Пламен, не надо, встань прямо. Ты ничего не добьешься.
Видимо, чудотвору не понравилось выражение лица Пламена, потому что он ударил второй раз, по тому же месту, и Пламен даже не вскрикнул взвыл, и из глаз у него покатились слезы. И Йока увидел, что тот и хотел бы что-то сказать, но не может. И боится.
По спальням расходились строем, молча. И только когда дверь закрылась, ребята зашумели, заваливаясь на кровати. Йока положил руку Пламену на плечо, но тот сбросил ее и опустился на кровать, закрыв лицо руками.
Пламен. С другой стороны подошел староста группы. Слышь, ты не переживай. Это потому что ты новенький. Они всегда ломают новеньких. Ты, главное, не связывайся с ними, не старайся им что-то доказать. Все равно они добьются своего, а шкурка выделки не стоит.
Ничего они не добьются прошипел Пламен сквозь зубы. И никакой уверенности в его словах не было. И Йока тоже не ощущал уверенности, он не думал, что это выглядит так страшно, что это будет всерьез настолько всерьез.
Тихо! крикнул кто-то. У нас до отбоя только полчаса. Давай, Мален, доставай скорей.
Надо, наверное, новеньким рассказать, что раньше было пожал плечами Мален.
Некогда. Потом расскажешь, а сейчас читай.
Мален читал свою книгу про Ламиктандра с исписанных мелкими буквами тетрадных страниц. И хотя Йока не слышал начала, все равно было интересно.
Перед отбоем, за пять минут до которого в коридоре прозвенел звонок, все ребята разделись до трусов и выстроились возле спинок кроватей. И тогда Йока увидел на спине у Малена жуткие кровоподтеки и ссадины, на самом деле жуткие непонятно было, как Мален может ходить и говорить; по мнению Йоки, он должен был лежать и плакать от боли.
В спальню явился воспитатель, прошел по обоим рядам между коек, пристально всматриваясь в лица, дал команду ложиться в постель и, уходя, выключил солнечные камни под потолком.
Йока не мог уснуть. Да и не успел привыкнуть по ночам они с Важаном занимались, укладываясь на рассвете. Все происшествия этого длинного дня словно ждали, когда Йока останется в одиночестве Чтобы навалиться на него разом.
Как все глупо получилось! Глупо и страшно И ведь Важан даже послал Черуту, чтобы тот перехватил их с Костой на мосту в Брезене! Коста Лучше бы он не прятал мотор от Цапы, и тогда Может быть, Инда соврал? Может, Коста жив? Если бы Йока своими глазами не видел, что Коста ранен в живот, он бы Инде не поверил. Змай? Нет, в это нельзя поверить, просто нельзя!
Йока уткнулся лицом в подушку, от которой неприятно пахло лекарством. Наволочка была в темных пятнах наверное, на ней остались следы чьей-то крови
Какие гнусные мысли! Гнусные! Прав Вага, сто раз прав. «Слышишь, Йелен? Вся эта катавасия случилась только из-за тебя». И эта девочка, которой двенадцать лет, она была ранена, а не Йока. Она сейчас лежит где-то с перевязанными ногами и не может уснуть. И ремнем били Малена, а не Йоку, Малена а он слабый, он неженка, он худущий и совсем маленького роста. Он должен учиться в Лицее искусств, он должен писать книги, его вообще нельзя бить! Это все равно, что бить девочку! И не Мален выдумал это обреченное на провал нападение.
Подушка тонкая и жидкая душила неприятным запахом, и сетка кровати громко скрипела от малейшего движения. И это было неприятно, нельзя было даже пошевелиться так, чтобы об этом никто не узнал.
Ну почему, почему Цапа их не догнал? Почему Черута так плохо прятался на мосту?
Йелен? На плечо легла легкая, почти невесомая рука Малена. Йелен, ты чего? Не надо, не плачь, слышишь?
Йока не заметил, что плачет. И здесь нельзя плакать так, чтобы этого никто не увидел. Значит, здесь вообще нельзя плакать.
Он не посмел оттолкнуть Малена.
Мален, Мален, прости меня. Йока повернулся к нему лицом, смахнув слезы краем одеяла.
За что? Тот поднял брови за окном было еще светло, солнце только-только начинало садиться, но в спальне царил полумрак.
За то, что я Я подставил тебя, я всех подставил, я всех всегда подставляю И Стриженого Песочника. И Коста Коста умер в больнице Слезы снова наползли на глаза, и лицо Малена расплылось за их пеленой. Мален, я никогда больше не позволю им тебя ударить, никогда. Я клянусь тебе.
Мне вовсе не за что тебя прощать, пойми. Ты же хотел меня освободить. И я знаю, Стриженый Песочник сам признался тогда чудотворам, чтобы они не думали на тебя, что ты мрачун. Не надо, не переживай. Так сложилась жизнь и всё, слышишь? Ты не видел, как вчера все радовались, что ты идешь нам на помощь!
Что толку! Я только сделал хуже
Но это же не твоя вина. Это же не ты стрелял в ребят из ружей, правда? Не ты дубинкой ломал им руки, не ты избивал нас на плацу, правильно?
Больно тебе, Мален?
Сейчас нет, не очень. Честно. И это не страшно вовсе, правда, я не вру. Плохо только, что я расплакался, но многие плачут; Вага говорит, что это нормально, что не надо стыдиться. Я не хотел плакать, оно как-то само так И я не испугался, честное слово.
Мален, да не оправдывайся, не надо. И я сказал: больше никто тебя не ударит. Я клянусь.
Спасибо. Ты всегда меня защищаешь, потому что ты сильный. Это очень хорошо, когда сильный стремится защитить тех, кто слабей. Значит, он сильный по-настоящему. Так делал Ламиктандр. Знаешь, я когда пишу свою книгу о нем, я почему-то его представляю очень похожим на тебя, только взрослым, конечно.
Эти слова и смутили Йоку, и были, несомненно, очень приятны. И если раньше он ревновал своего любимого героя к Малену, то тут почувствовал свою причастность к этой книге, словно и вправду чем-то помог Малену в ее написании.
И, знаешь, я тоже тогда тебе поклянусь, продолжил Мален. Я обязательно напишу про тебя книгу. Я научусь писать хорошо, по-настоящему, и тогда напишу книгу про тебя. Я клянусь.
Резюме отчета от 17 июня 427 года. Агентство В. Пущена
Допрошен доктор Белен психиатр, составивший медицинское заключение по делу Югры Горена, его лечащий врач. Получено очень мало информации.
1. Белен не считает пророчества Горена псевдогаллюцинациями, вызванными чрезмерным употреблением алкоголя или других дурманящих веществ, хотя и не отрицает злоупотребления ими.
2. Белен считает пророчества Горена способом привлечь к себе внимание, что свойственно людям с алкогольной зависимостью. А также попыткой оправдания этой зависимости в собственных глазах и в глазах близких.
3. Горен, по мнению Белена, выдавал за пророчества явную ложь.
4. Белен уверен, что смерть Горена результат параноидного психоза, а не спланированное убийство.
Ныне Слада Белен лишен медицинской практики.
Получены сведения о владельце дома в д. Бутовка, где, по утверждению Й. Йелена, проживал Ждана Изветен, магнетизер. По документам владельцем дома является Нрава Знатан, 358 г. р., проживающий в Брезене у дочери и зятя.
По данным из архива Славленского университета, Збрана Горен окончил экономический факультет в 401 году, обучение оплачено семьей Горенов. Югра Горен поступил на горный факультет в 392 году, в 394 году переведен в Ковченский университет (со стипендией от Афранской Тайничной башни), который окончил в 399 году (с отличием).
Плавильня «Горен и Горен» перешла братьям по наследству от отца, скончавшегося в 406 году от воспаления легких. Их отец был рожден вне брака, мать Задорна Горенка, младшая прислуга в доме П. Прадана, чудотвора, одного из командоров Славленской Тайничной башни. После рождения сына З. Горенка покинула службу и переехала в Речину, в собственный дом. До совершеннолетия сына получала от Прадана ежемесячное пособие. Прадан оплатил также обучение ее сына в коммерческом училище Славлены, а после смерти оставил ему небольшой капитал, на который и была построена плавильня «Горен и Горен» (первоначально «Горен и сыновья»). Сведения частично подтверждены финансовыми документами семьи Праданов.
