Живиль Богун
Цветы пустыни
И спросила пустыня:
Что такое «любовь»?
Любовь это когда над твоими песками летит сокол. Для него ты зелёный луг. Он никогда не вернётся без добычи.
Паоло Коэльо, «Алхимик»
Пролог
Искры костров взметались в звёздное небо к единственной крыше табора. Стенами же служили кибитки, составленные в круг на ночь. Утром, как только солнце взойдёт, мужчины с крупными серьгами в ушах, в драных ярких рубашках, подпоясанных вышитыми кушаками неизменно нарядные и вечно голодные запрягут своих лошадей, ухоженных и сытых, в отличие от людей, и маленький табор снова отправится в путь. Что поделаешь, цыгане теплолюбивый народ. Вот и кочуют вслед перелётным птицам: зимой к морю, летом обратно, в верховья могучей гостеприимной реки. Дунай, как и вольные цыгане, не признаёт границ, катит свои воды через половину Европы, и ему безразлично, на каком языке говорят люди, живущие на его берегах.
Цыгане же пели на своём наречии, звучном и резком, то холодном, как родниковая вода, то жарком, как пламя костров, навеки поселившееся в их чёрных глазах. Женщины в многослойных цветастых юбках плясали в середине огненного круга под гитары и бубны, под ритмичное бренчание собственных браслетов, и сверкали в ночи золотые мониста на высоких грудях и белоснежные улыбки на смуглых лицах.
Лицо старухи в обрамлении седых спутанных волос казалось почти чёрным. Полог кибитки был откинут, и свет от костров проникал внутрь, отражаясь на тяжёлых золотых украшениях. Она сидела у самого выхода, грузная, но ещё крепкая, не сводя цепкого взгляда с молоденькой девушки, полулежавшей на груде старых перин и комковатых подушек.
Не пара он тебе, красавица моя, не пара! бормотала старуха, повторяя одно и то же в сотый раз, как заклинание. Уйдешь с ним быть беде! Потому что не пара он тебе, не пара
Девушка её не слушала. Напряжённая, как перетянутая гитарная струна, она отчаянно пыталась уловить сквозь гомон табора: пение, хохот, выкрики, ржание лошадей, звук одного голоса, так непохожего на голоса её сородичей, или звон шпор на ботфортах, какие цыгане отродясь не носили
И действительно услышала шаги. К кибитке приближались двое. Но в проёме показалась одна голова, кудрявая, всклокоченная, с круглой серьгой в мясистом ухе.
Повезло же тебе, дочка! рассмеялся грубый голос. Век должна быть мне благодарна, что отправил веселить господ на свадьбе приворожила-таки знатного кавалера ловкие пальцы вставили ключ в замочек, и цепь с тихим звоном соскользнула со стройной щиколотки юной цыганки. Ну всё, лети, птичка!
Девушке не нужно было повторять дважды. Радостно вскрикнув, она выпрыгнула из кибитки прямо в руки второму мужчине, в ботфортах и длинном дорожном плаще.
Ай-ай, не к добру это, не к добру! снова запричитала старуха, стряхивая второй конец цепи со своей ноги, толстой, как колода. Не пара он ей, не пара
Кончай ворчать, мать! резко оборвал её лохматый цыган. На вот лучше, полюбуйся проверь, хорошо ли блестит! и он с гортанным смехом кинул старухе на колени тяжёлый кошель.
Что это? подслеповатая старуха с трудом нащупала завязки на кожаном мешочке.
Это выкуп! Самый большой выкуп, который когда-либо давали за цыганскую дочь больше и королева не стоит, честное слово! Теперь мой табор самый богатый в долине Дуная, и быть мне ром-баро ещё до начала весны, вот увидишь!
Распутав наконец шнурки, старуха жадно запустила пальцы в кошель, полный золотых монет, тяжёлых, гладких и прохладных. Но всё равно пробормотала себе под нос:
Не видать моей птичке счастья, не видать
Цыган услышал, замахнулся было, но блеск жёлтого металла подействовал успокаивающе. И он лишь брякнул старухе, уходя:
Твоя любимица всю жизнь будет в шелках ходить, из золотых тарелок есть!
