Два шага вправо и вперед.
Йока мельком прочитал табличку на двери: «Душевая». В узком полутемном помещении с десятком душевых кабинок сильно пахло хлорной известью и дешевым мылом, каким у Йоки дома мыли посуду.
Раздевайся, велел чудотвор.
Это было неприятно раздеваться у них на глазах. Нет, Йока не был чересчур стыдливым, в школе мальчики тоже вместе принимали душ после занятий фехтованием или борьбой. Он не сразу понял, что боится остаться нагишом, словно это делало его более уязвимым.
Вода была холодной, но не ледяной видимо, нагревалась солнцем. Холодной воды Йока тоже не боялся, он привык обливаться из ведра в любую погоду, но через минуту зуб не попадал на зуб: одно дело обливаться, и совсем другое долго стоять под брызжущей струйкой. Йока быстро позабыл о гордой медлительности холодно. Мыло действительно было дешевым и пахло еще отвратительней, чем то, что использовали в хозяйстве, но чудотворы велели вымыть голову волосы спутались и тоже начали отвратительно вонять.
Он хотел одеться после душа, но у него отобрали даже полотенце, которым дали вытереться, и вывели в коридор голышом. Там, правда, никого не было, но Йока все время вспоминал о том, что в колонии есть и девочки. Да и просто чувствовал себя очень и очень неуютно.
Идти пришлось недолго, у следующей двери его снова развернули лицом к стене, и он заранее прочитал табличку «Медпункт».
Врач, нисколько не похожий на тех, которых Йока видел до этого, осматривал его недолго: пощупал пульс, послушал сердце, заглянул в рот, тщательно перебрал волосы, потрогал бицепс на правой руке и сказал:
Здоров.
Зато долго заполнял медицинскую карту, и Йока от нечего делать с трудом читал повернутые вверх ногами буквы. «Годен к работам второй степени тяжести». «Без ограничений». «Годен». «Допускается».
В следующей комнате ему выдали одежду, пахшую лавкой старьевщика, хотя чистую и выглаженную. Нижнее белье было таким застиранным, что едва не расползалось в руках. Рубаха же, тонкая и серая, царапала шею воротником, и некоторые пуговицы на ней были обломанными. Да и в плечах она оказалась Йоке узковатой. В брюках не было карманов, и держались они на резинке.
Они мне велики, сказал Йока, посмотрев на себя, брюки повисли на нем мешком и волочились по полу.
Подверни низ и подтяни резинку, равнодушно посоветовал чудотвор.
Но верхом неудобства оказались, конечно, ботинки тяжелые, словно налитые свинцом, с негнущейся подошвой, из грубой кожи. Они тоже были Йоке велики, но все же не малы, и он не стал ничего говорить.
Из подвала поднимались по той же лестнице. Йока все ждал встречи с Меченом или Ведой Страстаном и готовился к этому, подбирая слова, но его привели в кабинет с надписью «Канцелярия», где за столом он увидел женщину в форменной куртке чудотворов. Никто не предложил ему сесть.
Фамилия? Женщина подняла на него равнодушные глаза.
Йелен, ответил Йока.
Йелен Это не сын ли Йеры Йелена, депутата Думы? Она мельком глянула на медицинскую карту, которую ей на стол положил чудотвор.
Йока хотел ответить «нет», но заколебался. Впрочем, женщина не ждала ответа.
Я знала его жену, мы даже были подругами некоторое время, пропела она себе под нос, раскрывая какую-то большую толстую книгу.
Она была маминой подругой? Йока ждал удара откуда угодно, но не с этой стороны. Дом, мама, отец, Мила Это было очень далеко, в какой-то другой жизни, но это было. И жизнь та была прекрасной. В ней играл оркестр в парке у вокзала. И весна только-только начиналась, и впереди маячило лето полное приключений. В носу защипало, и захотелось оказаться там, в начале мая. Все изменить. А разве можно было что-то изменить?
Йока мог бы сидеть с этой женщиной за одним столом, а он стоит перед ней в этих нелепых клоунских штанах и тяжелых черных ботинках И мама не знает об этом! Она может встретиться с этой женщиной где-нибудь в Славлене, может остановиться с ней поболтать и не узнает, что та видела Йоку здесь, в колонии на болоте.
