Случайности одной жизни
Закономерности или мистика?
Валерий Павлович Киселёв
© Валерий Павлович Киселёв, 2023
ISBN 978-5-0060-3923-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Из случайностей постепенно складывается жизнь, характер человека, а то и судьба А, может быть, случайности всё же закономерны? Может ли человек сам формировать свою судьбу, или она предопределена свыше?
* * *
«Свичушко светлое, спи со Христом,», слышу чей-то шёпот. Слёзы в усталых, добрых глазах. Засыпаю. Мне едва ли полтора года Кто такой Христос не знал, конечно, да и что такое «свичушко» тоже. Но эти слова запомнил навсегда
Тогда я не знал, что мама оставила меня у бабушки в глухой деревне Вологодской области, уехала к отцу, младшему лейтенанту Советской Армии в Красноярск-26, чтобы родить по дороге моего на год младшего брата Сережку А пока я знал только, что корову звать Красулей, она часто мычит и ест сено, а пьёт из ведра. Помню, как дзенькает в ведро молоко, когда бабушка где-то под домом доит корову. Молоко тёплое и сладкое. Ещё в доме был старик, мой дед, он обычно молчал, а иногда чесал свою деревянную ногу: «К погоде». Напившись чаю, дед говорил: «Вот теперь всё хорошо. Всё в порядке». Говорил он очень кратко и понятно: «Обедать станем Баню станем топить».
Лежу в деревянной кроватке и пальчиком давлю клопиков на стене дома. Обои у кровати в засохших кровавых пятнах. Всё тело у меня было в коростах от укусов. Засыпаю под шуршание тараканов на полатях. Удивлялся, как тараканы умеют шевелить усами. В ногах огромный чёрный кот, тоже с усами длинными и белыми. «Мозерушко-батюшко», говорила ему бабушка.
* * *
Сижу на полу, кто-то вываливает передо мной корзину живой рыбы Рыбины прыгают, я хватаю их руками, смеюсь. Запомнил слова: «Вот комедиянец-то» Это был мой дедушка, по маме, Константин Афанасьевич Клюшин. Через много лет узнал, что дед воевал солдатом в блокадном Ленинграде. Как только выжил А вернувшись с войны, снова работал секретарём сельсовета. Умер в 1954 году, когда мне было два года. Наверное, вскоре после той встречи в деревне, с корзиной живой озёрной рыбы.
Мама рассказывала, что спустя какое-то время после смерти, он снова приходил. Жена его, моя бабушка Настя, увидела, как он открывает дверь в избу, только ногу через порог, испугалась, закричала, и дед как растаял, дымкой
* * *
Смотрю в окно мимо несутся деревья. Как их много Поезд Очень хочется какать. Кому сказать об этом я и говорить ещё не умею «Свичушко светлое», она бы поняла Пошёл запах. Морщатся какие-то люди. Кто-то тащит меня на руках по вагону, за окнами пролетают деревья. Грохот вагона, дверь. Кто-то держит меня на руках, а подо мной дыра, и туда можно какать Стало легче. Какой-то мужчина, я понимаю, бабушка говорила, что это папа, в военной форме, вытирает мне попу, ругается
Он вёз меня из деревни в Сибирь, к маме и братику
* * *
Отца призвали в армию 1 декабря 1944-го. А 17 лет ему исполнилось 27 декабря того же года. Это был последний военный призыв. Если бы он родился дней на 5 позже, в начале 1928-го, то и судьба его сложилась бы по-другому. Шесть с половиной лет отец служил солдатом в Литве, гонял банды «лесных братьев». Награждён был медалью «За боевые заслуги». Все эти годы мама ждала отца. Да не просто ждала, а пахала, жала рожь, косила сено в колхозе, зимами рубила ёлки на лесозаготовках.
