Вернувшись к Аурен, я снова обращаюсь к своей силе, когда вновь замечаю ту последнюю крупицу гнили. Но она все равно не поддается мне. Теперь я даже не могу за нее ухватиться. Она застряла в Аурен, как пустившее корни зернышко. И тем не менее ее сила так же чиста, тело функционирует, как прежде. Аурен ничуть не изменилась, если не считать этой одной-единственной крупицы.
Так почему же она не просыпается?
Я хмуро смотрю на ее умиротворенное лицо, и меня со всех сторон охватывает беспокойство. С ее шеи исчезли еле заметные вены гнили, а кожа вернула свой привычный цвет. Аурен как будто погружена в глубокий сон.
Аурен, ты должна проснуться.
Но она, разумеется, не слышит. Она никогда меня не слушает. Только постоянно спорит, и в ней всегда виден тот задор, что я чертовски люблю.
Проснись и поспорь со мной, Золотая пташка.
Еще минуту смотрю на ее спокойное лицо, а потом поворачиваюсь и опускаюсь рядом с ней на пол. Прислонившись спиной к дивану, подтягиваю колени к груди и опираюсь на них локтями. Тру лицо рукой, чувствуя, как от усталости подрагивают ноги.
Наклонившись, я стаскиваю мокрые сапоги, бросаю их к камину, а после стягиваю перчатки и подношу ладони к огню. Но тепла не чувствую.
Страх заморозил меня.
Я продолжаю смотреть на пламя, все равно ничего не чувствуя, как вдруг внезапно с грохотом распахивается входная дверь. В мгновение ока вскакиваю, готовый к нападению, но увидев, как в дом быстро заходят две насквозь промокшие фигуры, замираю.
Не веря своим глазам, смотрю на Лу и Дигби.
А вы что тут делаете?
Лу скидывает капюшон. Тяжело дыша, она держит Дигби, закинувшего руку ей на плечо. С них обоих стекает ледяной дождь.
Он уперся, что хочет остаться со Златовласой. Истерил, пока я не согласилась пойти за тобой, а заодно взять и его.
Я смотрю на угрюмого мужчину, но он только хмурится. От стекающей с него воды на полу образуется лужа. Несмотря на свирепый взгляд, он выглядит так, словно вот-вот рухнет оземь.
Я останусь с ней.
Хорошо, вздохнув, говорю я.
Дигби недоуменно смотрит, словно удивлен, что я так легко уступил. Но я хочу для Аурен только лучшего и знаю, что она была бы не против, если бы рядом с ней находился Дигби.
При помощи Лу Дигби ковыляет к нам и смотрит на Аурен. У него на лбу залегает складка печали.
Она так и не проснулась?
Нет.
Похоже, зимний шторм не охладил пыл Дигби, потому что он так же сердито сверкает глазами, что и раньше.
Этого вообще не должно было случиться, гаркает он. Ты якобы защищаешь ее? Якобы печешься о ней?
Я сжимаю руки в кулаки.
Черт возьми, ну конечно, пекусь!
Тогда почему ты позволил этому случиться? возражает он, но эти вопросы я и сам не устаю себе задавать. Разве ты не самый могущественный король в мире? Так сделай что-нибудь!
Если бы только мог, будь я проклят.
Ей просто нужно отдохнуть, снова говорю я без тени гнева в голосе.
Дигби, мокрый и негодующий, стоит напротив меня: щеки у него обветрились, а нос покраснел от холода.
Ну же, успокойся. Ты ее видел, и Слейд прав. Ей нужно отдохнуть. Лу решает увести Дигби. Всего секунду он противится, не сводя с Аурен взора. А потом поворачивается и послушно идет с Лу к коридору, ведущему в заднюю часть дома, где находятся несколько спален. Давай-ка сделаем набег на комнату Озрика. Там точно что-нибудь подберем тебе из одежды.
Когда их шаги стихают, я снова смотрю на Аурен, но она все так же лежит недвижимая как труп. Единственное, что не дает мне сойти с ума от страха золотая аура, которая парит вокруг ее тела. Она все еще слабая. Тусклая. Но я ее вижу, а потому хватаюсь за нее, как за единственную нить, которая удерживает камень.
Ей просто нужно отдохнуть.
Эта мантра непрерывно звучит у меня в голове.