Ясна Йеленка не его мама. Мысль отрезвила Йоку, но сделала ему только больней.
Подойди и распишись здесь, где стоит галочка, велела женщина.
Йока сделал шаг вперед, женщина повернула к нему книгу, протянула ручку и подвинула вперед чернильницу.
«С внутренним распорядком Брезенского исправительного учреждения ознакомлен».
Я не знаком с внутренним распорядком Брезенского исправительного учреждения. Йока приставил ручку к чернильнице. Я не могу этого подписать.
С распорядком тебя ознакомят воспитатели, а сейчас распишись. Распорядок ты будешь соблюдать независимо от того, распишешься или нет, от твоей подписи все равно ничего не зависит.
Ты плохо начинаешь, сказал чудотвор, стоявший сзади.
И Йока понял, что они заставят его расписаться. Для них, может быть, ничего не значит эта подпись, но им важно, чтобы он подчинился. С тем же успехом можно было отказываться раздеться, вымыться и нацепить на себя эти клоунские штаны.
И в то же время, макая ручку в чернила, он понимал, что проигрывает нечто очень важное. Отходит назад на тот шаг, с которого обычно и начинается отступление.
Дверь в спальню номер четыре была плотно прикрыта, и Йока зашел туда не без волнения хорошо знал, что значит быть новеньким. Да, конечно, он Вечный Бродяга, но, например, Пламен не очень-то обращал на это внимание Йока держал в руках комплект постельного белья, два полотенца, зубную щетку с коробочкой порошка и кусок мыла, отчего ему почему-то казалось, что выглядит он глупо не только из-за клоунских штанов. В незнакомой обстановке хорошо держать руки в карманах, а еще лучше выставить поверх ремня большие пальцы
А вот и еще один герой явился, тут же раздался голос от окна: на подоконнике, обхватив колени руками, сидел Вага Вратан.
В спальне было человек пятнадцать ребят, кто-то сидел, но большинство валялось на кроватях. У одного рука была в гипсе, а у двоих головы перевязаны бинтом.
Йелен! крикнул из угла Дмита Мален, и голос его трудно было назвать радостным.
Иди, занимай койку, тебе Мален ее выменял, добродушно сказал Вага сверху вниз.
Йелен, я как будто знал, что ты будешь в нашей группе! Мален поднялся медленно, словно нехотя. Конечно, лучше бы ты остался на свободе, но раз уж так вышло Я занял тебе кровать у окна, рядом со мной. Но если ты хочешь у стенки, мы можем поменяться.
Йока покачал головой и кинул вещи на койку, застеленную тонким байковым одеялом в пятнах.
А я пока продолжу. Вага пристально посмотрел на Йоку и перевел взгляд на Пламена, который сидел на кровати напротив него. И Йелену тоже советую послушать. В сегодняшнем происшествии есть только один плюс нас всех освободили от работы. Но лучше бы мы поработали.
Йелен, я правда очень, очень тебе благодарен, что ты хотел меня освободить, зашептал Мален. Не обижайся на Вагу, он за всех нас отвечает, ему по-другому нельзя.
Едва Йока успел опуститься на край койки, как дверь с шумом распахнулась, и все ребята начали подниматься кто-то быстро, кто-то так же медленно, как Мален, на пороге стоял мрачун в форме воспитателя Йока еще накануне разглядел, во что одеваются мрачуны в колонии. Йока поднялся вместе со всеми.
А что Вратан делает в четвертой спальне? Мрачун окинул Вагу взглядом: тот нехотя сполз с подоконника и вытянул руки по швам.
Я разъясняю новеньким правила внутреннего распорядка колонии. Вага отвечал сквозь зубы, с расстановкой. По просьбе воспитателя шестой группы.
Хорошо, продолжай. Я пришел объявить, что ужин сегодня задержится на пятнадцать минут. Поэтому староста должен построить группу не в двадцать тридцать, а в двадцать сорок пять.
Мрачун не сказал больше ничего и вышел, захлопнув дверь. Вздох облегчения был слышен столь отчетливо, что Йока удивился. Ребята снова повалились на койки, а Вага полез на подоконник.
Если это было так глупо, как ты говоришь, зачем вы нас поддержали? Пламен, в отличие от остальных, не долго оглядывался на дверь.