Всего один год, всего год! А потом сто лет будет доживать в нищете и одиночестве со вздохом ответила старая цыганка.
Её никто не услышал: ни довольный отец, ни счастливая дочь. А если бы и услышали, это ничего не изменило бы. Никакие пророчества старой ворчливой бабки не могли остановить юную красавицу. Обняв тонкими руками шею любимого, она доверчиво прильнула к его плечу. А он прикрыл её от ветра полой своего плаща, пришпорил коня изабелловой масти, чистокровного андалузца, который стоил больше, чем все лошади табора, вместе взятые, и умчал цыганку в ночь
Глава 1. Ночь, день и снова ночь
Он шёл на свет. Шёл, полз, прорывался, плыл, летел способ движения можно было назвать как угодно, не суть важно. Главное, что он двигался к свету. Тоненький мерцающий лучик, словно путеводная нить Ариадны, пронзил густую тьму, и Лео намертво вцепился в него, как альпинист в спасательный трос. Сначала медленно, отчаянными рывками тьма очень не хотела отпускать! затем всё быстрее, всё легче преодолевая притяжение мира, оставшегося позади. А нить света разбухала на глазах: вот она уже толщиной с верёвку с канат с винтовую лестницу. Последний отрезок пути он летел по сияющему тоннелю, прямо в ослепительный круг золотисто-белого огня
Лео открыл глаза и снова зажмурился от яркого света, бьющего в лицо. Он повернул голову, и перед глазами заплясали аляповатые, слишком затейливые на его вкус узоры на толстом турецком ковре; отчего-то он точно знал, что ковёр именно турецкий. Щурясь и моргая, Лео осторожно приподнялся на локте и огляделся. Ковёр, пыльный, старый, линялый, почти полностью закрывал пол из широкой сосновой доски. И всё. Мебель в помещении напрочь отсутствовала.
И тут он вспомнил, что сам же вынес отсюда стол и стулья, с каким трудом вытолкал за дверь и спустил вниз скрипучий продавленный диван. Выволок даже старомодный торшер, чтобы не разбить при возвращении. Хотя толку от этого торшера было как от козла молока, ввиду полного отсутствия электричества в доме. Раньше оно наверняка было об этом свидетельствовал серый от пыли плафон под потолком но теперь нет. Да и не нужно Лео никакое электричество
Он встал, пошатываясь, и нетвёрдым шагом подошёл к окну, сквозь которое в комнату лился поток слепящего солнечного света. Всё верно, он сам снял ставни, присутствующие на окнах всех местных домов как единственное спасение от дневного зноя снял, чтобы ничто не мешало солнцу разбудить его.
Лишь свет мог вернуть его к жизни.
Вот только с каждым днём это происходило всё позже. Судя по углу падения лучей, шёл уже одиннадцатый час.
Лео со стуком распахнул створки окна и по пояс высунулся наружу, жадно вдыхая сырой воздух, пропитанный острым запахом моря. Мозг, словно промытый солёной водой, тотчас очистился и заработал чётко и быстро, выдавая соответствующую информацию.
Время действия: июль, самая середина лета.
Место действия: Андираспа, крошечный островок в Эгейском море, один из многочисленных островов Восточных Спорад, разбросанных более чем хаотично так и тянет сказать «спорадически»! вблизи берегов Малой Азии.
Действующие лица: Лео, строитель-отделочник, столяр и плотник в одном лице. Подрядился практически даром подлатать местную церквушку, а заодно и несколько домиков для паломников и туристов; правда, первые появляются на островке только в августе, а вторые лишь изредка приплывают полазить по скалистым берегам да поглазеть на редких птиц, гнездящихся здесь. Отдыхающие предпочитают останавливаться в деревне на соседнем острове Распа*, а то и вовсе на Хиосе, куда более приспособленном для приятного времяпрепровождения. Именно поэтому Лео и жил здесь уже более года.
*Распа, Андираспа изменённые названия. Прототипом места действия романа являются греческие острова Псара и Антипсара, принадлежащие архипелагу Восточные Спорады.
В гордом одиночестве.
Не считая тех дней, когда сам отправлялся на Распу за провизией и строительными материалами.
Вспомнив об этом, Лео тревожно нахмурился: как раз сегодня он планировал поездку в деревню. Надо было заказать ещё досок и пару листов кровли, заменить аккумуляторы для шуруповёрта и дрели, прикупить саморезов; да и запас продуктов подходил к концу.
А поскольку он сегодня сильно припозднился, отправляться следует немедленно если он хочет вовремя вернуться. А он очень хочет!
Захлопнув окно, Лео кинулся вон из комнаты, вниз по узкой, шаткой лестнице. Заглянул на кухню, жадно выпил чуть ли не полкувшина воды вода была тёплая, но идти к источнику за свежей уже не было времени выгреб из миски на столе горсть маслин, с полки в прихожей прихватил шляпу да очки от солнца и выскочил во двор. Быстрым шагом миновал гостевой домик, невольно рыща взглядом по сторонам. Но Бесс нигде не было видно: либо уже спит, либо ещё не вернулась с ночной прогулки
Зато Альфа был, как всегда, на посту: парил над островом чёрной точкой в бескрайней лазури. Один. Омега, похоже, уже сидела на кладке, в гнезде над карнизом высокой скалы, где берег отвесной стеной уходил в море. Алеты, они же соколы Элеоноры, обзаводятся потомством лишь к осени, позже любой другой птицы Северного полушария; и выкармливают птенцов мелкими перелётными пернатыми, что в это время года целыми полчищами мигрируют из Европы на юг. Альфа отличный охотник: с полтысячи пичуг так и не долетают до берегов Африки.
Лео обогнул церквушку из замшелого камня, но с блестящей новой крышей и, привычно балансируя на камнях, сбежал по насыпи к бухте. Едва он оказался на берегу, алет спикировал вниз и опустился на его протянутую руку. Сложив тёмные, почти чёрные крылья, в размахе достигающие около метра, он казался не таким уж и большим, сантиметров сорок в длину, весом с полкило.
Привет, красавчик! Лео одним пальцем пригладил жёлто-серые пёрышки на груди птицы. Алет щёлкнул хищным клювом и одновременно прикрыл от удовольствия круглые жёлтые глаза. Я в деревню и обратно. Как понимаю, ты скоро снова станешь папой, а, красавчик? Привезти твоей подруге что-нибудь вкусненькое?
Альфа смерил его гордым взглядом и с клёкотом взмыл ввысь, оставив на изодранном рукаве грубой кожаной куртки ещё пару царапин. Пернатый дружил с человеком не ради подачек: что он, сам свою подругу не накормит?!
Не обижайся! крикнул Лео вдогонку птице. У людей так принято: делать подарки в знак взаимного расположения!
Смилостивившись, алет спустился чуть ниже и описал над его головой пару прощальных кругов. Обычно он провожал Лео до большого острова, один или с подругой, но сейчас, видимо, не хотел оставлять её даже на короткое время.
Я скоро, ждите гостинцев! Лео махнул птице, и та, едва шевельнув кончиками распростёртых крыльев, повернула назад, в сторону гнезда.
Андираспу издавна облюбовали морские птицы. Это был каменный островок, неприступный с трёх сторон света, почти лишённый растительности и поэтому избавленный от постоянного присутствия людей. Однако колонии бакланов и буревестников предпочитали селиться на северной и западной стороне, подальше от единственного лодочного причала и особенно от парочки хищных соколов. И те, то есть соколы, властвовали на восточном берегу, довольствуясь компанией друг друга. Лео, с неистребимой человеческой склонностью всему вокруг давать имена, так и окрестил пернатых супругов: Альфа и Омега.