17 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир
Сначала Спаска недоумевала, почему нельзя было ехать на хорошей лошади, в карете или кибитке, а потом поняла: там, куда они направлялись, не прошла бы карета и переломала ноги хорошая лошадь. А эта старая мохноногая кляча тащила за собой тяжелую и крепкую телегу напрямик через болото, упорно и ритмично вытаскивая из грязи увязавшие копыта.
Они ехали через безлюдные места, и болото вокруг мало напоминало то, на котором выросла Спаска. На нем не росло черники, гоноболи или брусники, только мох. Редкой зеленой сетки клюквы Спаска тоже не увидела. И лежало оно от горизонта до горизонта, леса не было вообще. А если и встречались выступавшие над болотом островки, то поросшие кустарником, а не деревьями. Унылое было место, совсем гнилое.
Милуш неуверенно правил лошадью, изредка оглядываясь на отца, который хорошо знал дорогу, но отца вымотали трое суток пути, он почти ничего не говорил, и уже не пытался шутить, и не замечал ворчания Милуша. А на его вопросительные взгляды отвечал коротко, односложно.
Только когда в тумане показался большой дом на острове, отец немного оживился, воспрянул, даже улыбнулся.
Чей это дом? спросил Милуш беспокойно.
Мой, ответил отец то ли с гордостью, то ли с горечью.
Дом этот нельзя было сравнить с дедовой избой, но и на высокие городские дома он не походил. Приземистый, крепкий, теплый, он был сложен из старых толстых бревен, пропитанных дегтем, с тесовой крышей и Спаска замерла на миг, не веря своим глазам с прозрачными окнами! Стекла, конечно, были не такими огромными, как в царском дворце или доме Вечного Бродяги, но и не мелкими, каждое с ладонь отца. Над крышей дома поднималась труба, сложенная из круглых светлых камней, и окружал его целый двор банька, ряж колодца, поветь
На островке было сухо, и Спаска увидела дренажные канавки, прорытые от дома в болото. А между колодцем и банькой стояла черная плита надгробный камень, древний, поросший мхом.
Что-то мрачновато, глянув в ее сторону, сказал Милуш.
Напротив, коротко ответил отец.
Это кто-то из твоих близких? Милуш оглянулся.
Нет. Это могила Чудотвора-Спасителя.
Мерзлая земля с трудом подается под ударами тяжелой холодной кирки (вкус смерти на губах), неохотно раскрывает свою бесстыжую черноту. Все глубже и глубже яма, все грязнее снег вокруг Мертвый человек с узким лицом на дне ямы Комья тронутой инеем земли падают на его лицо.
Милуш присвистнул.
И ты в этом уверен?
Полностью. Когда-то он был хозяином этого дома.
Отец хотел добавить что-то еще, но замолчал, зажмурив глаза.
В доме было пять комнат и кухня с большой беленой печью, не похожей ни на деревенские, ни на городские.
Это очень старый дом, пояснил Милуш, когда они уложили отца на кровать в самой большой комнате, отец сказал, что это комната хозяина дома. Такие печи строили еще в те времена, когда зимы были морозными и снежными. И богатый дом печь с плитой и дымоходом. Змай, чем ты ее топишь? Она же должна сжирать дрова, как прорва!
Я топлю только плиту, тихо ответил с кровати отец.
Давай-ка, Спаска, принимайся за хозяйство А я займусь твоим отцом всерьез.
Она растерялась: ей никогда не приходилось самой вести хозяйство. Тем более такое большое и огромный дом, и целый двор, и лошадь под поветью Она хотела начать с припасов, купленных по дороге и оставленных в телеге, но Милуш накричал на нее (а отец на Милуша), когда увидел, что она стаскивает на землю мешок с мукой. Спаска вернулась в дом, не зная, что ей делать.
Милуш посмотрел на нее снисходительно:
Вытри пыль, помой полы и поставь тесто. А на ужин сделай мучной болтушки, что ли
В подполе есть вяленое мясо и рыба, овощи, крупа и масло. Ягоды моченые, сказал отец и добавил: И вино.
Про вино забудь, тут же сказал Милуш.
К вечеру Спаска освоилась, и ведение хозяйства уже не казалось ей чем-то серьезным и обременительным: у мамоньки она делала то же самое. Единственное, что ее отвлекало от дел, это прозрачные стекла. Она иногда замирала перед окном и не могла отвести от них глаз: болото было видно до самого горизонта.
Милуш до ужина растирал в ступке привезенные с собой снадобья, мешал из них мази, варил зелья и ставил настойки как на воде и масле, так и на хлебном вине. Лягушачьей слизи у него было не много, и он в самом деле ходил на болото ловить лягушек, сказав, что в следующий раз этим займется Спаска, потому что лягушачья слизь лучшее средство для рубцевания ожогов. Отец спал маковые слезы делали свое дело, хотя Милуш начал беспокоиться: их не следовало пить дольше трех дней. И строго-настрого наказал Спаске давать их отцу только на ночь, чтобы он мог отдохнуть и набраться сил.
Спаска и сама это понимала, не столько зная, сколько чувствуя опасность маковых слез, погружающих человека в грезы, из которых нет выхода.
Не давай, даже если будет просить, говорил Милуш. А он будет просить, маковые слезы хитрые, они ему подскажут, как тебя уговорить. Сначала они в самом деле снимают настоящую боль, а через несколько дней порождают боль ненастоящую. Если не прекратить, они постепенно завладевают человеком: без них боль кажется в несколько раз сильнее. И чем дольше он пьет маковые слезы, тем хуже ему без них. Вот поэтому их не пьют по пустякам. А если боль убивает человека, маковые слезы его добьют, избавят от страданий насовсем.
А как определить, может боль убить или не может?
Когда увидишь, то сама догадаешься. Бледность первый и главный признак. Пока кричит и мечется холодный пот, липкий, когда метаться сил уже нет кожа сухая. Сердце трепыхается слабо, но часто. Губы синеют, лицо заостряется, как у мертвеца. Тут уже ничего не поможет, а маковые слезы остановят сердце навсегда. Татке твоему это уже не грозит отпился, отлежался немного.
Отец проснулся к позднему ужину (а Спаска успела испечь хлеба и сварить похлебку из вяленого мяса со сладкой рассыпчатой репой и мукой): крепкий сон прибавил ему сил, и он поел в первый раз с той ночи, когда они покинули Хстов. Спаска кормила его с ложки протертой репкой и жмурилась от радости: за эти дни она так и не привыкла к мысли, что отец жив.
Таточка, тебе не трудно глотать?
Еще как трудно. Голос у него был слабым, но Спаска видела, что он снова шутит. Пожевать за меня уже пожевали, может, ты и поглотаешь за меня?
Ешь давай и не ломайся, проворчал из-за стола Милуш. Я лучше знаю, когда надо есть, а когда не надо.
Это неправильно, сказала ему Спаска. Мне Свитко говорил: если человек не хочет есть, то есть и не надо. Иногда голод лечит лучше лекарств.
Ерунду Свитко говорил. Не голод лечит, а вода, которая вымывает яд из тела. Когда человек не ест, воде легче. Но ожоги должны рубцеваться, и тут одной воды маловато. Так что корми отца четыре раза в день, понемногу, вари овощи с мукой в мясном отваре и протирай. Молока тут нет, жалко. Молока хорошо бы. И не солонины, а курятины.
Отец еще днем сказал, что маленькая уютная комнатка с окнами на восток предназначается Спаске, и ей там сразу понравилось. Перед тем как лечь, она долго смотрела на болото через прозрачные стекла, думала об отце и вдруг испугалась радоваться, чувствовать себя счастливой. Ей показалось, что за эту радость когда-нибудь придется заплатить с лихвой. Слишком сильным было воспоминание о боли, которая едва не раздавила ее, едва не убила, теперь казалось, что боль в самом деле может убивать. И никакие маковые слезы от нее не спасут, разве что проведут в мир грез, из которого нет выхода. Отец остался жив, но рано или поздно наступит день, когда он поднимется на ноги. Наступит день, когда чудотворы поймут, что он жив, и захотят убить его снова.
Побоялась она думать и о Волче словно мысли о нем могли повредить отцу, словно, думая о нем, она что-то отнимала у отца. И не сомневалась, что ее сострадание, ее слезы и мысли помогают ему встать на ноги.