Зачем? Ты еще спрашиваешь? Вага скроил презрительную физиономию, а потом повернулся к Йоке: Иди сюда, Йелен. Иди-иди. Не бойся, я тебя не съем.
Йока пожал плечами. Вага, не слезая с подоконника, обнял его за плечо и развернул лицом к Пламену и остальным.
Вот зачем. Он легонько стукнул Йоку по затылку. Для того чтобы он здесь не оказался. Слышишь, Йелен? Вся это катавасия случилась только из-за тебя. Иначе я бы никогда не согласился так подставиться. Двадцать семь человек ранено, наши девочки в том числе. У нас, Пламен, тут есть девочки, и мы за них отвечаем.
Они что, маленькие? проворчал Пламен в ответ.
Благе Йованке только двенадцать исполнилось, и из ее коленок сейчас дробь выковыривают. Из ее коленок, Пламен, а не из твоих. Но дело даже не в том, что среди них есть маленькие. Мы отвечаем за то, чтобы наши девочки вырастали женщинами. Чтобы они могли рожать детей, когда выйдут отсюда. И кроме нас об этом никто больше не позаботится. Так что это правило внутреннего распорядка зарубите себе на носу: в первую очередь мы защищаем наших девчонок. Ради этого стоит подставляться. Чтобы ни одна тварь своими грязными лапами к ним не тянулась.
Йоке это понравилось, хотя чувствовал он себя преотвратительно.
Так вот, Пламен, если ты думаешь, что тебе первому пришло в голову освободить Брезенскую колонию, ты ошибаешься. Пробовали без тебя, и не один раз. А твой план глупость полная. Ладно, ты не знал, что вездеходы из Брезена прибудут через пятнадцать минут после первого сигнала тревоги. А мог бы, кстати, это и предположить. Но даже если бы мы успели разбежаться за эти пятнадцать минут, куда бы мы пошли? По дороге на Брезен? Тут болота кругом и леса. Что бы мы ели? Да нас бы переловили за три дня. Я уже не говорю о том, что победить охрану невозможно ни за пятнадцать минут, ни за три часа. Ты видел, как они перестроились? За секунду! Ты видел, кого первыми вырубили? Старших. У них это отработано и распределено.
Но вас же много, а их мало Почему
Потому что они взрослые мужчины, сытые, тренированные и вооруженные. А мы чахлые, голодные и запуганные. Йелен, признайся, ты, небось, тоже считал этот план гениальным?
Йока не ответил. Наверное, они еще не знают, что Коста умер
Но если все это было так безнадежно Йока глянул на Вагу через плечо. Зачем вы согласились? Ведь тогда вы меня спасти не могли.
Потому что я думал, что встану. И успею тебе сказать И прикрыть твое бегство смогу. Не смог.
Дверь снова приоткрылась, но на этот раз потихоньку, со скрипом, и в спальню просунул голову один из старших ребят.
Что, Вратан, нотации салагам читаешь? А я вот на Вечного Бродягу зашел посмотреть.
Иди отсюда, махнул тот рукой.
Да ладно, хватит уже. Чего ты их так Парень зашел в спальню и прикрыл за собой дверь. Они, между прочим, нас с тобой шли освобождать. Под ружья лезли.
Смелость не оправдание глупости.
Не слушайте его, ребята. Спасибо вам, и жаль, что так вышло. И наши на вас вовсе не злятся, наоборот. Нашел тоже виноватых! Сам, небось, в глубине души верил, а?
Ни во что я не верил, проворчал Вага.
Все равно, скажи спасибо. Мы сами решение принимали их поддержать. Ну, не победили Не всегда же можно победить. Ну, ранили кого-то война и есть война.
Ага, а еще руки поломанные, головы, избитых сколько!
Да ладно, отодрали и отодрали в первый раз, что ли? Или, может, в последний?
Ты здоровый парень, тебе что. А маленькие?
Ничего, за битого двух небитых дают. Правда, Мален? парень подмигнул.