Они подружились почти сразу, как только Лео поселился здесь. Правда, самка, более светлая, с коричнево-бурым оперением, была пугливее, осторожнее и не подпускала нового обитателя острова к себе ближе, чем на два метра. А вот самец, крупный, почти чёрный, оказался не только бесстрашным и безмерно любопытным, но вдобавок ещё и падким на похвалу: ему явно нравилось, когда им любовались Тем более, что Лео делал это искренне он в жизни не видел ничего красивее полёта сокола в синем небе над синем же морем
Размышляя о причудах своих крылатых друзей, кстати, единственных, поскольку Бестию Бесс вряд ли можно было назвать другом так, соседка по воле случая он отвязал лодку, одиноко тоскующую у дощатого причала, ловко забрался в неё, взял со дна вёсла и сноровисто вставил в уключины. Мотор заводить не стал: затёкшие за ночь мышцы требовали разминки. Да и грести-то было всего ничего, чуть более двух километров. В случае надобности Лео мог легко преодолеть это расстояние вплавь, если волна была не слишком высокой. Он плавал как дельфин, хотя море впервые увидел лишь в шестнадцать лет. Зато его детство прошло в деревне, недалеко от того места, где тихая, скромная река Раба вливается в боковой рукав величественного Дуная
Солнце, благодатное солнце, когда-то пробудившее к жизни саму колыбель западной цивилизации Элладу, уже жарило во всю. Лео по утрам невыносимо знобило, но теперь он наконец снял кожаную куртку и заработал вёслами. С каждым гребком, плавным и мощным, старая, но ещё крепкая и вместительная лодка всё больше отдалялась от маленького необитаемого острова, приближаясь к большому обитаемому. Хотя большой Распа была лишь по сравнению с крошечной Андираспой. В главном и единственном посёлке на восточном берегу жили сотни три человек, в основном, рыбаки да лодочники, ещё полторы сотни рапсиотов обитали в середине острова, на холмах, поросших маквисом* и тимьяном, что позволяло разводить овец и коз. Более-менее плодородной земля была лишь в узких прибрежных полосах: там росли груши, сливы, абрикос, инжир и, конечно же, виноград куда ж без него? Там же, на пляжах, водились и дикие туристы, то есть любители простой и вечной красоты, ради неё готовые обходиться минимумом комфорта.
*Маквис заросли вечнозелёных жестколистных и колючих кустарников, низкорослых деревьев и высоких трав в засушливых субтропических регионах.
Швартуя лодку у причала, Лео нос к носу столкнулся с такими ценительницами естественности: навалившись на деревянные перила смотровой площадки, две дамы бальзаковского возраста в весьма откровенных нарядах разглядывали его с нескрываемым одобрением.
О-о, так вот что из себя представляет истинно греческий профиль! сказала одна по-немецки, обращаясь к подруге, но стреляя глазами в Лео. Наверняка только здесь, на краю цивилизации, ещё можно увидеть настоящих данайцев!
А какое у него тело! поддакнула вторая, взглядом ощупывая мускулы под рубашкой Лео, намокшей от пота и морских брызг. Достойное внимания самого Фидия или кто там ваял голых спортсменов?
Поликтет и Мирон, проходя мимо них, услужливо подсказал Лео на чистейшем немецком. А Фидий специализировался на богинях в исключительно целомудренных одеяниях
Не особо интересуясь дальнейшей реакцией любительниц античности, он стремительно исчез в дверях ближайшей кофейни: у него самого кофе уже два дня как закончился.
Эрасмос, владелец кофейни «Триера», он же бармен и официант по совместительству, был жгучим брюнетом неопределённого возраста, но явно пиратской наружности даже крупная серьга в ухе присутствовала. Едва завидев посетителя в окно витрины, Эрасмос кинулся готовить ему эспрессо. Сердечно поздоровавшись с ним, Лео уселся на высокий стул у барной стойки и уже потянулся за чашкой, как дверь снова распахнулась, пропуская коренастого пожилого бородача с мясистым носом и широкой улыбкой на смуглом лице.
Здорово, парень! бородач с размаху хлопнул Лео по плечу, ловко устроился на соседнем сидении и по-свойски кивнул хозяину заведения. Мне тоже ещё кофейку, пожалуй