Аурен использовала слишком много своей магии. Она выкачала из нее все силы, чуть не доведя до смертельного исхода. Но сильнее всего меня беспокоит, что Аурен воспользовалась иной стороной своей силы, которую раньше никогда не применяла. Кто знает, какой урон ей это нанесло?
Держи.
Ко мне подходит Райатт и встает справа, протянув кружку с дымящимся варевом. Взяв, я заглядываю в нее и вижу водянистый бульон с несколькими кусочками лука и сельдерея.
Больше ничего раздобыть так быстро не смог, пожав плечами, говорит он. Завтра нужно сходить в Погреб.
Я залпом выпиваю жидкость, не распробовав ее на вкус. Чувствую только, как горячий бульон обжигает язык и стекает в пустой желудок.
Райатт пьет из своей кружки гораздо медленнее, и я чувствую на себе его пристальный взгляд темно-зеленых глаз.
Что? спрашиваю я.
Такого прежде не бывало.
Я смотрю на лицо Аурен.
Да, не бывало.
Не хочу показаться идиотом, поскольку уверен, что ты уже это сделал, но разве нельзя просто вытащить из нее оставшуюся гниль?
К несчастью, ты идиот, потому что я, черт возьми, пытался.
Что изменилось?
Поставив пустую чашку на деревянную каминную доску, я опираюсь рукой на темное дерево, опускаю голову и смотрю на пламя.
Не знаю. Может быть, я слишком резко применил к ней силу. А может, слишком надолго ее там оставил.
То есть А раньше ты оставлял в ком-нибудь гниль?
Я многозначительно смотрю на него.
Разумеется, оставлял. Когда хотел кого-нибудь убить.
Он отмахивается.
Нет, если как раз не пытался убить?
Нет, огрызаюсь я, с такой силой сжав каминную доску, что дерево протестующе скрипит. Обычно гниль мне подчиняется. Она никогда так не поступала.
Я не понимаю, что случилось. Даже сейчас чувствую в Аурен это гнилое зернышко, но не могу за него ухватиться. Оно мне не поддается.
Она проснется?
От ярости я ощетиниваюсь.
Конечно, проснется! кричу я. Кожа на руках вздувается, когда шипы стремятся прорваться сквозь нее. Иди нахрен, раз вообще об этом спрашиваешь!
Ну и ты иди, черт тебя подери. Вопрос-то обоснованный.
Я сжимаю руку, уже почти готовый хорошенько его ударить, но тут возвращается Лу.
Уже шалите, мальчики? Она переоделась, сняв мокрую одежду, и надела огромные меховые тапочки больше медвежьих лап. Здесь это самая любимая ее вещь, хотя тапки выглядит на ней нелепо. Дигби с ней нет.
Он отдыхает. Пытается делать вид, что это не так, но состояние у него ужасное. Отдала ему кровать Озрика, говорит Лу, и мне даже спрашивать не пришлось. Она подходит к нам и встает, уперев руки в боки. Ну так что? В чем проблема?
Я просто пытаюсь, мать его, поговорить, бурчит Райатт.
По поводу Златовласой? догадывается Лу, фыркает и подходит к Аурен. А может, лучше не дразнить гнилого медведя?
Брат закатывает глаза.
Ты что делаешь? спрашиваю я, когда она снимает с Аурен одеяла.
Она показывает мне сверток с одеждой.
К ней можно прикасаться?
Меня охватывают сомнения.
Не уверен. Вообще сейчас день, поэтому ее дар уже проснулся, но Я осекаюсь.
Но она просто обезумела и ночью, когда это было невозможно, превратила замок в огромную золотую пасть, которая все поглотила? отпускает Лу остроту.
Но она не позолотила ни одеяла, ни диван.
Какая жалость. Ненавижу этот зеленый цвет, говорит она, окинув взглядом подушки, а потом передает пару толстых меховых чулок и носков. Это для нее.
Спасибо.
Лу поворачивается к Райатту и шлепает его по руке.
Пойдем займемся чем-нибудь полезным: например, разожжем камин в спальнях и наберем побольше дров. Вряд ли в ближайшее время буря прекратится.
Они исчезают в коридоре, и их голоса постепенно стихают. Снова на всякий случай, надев перчатки, я осторожно поочередно поднимаю ступни Аурен и натягиваю на нее мягкие чулки. Осторожно двигаю ее, когда мне нужно ухитриться натянуть их до конца. Закончив, я снова аккуратно переворачиваю ее на бок, чтобы Аурен не лежала на спине.