Правда. Мален улыбнулся. Больно, конечно, но не страшно. Правда, не страшно
Парень сел на высокую спинку кровати и продолжил:
Вы лучше меня послушайте. Вы тут первый день, вам много чего надо понять. Тут плохо. Всем плохо. Мален, конечно, соврал страшно, поначалу особенно. Так вот: бояться нельзя. Знаете, как собаки чуют, что их боятся, так и эти Если в начале они тебя запугали пиши пропало. Главное, первые месяцы продержаться, а потом привычка появляется, уже легче. Но это не значит, что надо лезть на рожон, надо взвешивать, стоит сопротивляться или не стоит. Если тебе в лицо плюнули лучше утереться. А если девочку бьют лучше вступиться. Мы тут друг другу помогаем, у нас так принято. И всем скажу, а Вечному Бродяге в особенности: не пытайтесь нападать на мрачунов, не вздумайте им грозить или бить по ним из-за угла. Это бессмысленно. Они нас боятся, поэтому звереют. Не просто отдерут всерьез покалечить могут. Вага, скажи.
Радован прав.
Нет, ты про себя скажи!
Вратан опустил голову, а потом поднял глаза исподлобья:
Я не могу никого «ударить». Даже если хочу. В Исподний мир могу энергию сбросить, а «ударить» не могу. Отучили. И нас таких много.
Еще скажу. На работе никуда не торопитесь, но и не стойте. А вот ешьте быстро. На уроках старайтесь для себя, а не для них. Если бьют закрывайте руками голову, чтобы глаз не вышибли или в висок заклепкой не попали. И кричите в полный голос, с криком тело расслабляется и раны не такие страшные остаются. В карцере не бойтесь ничего всегда кажется, что тебя там забыли, на самом деле никого там не забывают. В случае чего ребята напомнят. Потолок там на голову не опускается, крыс-мышей нет, воздух не кончится. Зато спать там можно сколько угодно, хоть и холодно иногда. Если они хотят вас унизить, а у них это бывает, здесь никто друг над другом не смеется. Если кому-то днем отбили почки, то он ночью может намочить постель, и это не смешно, это больно. Если голым выгнали на плац это тоже не смешно. Девочки закроют глаза. Если они смеются над вашими слезами ничего унизительного в этом нет, мы все разные, кто-то сильней, кто-то слабей. Мы можем ссориться друг с другом и что-то доказывать друг другу, но мы единое целое. Единственное, что не прощается, это доносительство. Даже под страхом наказания, даже если тебя пытают или грозят смертью мы друг друга не выдаем. В этом не бывает слабых или сильных, в этом мы все равны.
На ужин в столовой с пятью длинными столами перед каждым воспитанником поставили кружку с водой и положили кусок мокрого ржаного хлеба.
Здесь всегда так кормят? спросил Йока Малена.
Нет, это из-за бунта, обещали неделю так кормить.
Йока хотел есть. Они позавтракали в лагере Пламена, но легко, чтобы не тянуло в сон. Пока он ждал приезда Инды, ему приносили обед, но Йока слишком сильно волновался, чтобы как следует поесть, так, поковырял что-то в тарелке.
Кусок ржаного хлеба показался неожиданно вкусным, но очень маленьким.
Хочешь еще? спросил Мален, протягивая половину своего куска.
Нет, ответил Йока.
На самом деле я не очень люблю есть. Я поэтому такой худой, а не потому что меня недокармливают.
Все равно не хочу. И никогда мне больше такого не предлагай.
Хорошо, легко согласился Мален. Но хлеб не съел, а спрятал за пазуху.
А вот что Йоку не напугало так это ходьба строем: в Академической школе порядки были ничуть не менее жесткими. Так же все вставали при появлении учителя, так же по команде садились за стол в столовой и по команде поднимались. И без обеда Йоку тоже оставляли не раз и не два. Что бы там ни было, а выучка Академической школы пошла ему на пользу.
На поверке после ужина он понял разницу, когда чудотвор, прохаживавшийся вдоль строя, ударил Пламена ремнем по лицу. Ударил почти ни за что, Пламен только повернулся и хотел сказать что-то Йоке на ухо. Чудотвор не предупреждал, не делал замечаний просто молча ударил. Со всего плеча. Йока отшатнулся и зажмурился, а Пламен вскрикнул и прикрылся рукой. Это даже отдаленно не напоминало удар указкой в школе, зато было очень похоже на удар цепью, который Йока получил на сытинских лугах: тяжелый ремень с металлическими заклепками рассек губу до крови и оставил вспухший красно-синий след на щеке и подбородке. Пламен выпрямился и хотел что-то сказать, но сзади зашептали: