Я глубоко вздохнул, взял свою сумку, перекинул ее через плечо и повернулся к величественному комплексу зданий из красного кирпича. Он был похож на тюрьму или же на большую больницу. По верху стены шло несколько рядов колючей проволоки, на высоких столбах в разных направлениях смотрели камеры слежения. Никого не было ни видно, ни слышно. Я чувствовал себя совершенно одиноким. Это было довольно жутко.
Я, волнуясь, подошел к посту охраны, готовый к тому, что за стеклом никого нет. Однако когда мне оставалась всего пара шагов, окно с громким треском распахнулось и оттуда выглянул тощий парень в военной форме, лет двадцати пяти, в круглых очках а-ля Джон Леннон. Я одарил его своей лучшей улыбкой, очаровательной и обезоруживающей, и заявил:
Прибыл для прохождения начальной военной подготовки, сэр!
Солдат посмотрел на меня так, словно птица нагадила ему на очки, и спросил:
Имя?
Миддлтон, сэр! бодро ответил я. Корпус королевских инженеров!
Охранник взял планшет, лежавший на его столе, и стал лениво просматривать список, повторяя вслух:
Миддлтон Миддлтон Миддлтон
Я перекинул сумку на другое плечо и попытался разогнать кровь в онемевшей руке. Охранник тем временем перевернул лист и продолжил водить по нему пальцем в поисках моей фамилии. Затем, очень медленно, он протянул руку и взял второй планшет с другим списком, отложив в сторону первый. Холодный ветер хлестал меня по спине, пытаясь забраться мне за шиворот. Наконец палец охранника замер на какой-то строчке.
А-а! выдохнул солдат. Энтони, верно? Энтони Миддлтон?
Да, сэр! Именно так!
Он тепло улыбнулся мне:
Я нашел тебя!
Я почувствовал облегчение. Возможно, все еще будет хорошо.
Ты должен прибыть только через неделю, отрезал охранник и с уже знакомым мне треском захлопнул окно.
Я был настолько ошеломлен, что мог лишь стоять как истукан, уставившись на свое отражение в стекле. Я видел безукоризненно одетого, наивного, худощавого подростка с голубыми глазами и густыми сросшимися бровями, молодого парня, который понятия не имел, что ему делать. Понурившись, я пошел назад по проселочной дороге, однако вскоре мне пришлось остановиться, чтобы поставить тяжелую сумку на землю.
Что мне теперь делать? Как, черт возьми, я ошибся с датой? Я не мог в это поверить. Мои родители уже наверняка были за много миль отсюда. Я оглядел грязно-серый пейзаж в смутной надежде обнаружить телефонную будку, чтобы позвонить кому-нибудь. Вокруг деревья с облетевшей листвой, вдали лошади, пасущиеся на склонах, в небе стая безымянных птиц. Телефонной будки не было. Да и кому бы я позвонил? Где мне ночевать? У меня не было ни спального мешка, ни денег на самый дешевый ночлег. В моей голове роились совершенно безумные мысли. Может, мне удастся найти сухое местечко в стороне от дороги у стены казармы? Но как мне продержаться целую неделю на сырой земле без еды? Как меня потом возьмут на обучение в Британскую армию, оголодавшего, промокшего и, возможно, больного?
Как мне продержаться целую неделю на сырой земле без еды? Как меня потом возьмут на обучение в Британскую армию, оголодавшего, промокшего и, возможно, больного?
Внезапно у меня возникло почти непреодолимое желание побыстрее убраться как можно дальше от видневшихся вдали армейских строений. Вместо этого я, опустив голову и стиснув зубы, зашагал обратно к громадным черным воротам. Мне подумалось, что уж если приходится искать сухое место, чтобы разбить лагерь, то лучше всего для этого подойдет часть армейской инфраструктуры. А уж как только я где-нибудь устроюсь, я разработаю какой-нибудь план. Я старался мыслить предельно позитивно. Неподалеку должен быть город. Я мог бы найти там телефонную будку и связаться с мамой. Честно говоря, я не был уверен, что она приедет за мной, зато я точно знал, что в городах обитают бездомные, а у бездомных есть приюты, и, возможно, я мог бы
Эй! раздался окрик. Куда это ты идешь, приятель?