Потом надеваю на нее носки и укрываю одеялами. Ее хрупкая рука свисает с дивана, и тут я подмечаю надорванные клочки отрезанной ленты, которая еще привязана к ее запястью.
От прилива удушающих чувств кружится голова, а печаль давит на меня, заполняя без остатка.
Едва касаясь, я поднимаю ее руку и вожу пальцами по обрубленному концу. Он лежит неподвижно и грузно отрезанным шелковистым трупом.
«Воспользуйся лентами».
«Я не могу».
«О, она тебе не сказала? Она потеряла эту привилегию».
От злости сводит скулы, гниль сдавливает шею карающими путами.
Я осторожно развязываю ленту и кладу ее в карман единственное сухое место в одежде. Потом укладываю руку Аурен под одеяло и опускаюсь на пол. Когда Лу возвращается в комнату, не знаю, сколько прошло времени. От нее пахнет дровами и дымом, и она выглядит уставшей, но все равно садится на пол рядом со мной.
Если она сейчас спросит, почему я не могу помочь Аурен, боюсь, попросту сорвусь.
Однако она молчит. Мы просто смотрим на пламя, слушая его потрескивание, а снаружи завывает буря.
Когда Лу заговаривает, я настолько погружен в свои мысли, что почти вздрагиваю, позабыв, что она рядом.
Помнишь, как я примкнула к твоей армии?
Я замираю и кошусь на нее краем глаза, заметив ее задумчивый вид. Лу никогда не обсуждает это, никогда не обсуждает себя в те времена. Мы всегда с уважением относились к ее пожеланиям, потому что у каждого есть мгновения прошлого, которые мы не хотели бы обсуждать. Когда кто-то из нас поднимал эту тему, Лу всегда ее пресекала, поэтому я потрясен тем, что она сейчас об этом заговорила.
Чувствуя, словно ступаю по льду, который может в любое мгновение треснуть, я осторожно киваю.
Помню.
Положив запястья на колени, она качает головой.
Я была как дикая кошка, которая не могла закончить ни один разговор, не затеяв драку.
Я улыбаюсь, вспомнив дерзкую злобную девчонку, которая изрыгала самые пошлые и грубые ругательства, что я слышал, а ведь ей было всего четырнадцать лет.
Удивительно, как у тебя не выросли когти.
Лу хмыкает и щелкает по торчащему из губы деревянному пирсингу, рубин в котором блестит в свете камина.
Я прямиком направилась к тебе, посмотрела в глаза и сказала, что твой капитан костлявый нытик, который даже от плевка увернуться не может, а тебе нужны солдаты с трезвым расчетом.
От этого воспоминания у меня вырывается смешок.
А он тем временем держал тебя за шкирку, пока ты не пнула его по коленям.
Напрасно этот ублюдок обвинил меня в воровстве.
Ты права. Поэтому я выдал тебе форму и велел тащиться в казарму.
Уголки ее губ приподнимаются.
Ты сказал, если я хочу заменить одного из твоих капитанов, мне хотя бы нужно научиться владеть мечом.
И посмотри, кем ты стала, отвечаю я, капитаном правого фланга.
Лу проводит рукой по своим коротко стриженным волосам и останавливает палец на вырезанном рисунке в форме лезвия.
Давай по-честному: в тот день ты увидел на улице заморенную голодом, бездомную девчонку и пожалел ее. В ее голосе звучат ностальгические нотки, приправленные какой-то горькой радостью.
Напротив, искренне отвечаю я. Я увидел свирепого компаньона и человека, не боящегося вступить в бой. Человека, который мог бы стать прекрасным лидером, если бы ей только дали шанс обучиться.
Лу поворачивается ко мне, и впервые за много лет я словно снова смотрю на ту четырнадцатилетнюю девчонку. Она выросла в недостойной семье, угодила в ловушку их пороков. Лу была испорченной брошенной девочкой, вынужденной самой о себе заботиться. Ее воинственный настрой вовсе не был недостатком. Он был ее храбростью.
Знаешь, в тот день я тебя ненавидела. Ты завербовал меня в свою армию и превратил в одного из твоих гребаных солдат. Я не хотела перед тобой отчитываться. Вообще ни перед кем не хотела.
О, я в курсе. Ты не раз проклинала меня за это. Если не ошибаюсь, ты целых девять месяцев несла службу у отхожего места.
