово «шизофрения».) Понять меня мог только один человек я имею в виду Полозова. Не зря же у нас с ним была одна folie à deux, один диагноз на двоих. Наверное, поэтому нас и тянуло друг к другу с самой первой встречи, словно обратные полюса магнита.
* * *
Когда больница уснула, я осторожно оделся в то, что нашёл под рукой, и постучал в дверь соседней палаты. Полозов открыл мне почти сразу; в тот вечер он выглядел ещё более усталым и измотанным, чем прежде.
Не разбудил?
Да какое там! Я уже третьи сутки не сплю хожу, словно зомби, держусь на автопилоте из последних сил.
Может, вам лекарство какое-нибудь принять?
Полозов устало махнул рукой в сторону прикроватной тумбочки, где уже не было свободного места из-за склянок с микстурами и блистеров с таблетками:
Да я уже всё перепробовал из назначенного. Осталось только в ко́му лечь, так ведь и там, говорят, сны снятся А тут ещё вы всю больницу переполошили. Это не в упрёк я понимаю, сколько всего на вас свалилось в последний месяц. Тут любая мелочь может подкосить.
Евгений Андреевич, это совсем не мелочь, поверьте! Простите за назойливость, но я хочу задать вам несколько неожиданный, но очень важный для меня вопрос.
Слушаю вас.
Что вы думаете о религии, о вере в потусторонние силы и в самом широком смысле о любом мистическом опыте?
Уффф Полозов помассировал виски указательными пальцами. Боюсь, я не готов сейчас ответить на ваш вопрос. Физически не готов. В голове шумит, мысли путаются я и о менее сложных материях не могу рассуждать, так что извините.
А вы всё-таки попробуйте, сделайте над собой усилие! не отставал я. Ну хорошо, давайте зайдём с другой стороны. Вы помните, каким подвигом прославил себя Святой Патрик?
Полозов несколько секунд помолчал, наморщив лоб, а потом спросил неуверенно:
Отдал половину плаща нищему? Хотя нет, это был Святой Мартин. Попросил Бога приделать ему пёсью голову взамен человеческой? А нет, это Святой Христофор попросил Что-то вы совсем меня сбили с панталыку! Я о Патрике знаю только, что это самый почитаемый святой в Ирландии. Именно он когда-то обратил страну в католичество. А чем он ещё там себя прославил, убей бог, не скажу.
Тогда позвольте, я вам напомню. Святой Патрик избавил весь остров от змей. Обратился к ним с христианской молитвой и все гады бросились в море и уплыли чтобы никогда не возвращаться. Почти все потому что остался один самый старый и упрямый змей, на которого не подействовало заклятие. Но Патрик сумел обманом заманить его в бочку, запер в ней и хотел сбросить в море, да не смог. Бочка оказалась такой тяжёлой, что ему не хватило сил её поднять. И тогда он столкнул её в озеро, где змей уже много веков сидит в своей наглухо задранной тюрьме, но иногда подаёт голос со дна, напоминает о том, что всё ещё жив. Вам понятен смысл этой аллюзии?
Да чего уж тут непонятного, немного оживился Полозов. Всё ясно, как божий день. Это намёк на пережитки древних верований кельтов Святой Патрик с ними боролся, но так и не сумел искоренить.
Всё верно. Но история, как известно, имеет свойство повторяться. И теперь в роли новых экзорцистов выступают атеисты-богоборцы с их попытками закатать религиозное сознание в бочку позитивизма. Я, разумеется, целиком на их стороне, только можно ли одним махом отбросить все суеверия и мифы, какими люди грузили себя тысячи лет подряд? Вот и выходит, что сколько ни крути перед носом фонарём разума, а вагон религии всё равно катится по инерции своим путём.
Если честно, ответил Полозов, понемногу «включаясь в игру», я над этим вопросом никогда глубоко на задумывался. Скажу только, что по своим убеждениям я скорее агностик, чем атеист. Короче, в Бога я не верю. А моё отношение к тем, кто верит, могу выразить одной фразой: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Надеюсь, я ответил на ваш вопрос? А с чем он, собственно, был связан?
Видите ли Я и сам в каком-то смысле пережил сегодня мистический опыт Вам никогда не доводилось прищемить себе палец в двери или ударить по нему молотком? А видеть, как это сделал кто-то другой? Неприятные ощущения, верно? Порой это даже хуже, чем пораниться самому. Да погодите вы вздрагивать и морщиться я не собираюсь никого калечить, просто так образно выражаюсь. Дело в том, что мне непонятным образом удалось прочесть Светины мысли словно я подключился к ней при помощи какой-то невидимой связи Нет, не так. Я сказал «прочесть мысли» а на самом деле имел в виду другое. Это не были буквально её мысли, облечённые в какие-то слова, фразы Это скорее были образы, увиденные как бы её глазами, как будто передо мной прокрутили плёнку с записью того утра, когда она попала в больницу Я в жизни ничего подобного не чувствовал: бессилие, паника, обречённый ужас представьте себе сидящую на гнезде птичку-невеличку, когда её вместе с птенцами накрыла тень кобры или коршуна У меня от этого аж мурашки вздыбились по всему телу Я не просто посочувствовал её душевной боли я почувствовал её как свою собственную, словно поменялся с нею телами, хотя и понимаю, что это невозможно по законам природы Я где-то читал, что похожие трансцендентные ощущения случаются у больных височной эпилепсией, но одно дело читать, и совсем другое пережить такое самому Уж слишком всё было реально, как будто у меня и вправду открылось какое-то новое зрение, как будто я сумел на минуту заглянуть в другой, потусторонний мир Тут впору приказать самому себе: «Не верь глазам своим!» Но одно дело приказать, и совсем другое выполнить приказ Вы уж простите меня за сумбур, но я уже сам не знаю, что думать и во что верить. А что, если он и в самом деле есть, этот другой мир? То самое пятое или одиннадцатое измерение не зря же физики-теоретики уже вывели его на бумаге в своих формулах? Какие-нибудь тонкие струны, особые вибрации материи, которые пока ускользают от наших обычных органов чувств?..
Говоря всё это, я и не рассчитывал на то, что Полозов мне поверит, потому что сам не верил себе до конца, испытав самый настоящий когнитивный диссонанс. Больше того, я ждал какой-нибудь насмешки в духе: «Олег Николаевич, мне кажется, я сейчас теряю клиента!» но ничего подобного не последовало. Адвокат пристально посмотрел мне в глаза без тени иронии, словно пытаясь просветить самые тёмные закоулки моего разума, а потом произнёс медленно и тихо:
Олег Николаевич, а ведь вы и вправду боитесь. Но боитесь не смерти, не болезни и даже не позора капитуляции перед правдой. Не такой вы человек, чтобы спасовать перед нею и спрятать голову в песок. Вы боитесь чего-то другого.
Как вы угадали?
Это не догадка. Я просто чую ваш страх нутром, каждой клеткой, каждым волоском в носу. И что же вас так напугало?
Я всё объясню, Евгений Андреевич, если вы согласны меня выслушать. Я ведь затем и пришёл. Только пусть это останется между нами.
Само собой. Я ваш адвокат и связан обязательством конфиденциальности.
И вот ещё Давайте выйдем куда-нибудь. Что-то мне здесь не по себе как будто стены давят. Пойдёмте в кафетерий? Хотя нет, он уже закрыт. Тогда, может, в парк?
Тогда уж давайте скатаем в город, посидим где-нибудь, опрокинем вместе по рюмашке. Как вам такая идея?
Вы шутите? Да кто же вам разрешит?
А мне и не нужно спрашивать разрешения. Мне даже не придётся отрывать от пола умывальник чтобы выбить решётку на окне. Видите ли, я заранее оговорил, отдельным пунктом договора об оказании медицинских услуг, что имею право отлучиться в любое время дня и ночи, если меня срочно вызовут к клиенту. Достаточно отметиться у дежурной сестры и на КПП. Наш доктор человек весьма практичный. Он понимает, что адвоката, как и волка, ноги кормят, и чтобы платить за лечение, мне нужно работать. Правда, с работой у меня сейчас негусто, и я этой своей привилегией ни разу не воспользовался, но вот представился такой случай. Вызову такси, отвлеку охранника, а вы тем временем незаметно сядете в машину.
Да вы хоть понимаете, как это будет выглядеть? Я с утра чуть не умер, полдня пролежал в отключке, а под вечер ушёл в загул
Да ладно, что вы, ей-богу! Я же не предлагаю вам напиться до положения риз. Мы быстро туда и обратно, никто и не заметит.
Примечания:
1. ЭЭГ электроэнцефалография.
2. Folie à deux (фр.) «безумие вдвоём», или «индуцированное бредовое расстройство» (заразное сумасшествие).
3. «Мне даже не придётся отрывать умывальник чтобы выбить решётку на окне»: Полозов намекает на эпизод из фильма «Пролетая над гнездом кукушки» (1975 г.) режиссёра Милоша Формана (19322018) по одноименному роману американского писателя Кена Кизи (19352001) (в романе фигурирует не умывальник, а тяжёлый сантехнический пульт).
Глава 11
Стыдно признаться, но мы двое взрослых людей с высшим образованием начисто забыли, что назначенные в клинике препараты категорически нельзя запивать алкоголем. Конечно, Малик предупреждал о чём-то подобном да разве мы его слушали? Как бывает в таких случаях, мы оба кивнули в ответ и пропустили наставления мимо ушей.
Меня ещё судьба уберегла в тот день я не принимал никаких лекарств, кроме тех, что были намешаны в капельнице. А Полозов уже несколько суток глотал пилюли горстями, лишь бы забыться и избежать мучивших его сновидений. Только наутро мы узнали от врача, чем рисковал Евгений Андреевич: он рисковал остаться на всю жизнь «овощем» в инвалидном кресле или, того хуже, украсить своим портретом некролог на стене собственной адвокатской конторы.
Первой остановкой на нашем «пути бесчестья» оказался бар под названием «Жёлтый флаг» в каком-то спальном районе города. Отпустив такси и прочитав на вывеске название заведения, мы с Полозовым понимающе переглянулись нам обоим был известен смысл этого цветового символа. Мне потому что я числился офицером запаса войск радиационной, химической и биологической защиты, а моему адвокату потому, что он в недавнем прошлом был не последним специалистом по морскому праву, пока что-то не разладилось в его юридической карьере. (Нет, жёлтый флаг поднимают не на крыше «жёлтого дома», как может подумать неискушённый читатель. Его поднимают на мачте карантинного судна со вспышкой заразной болезни на борту.)
Три тысячи чертей! воскликнул Полозов перед тем, как опрокинул первую рюмку спиртного. Хорошо-то как! (При этом он даже не оглянулся вокруг, поскольку имел в виду не интерьер подвальчика, а своё собственное мироощущение.) А теперь самое время поднять первый тост. Итак, рано или поздно настанет день, когда все мы умрём, а затем умрут все, кто нас знают. Память о нас развеется в веках, а прах ляжет к праху. И всё, что у нас есть, и за что стоит держаться, это радость каждого краткого мига бытия. Скажите, ну разве не сглупил индийский принц Гаутама, когда отказался от личного счастья только потому, что всякое счастье преходяще: не успеешь оглянуться, как молодость сменится старостью, здоровье болезнью, а жизнь смертью? И пускай Будда и другие мудрецы учат, будто сладость земной жизни всего лишь призрачный сон, а настоящая жизнь лежит по другую сторону! А я заявляю, что этот «сон» и есть единственно подлинная жизнь, и изнанка её только чёрный тлен небытия. Поэтому, Олег Николаевич, давайте поднимем наши горькие чаши за то, чтобы радоваться hic et nunc, прямо здесь и сейчас! Будем радоваться тому, что имеем вокруг, ибо ничего другого нам не дано, и конец жизни всё равно един что для философа, что для его собачки.
И давно ли, Евгений Андреевич, вы заразились таким экзистенциальным отчаяньем?
Давно ещё в мои четырнадцать лет. И в конце короткое примечание мелким шрифтом. Наш так называемый лучший из миров на самом деле довольно дрянное и гиблое место. Но в нашей воле изменить его лучшему. Ну а если мы не в силах чего-то изменить, нужно просто изменить наше отношение к этому чему-то. Подумайте над этим. Жизнь всё время что-нибудь отнимает то друга, то здоровье, то золотую запонку. Однако один живёт себе и в ус не дует, а другой делает из этого вселенскую трагедию А теперь ваша очередь. Давайте, рассказываете, чего вы так испугались. Неужели боитесь поверить, что на свете есть потусторонние силы? Или боитесь узнать, что у вас психическое расстройство? Причём, если быть до конца объективным, одно не исключает другого.
Последнее резко, но справедливо. Нет, я не боюсь, что мне, убеждённому атеисту, придётся, как вы выразились, «позорно капитулировать перед правдой». Правду я приму, какой бы горькой она ни оказалась на вкус. Тут дело в другом Как бы получше начать Раз уж вы немного учили латынь, может быть, вспомните, как переводится выражение cursus honorum?
Полозов пригубил вторую «рюмашку», подпёр щеку ладонью и спросил с насмешливым удивлением:
Олег Николаевич, вы что, решили устроить мне экзамен по всем непрофильным гуманитарным предметам? А можно как-нибудь ближе к делу, без захода в средневековье и античность?
Наберитесь терпения, вы сейчас поймёте, куда я клоню. Cursus honorum буквально переводится как «путь чести». Так в Древнем Риме, во времена республики, называли политическую карьеру государственного мужа от низших к высшим выборным должностям, вплоть до консула. Большей властью наделялся только диктатор, но его избирали, когда отечество было в опасности, когда ему грозил внешний или внутренний враг. Последним римским диктатором был Гай Юлий Цезарь, а до него Луций Корнелий Сулла, весьма сильная и неоднозначная фигура. С одной стороны, он за несколько месяцев вытянул страну из кризиса, наполнил пустую казну, пресёк все гражданские распри. Но оборотной стороной его медали стали жестокие репрессии, подавление инакомыслия и расправа над политическими противниками.