Я остановился и обернулся. На своем пути я миновал небольшую кирпичную будку охраны. Мне она показалась пустой, но теперь мужчина в армейском камуфляже выглядывал из-за двери, крича в мою сторону:
Тебе туда нельзя, приятель!
Я остановился и обернулся.
Это военная зона, объяснил мне охранник. Что ты здесь вообще делаешь? Кто ты такой?
Боюсь, я перепутал дату своего прибытия, сэр, сообщил я ему, смущенно пожимая плечами. Оказалось, что я должен прибыть сюда на следующей неделе, так что
И я иронически улыбнулся, как будто все это меня совершенно не беспокоило.
Новобранец? спросил он.
Да, сэр.
Он печально покачал головой и указал подбородком в сторону уже знакомого мне поста охраны:
Ступай туда и постучи в окно. Он просто решил поиздеваться над тобой.
Спустя полчаса я уже стоял в общей очереди с другими новобранцами в большой, безукоризненно чистой комнате. Мы приехали сюда со всех уголков Британских островов и представляли собой пестрое множество прыщавых мальчишек. Кто-то был аккуратно пострижен, кто-то с засаленными длинными патлами. Никто из нас не чувствовал себя здесь комфортно, тем не менее мы пытались хорохориться. Взад и вперед вдоль наших рядов ходил капрал, молча и безразлично разглядывая нас. Звук его каблуков рикошетил эхом от сверкающих стен и полированных полов. Казалось, он незримо возвышался над всеми нами. Его спина была безупречно прямой, широкие плечи распирали форменную рубашку цвета хаки. Я попытался отвлечься от его фигуры, перемещавшейся по комнате, и перестать следить за ним глазами, но это оказалось невозможно. По мере того как он все ближе подходил ко мне, я выкатил глаза, приподнял подбородок и выпятил свою тощую грудь настолько, насколько смог.
Капрал остановился прямо передо мной. Мои глаза расширились, мое сердце замерло.
Имя? спросил он.
Миддлтон, сэр!
Он наклонился ко мне так близко, что его лицо оказалось всего в дюйме от моего, и прорычал:
Миддлтон! В Британской армии мы предпочитаем, чтобы у наших людей было две брови!
Да, капрал!
Он двинулся дальше. Мои глаза больше не следили за ним. Мои щеки горели. Я был напуган и смущен. В голове у меня крутился только один вопрос: как я, черт подери, умудрился вляпаться в это?
После краткого инструктажа капрала нас отправили в жилой блок, чтобы мы там обустроились. Нас провели в большую комнату с натертым до блеска паркетным полом, в которой тянулись бесконечные ряды одинаковых кроватей с колючими одеялами и железными шкафчиками, дверцы которых были нараспашку открыты. Порядок был просто безупречным. Безукоризненным. Я впервые почувствовал себя почти как дома: именно такого порядка требовал от нас мой отчим. Я подыскал себе кровать, нижнюю койку в дальнем углу блока, и воспользовался паузой, чтобы осмотреться. В помещении находилось где-то около тридцати парней. Некоторые из них были, как я, еще подростками, другим было чуть за двадцать. Я догадался, что капрал выделил меня не случайно, это не было простым совпадением. Дело было в том, что я не был похож на остальных. Я был не таким, как они, и капрал обратил на это внимание.
Большинство молодых людей являлись крутыми парнями из рабочего класса, которые выросли в британской культуре выпивки, жестоких драк, подтрунивания друг над другом. В моем детстве ничего подобного не было.
Суть состояла в том, что большинство молодых людей, прибывших в тот день для прохождения начальной военной подготовки, являлись крутыми парнями из рабочего класса, которые выросли в британской культуре выпивки, жестоких драк, подтрунивания друг над другом.
В моем детстве ничего подобного не было. После того как мой отец совершенно неожиданно умер 31 декабря 1985 года, у моей матери и отчима внезапно появились большие деньги. Вначале возникла некоторая путаница в отношении истинной причины смерти моего отца, но в конце концов было решено, что он скончался от сердечного приступа. Этот официальный вердикт означал выплату крупной суммы по полису страхования его жизни. Моя мама и ее новый бойфренд Дин, которые находились вместе практически с самого момента смерти моего отца, внезапно оказались буквально завалены деньгами. Наша семья переехала из муниципального дома с тремя спальнями в Портсмуте в особняк на восемь спален в пригороде Саутгемптона.
Внезапно все стало по-другому. Меня и моих братьев наряжали в дизайнерскую одежду, возили на дорогих автомобилях и обучали в лучших местных школах. Моя мама стала сверх всякой меры баловать нас. Однажды на Рождество нам потребовалось целых три дня, чтобы распаковать все свои подарки. Когда мне исполнилось девять лет, вся семья, сложив вещи, переехала на север Франции. Там, на окраине Сен-Ло, в двадцати милях от города Байе, у нас был большой, плохо ухоженный участок земли с громадным особняком, в котором когда-то размещался детский дом. Я учился в приличной католической школе и всегда был аккуратно одет, чрезвычайно вежлив и почтителен со всеми. Даже чересчур. Всем нравилось, когда я приходил к ним в гости, потому что они были уверены в моем поведении. На меня оказала сильное влияние более мягкая и утонченная французская культура.
Вернувшись в Великобританию, чтобы повидать своих бабушек и дедушек по материнской линии, я впервые ощутил разницу между двумя нациями. Как-то я шел по улице, и навстречу мне с важным видом двигался парень примерно моего возраста, который начал пялиться на меня. Когда ты проходишь мимо кого-то, кто обратил на тебя внимание, во Франции ты приподнимаешь шляпу и вежливо произносишь: «Бонжур! Как дела?» Поэтому я и задал ему аналогичный вопрос: «Все в порядке?» Он же уставился на меня так, словно хотел прикончить на месте. Я просто не понимал, как этот молодой парень мог пялиться на незнакомого прохожего. Мне это показалось крайне странным, и я подумал про себя: «Какой чудик!»
Иными словами, я резко выделялся среди тех, кто оказался в тот день в жилом блоке. Я вырос там, где 14-летние мальчишки посещают бары, чтобы выпить чашечку кофе, а не для того, чтобы выдуть несколько кувшинов «Рэд Булл», измочалить друг друга до бесчувствия, а после наблевать на пол.
Я открыл свою сумку и разложил в прикроватном шкафчике все свои вещички, складывая их в аккуратные стопки. Затем я как можно быстрее достал пакет с гигиеническими принадлежностями и вместе с одноразовой бритвой «Бик» прошел в туалет. Там я снял с лезвия оранжевый колпачок, подержал бритву под холодной водой, твердой рукой приложил ее к черному пушку, который соединял мои брови, и сделал движение вниз. Когда я наклонился, чтобы сполоснуть лезвие под краном, я услышал голос капрала, эхом доносящийся из соседнего спального помещения. «Надевайте свою е**ую спортивную форму! Вы! Все! ревел он там. Через шестьдесят секунд построение на плацу! Быть всем!»
Я взглянул в зеркало, чтобы рассмотреть дело своих рук. Зрелище было удивительным. Я выбрил слишком широкий прямоугольник волос. Хорошая новость теперь у меня было две брови. Плохая новость переносица выглядела так, словно по ней проехала миниатюрная газонокосилка. «Черт!» пробормотал я и помчался обратно в спальное помещение, уворачиваясь от любопытных взглядов и ухмылок, чтобы как можно быстрее переодеться в спортивную форму, сложенную идеальной стопкой на краю наших узких кроватей.
На плацу мы выстроились в своих зеленых футболках и синих шортах в три ряда. Мне оставалось лишь молиться о том, чтобы капрал не заметил, что я сделал со своим лицом, и не стал вновь унижать меня. Он встал перед нами, расставив ноги и заложив руки за спину.
У меня для вас плохие новости! заявил он, оглядывая ряды наших лиц (мы при этом, сжав челюсти и раздувая ноздри, изо всех сил старались скрыть, что просто трясемся от холода). Произошла небольшая ошибочка. Вас здесь оказалось слишком много, и у нас не хватает на всех вас мест. В частности, не хватает кроватей. Я слышу вопрос: «Что это означает?» И я отвечаю: «Это означает, что некоторым из вас придется подождать две недели, после чего присоединиться к следующей группе».
Он это серьезно? Это что, очередное издевательство? Понять это было сложно.
Так каким же образом мы сможем сделать выбор? продолжил капрал. Как нам сделать это справедливо? Мы начнем сегодня утром с проверки вашего физического состояния, а именно с пробежки в полторы мили. Вам предстоит пробежать эти полторы мили за десять минут или меньше, джентльмены. Вы будете соревноваться друг с другом. Это будет гонка на местности. А приз победителю и только победителю это гарантированная кровать.
С этими словами нас повели с плаца через лабиринт мрачных кирпичных зданий, пока мы не оказались на аэродроме на краю военной базы. Нам показали, где старт, и мы с самого начала стали бороться друг с другом за исходную позицию. У меня уже сложилось четкое представление о том, где я нахожусь в здешней иерархии. У меня было не так много шансов победить этих более взрослых, более крупных и сильных парней. Однако я определил сам для себя, что должен попасть по крайней мере в первую половину нашей группы.
Все еще толкаясь, пихаясь локтями и плечами, мы внимательно наблюдали за тем, как инструктор взял в одну руку секундомер, а в другую свисток. В тот момент, когда я услышал резавший уши сигнал, я протолкнулся вперед и стартанул изо всех сил. Я чувствовал тепло тел вокруг себя, слышал звук топающих ног и шумного дыхания, чувствовал, как грязный дерн скользил и прогибался под моими ботинками. Я проталкивался вперед все дальше и дальше, отчаянно пытаясь расчистить себе путь в общей массе тел, перемещаясь то в одну, то в другую сторону, чтобы выискать проходы между телами.
К тому времени, когда я был уже на полпути к финишу, я с ужасом осознал, что передо мной осталось только два человека. Вид пустого, чистого пространства перед нами подстегнул меня. Я чувствовал, как мной завладевает тот злой соревновательный порыв, чувство которого всегда старался привить мне отчим. Мне казалось, что я мог различить его фигуру там, на краю аэродромного поля, в большом кожаном плаще, с ротвейлером, кричавшего, что я недостаточно стараюсь, что мне нужно прибавить. Что ж, блин, я покажу ему! Я обогнал первого парня, оставив его далеко позади. Мои ноги все были покрыты пятнами холодной грязи, колени горели. Оставалось еще около двухсот метров. Последний поворот вокруг аэродрома, мои ноги, все в грязи, тяжелеют. Я бежал с последним соперником плечом к плечу. Мы оба мчались изо всех сил, как на меня вдруг обрушилась та волна унижения, которое я испытал сегодня. Я представил себе, как мой конкурент смеется надо мной. Мне в голову пришла мысль, которая страшно разозлила меня: эти ублюдки думают, что я полное ничтожество. Они думают, что я какой-то тощий, однобровый, милый пацанчик из средней школы. Я понял, что несусь вперед все быстрее и быстрее. К тому времени, как я достиг финиша, я обошел своего соперника на целых двенадцать секунд. Я просто не мог в это поверить. Я победил!
Каждый следующий день военной подготовки был для меня крайне болезненным.
Именно после этой бешеной гонки я окунулся в жестокий, путаный, но захватывающий новый мир. Каждый следующий день военной подготовки был для меня крайне болезненным. У нас в расписании были отжимания, приседания, подтягивания, полоса препятствий, бег по пересеченной местности с тяжестями за спиной. У нас не оставалось ни одной свободной минуты, а если какие-то промежутки свободного времени и появлялись, то приходилось использовать их на глажку белья или на наведение безупречного порядка в прикроватных шкафчиках. Во время первого осмотра наших шкафчиков я ждал, вытянувшись в струнку, у своего, когда капрал остановился перед парнем рядом со мной, девятнадцатилетним Иваном.
Ты выглядишь как мешок с дерьмом! прорычал капрал. Посмотри, б*я, на свои ботинки!