Двенадцать, почти гордо возражает она. И втайне ненавидела тебя еще сильнее, потому что испытывала жуткую благодарность. Когда я приподнимаю бровь в ответ на ее искренность, она качает головой и вздыхает. Давай посмотрим правде в глаза. Если бы ты не забрал меня с той улицы, дав меч, я бы умерла, Рип.
Я качаю головой.
Ни на секунду в это не поверю. Уже тогда ты была сильной.
Лу смотрит карими глазами на обугленные дрова, горящие на каминной решетке.
Я не про физическую смерть, а моральную. Эмоциональную. Духовную. Она прижимает руку к груди и дважды по ней ударяет. Когда существуешь в таких условиях, невозможно мыслить или жить припеваючи. Я была мертва и бежала, просто пытаясь выжить. Просто пытаясь прожить еще один день. Один день. Люди этого не понимают, если никогда не жили в таких условиях. Я всегда бежала, не ожидая ничего иного. Кроме этого бега, борьбы и попыток выжить, у меня не было никого и ничего.
Ты уже не та девчонка, что была раньше. Твоя жизнь изменилась.
Ты прав, отвечает она. Как и Озрик больше не наемник, а Джадд не вор. Потому что ты выбрал нас, дав возможность сражаться на твоей стороне, и показал, что одним днем все не заканчивается. Жизнь это не только бегство и попытки выжить. Лу пристально смотрит на меня. Я стала такой, потому что ты принял меня в свою армию и позволил служить тебе капитаном.
От неожиданно нахлынувших чувств сжимается сердце.
Ты целиком и полностью это заслужила, Талула Галлерин.
Лу морщит носик и наклоняется, ударив меня по руке, но удар едва заметный и близко не сопоставим с ее реальной силой.
Не называй меня так.
Я ухмыляюсь и потираю руку.
Все такая же злобная.
Всегда, смеется она, а затем кивает на Аурен. Ты же знаешь, что она проснется.
Я глотаю подступивший к горлу ком, и хороший настрой как рукой снимает.
Так уверенно говоришь.
Потому что я и правда уверена, говорит Лу, а потом отворачивается и вскакивает на ноги. Ты принял мою воинственность и швырнул мне в лицо форму. Ты познакомился с кровожадностью Озрика и решил отдать ему свой меч. Ты видел тюремные камеры, которые не смогли сдержать Джадда, и отдал ему ключи, не бросив в другую темницу. А теперь ты нашел свою золотую пташку и увидел, как она покидает клетку. Она откроет глаза, как и остальные благодаря тебе.
Как прозаично. Я, черт возьми, отравил ее гнилью.
В ответ Лу лишь пожимает плечами.
В каждом из нас есть немного гнили, и я бы ни за что этого не изменила. Так мы и выживаем.
Глава 7
Слейд 8 лет
Я жутко устал. У меня болит все тело, но сильнее всего руки и спина, откуда видны шипы. Они торчат даже сейчас, отчего кожа натягивается и становится серого цвета.
Еще!
Я вздрагиваю, услышав приказ отца, но поднимаю меч и пытаюсь его удержать, хотя он тяжелый, и у меня сильно дрожит рука.
Боевому искусству меня обучает фейри по имени Кадо. Он лысый, как мой отец, но темнокожий и без бороды, и умеет доставать из пальцев клинки. И когда Кадо их достает, день редко бывает хорошим.
Раньше я упражнялся с Кадо три дня в неделю примерно по часу, но после того, как несколько недель назад у меня проявилась сила, отец заставляет меня тренироваться каждый день на протяжении нескольких часов. Он говорит, что я должен нарастить физическую силу, чтобы уметь обращаться со своей магией. Остальные мои уроки пока временно приостановили. Но я еще не умею пользоваться своими шипами или силой по команде.
Я стараюсь. Правда стараюсь. Я устал каждый день торчать на этом поле под палящим солнцем, истекая потом, но отец заставляет меня упражняться не с деревянным мечом, а с настоящим. Меня все это бесит. Однако отец утверждает, что, только превозмогая себя, можно пробудить свою магию.
Я едва успеваю поднять меч, как Кадо обрушивает на него свой клинок. Я должен отрабатывать блок, но он бьет так сильно, что лязг металла проходится по рукам, отчего возникает неприятное ощущение в зубах.