Любимой песней отца была «На позиции девушка провожала бойца». Вернулся из армии, и, поскольку был комсоргом батальона, его с шестью классами образования назначили инструктором райкома комсомола. Только женился опять призвали в армию, в военно-строительные войска, в Архангельск. Там я и родился. Школу отец закончил заочно, имея двоих сыновей, а потом, тоже заочно, и юридический институт.
А через год после повторного призыва в армию часть отца эшелоном в Сибирь. Везти меня с собой мама не рискнула, да и снова была беременна оставила меня в деревне на родителей отца. Только приехала в Красноярск родила Серёжку Больше года я жил с бабушкой и дедушкой.
* * *
Кто-то, наверное, папа, несёт меня на руках. Вижу рельсы. Темно, холодно, страшно, дышать тяжело мороз. Отец вдруг шагнул вправо и мимо с грохотом пронёсся поезд. Ещё бы несколько секунд, как потом мне рассказывал отец, и не было бы нас обоих. Шапка офицерская у него была завязана мороз! Случайно сделал шаг вправо И громыхнул состав
Отец так крепко меня сжал, что замерло сердце. Нас бы смело Мёртвых
* * *
Какой-то человечек, спит, раскинувшись на одеяле, какая-то женщина, понимаю, что близкая мне, говорит: «Это твой братик, Серёжка. Я твоя мама» Что такое «мама»? А кто же была та женщина, которая говорила мне «свичушко светлое»? «Я сам!» отвечаю этой женщине, когда она хочет помочь мне раздеться.
Почему она обнимает меня и плачет?
* * *
В руках что-то острое, и красное. У братика пальчики красные. Пытаюсь отнять у него это что-то острое и страшное. Кто-то нам осторожно разжимает пальцы, и плачет. Красное и липкое в руках, но не больно. Крик: «Отец, ну как ты мог оставить на столе бритву?»
Красное и липкое это Серёжкина кровь, из его малюсеньких пальчиков
* * *
Серёжка, братик, упал с чемодана. Он был ему кроваткой на табуретке. Крик, рёв
57 лет спустя: брата, мёртвого, голого, выносят из дома двое мужиков, задевают виском об косяк, и кровь, у мёртвого на виске, на том же месте, как тогда, когда он маленьким упал с чемодана. Хотя только что умер Удар в тот же шрамик
Вот и кончилась его жизнь Пустая и бесцельная, ни жены не было, ни детей. Горе нашей семьи
* * *
Отец пришёл со службы, и в шинели, не раздеваясь, свалился спиной на кровать. Я развязываю ему тесёмки на шапке, а он пытается меня прогнать, теряя сознание. Скоро заболел и я, заразившись от отца. У кровати стоял таз, полный моей крови. Теперь понимаю, что столько крови из меня выйти не могло, она была с водой, но тогда было удивительно и непонятно, откуда в тазу её столько. Это был, кажется, гонконгский грипп.
Какой-то мужчина в белом халате, стоит рядом и говорит непонятное слово: «Кризис Кризис». Выжил.
А потом, почти без пауз, были коклюш, корь, воспаленье лёгких, ревматизм сердца
* * *
Играем во дворе у дома, бегаем друг за дружкой. Нам по 56 лет. Вдруг брат Серёжка пропал. Рядом открытый, без люка, колодец канализации. Он там! Ору, топаю от ужаса ногами. В колодец прыгает солдат, вылезает с Серёжкой, он ревёт весь в чёрной грязи. Бегу домой, за мной солдат несёт Серёжку на вытянутых руках. Мама долго отмывала его в ванной от дерьма
Он мог бы погибнуть ещё тогда.
* * *
Идём к озеру с братиком, мне 8, ему 7 лет, навстречу человек 56 мальчишек. Драка, бьюсь. Больно, кровь из носа, но бьюсь. Вижу, как отец, догонявший нас, с матом хлещет офицерским ремнём мальчишек. Они разбегаются с рёвом. «А где Серёжка?» Он встаёт из кустов справа. Отец хлещет ремнём и его: «Трус! Брата бьют, а ты в кусты?»
Никто из нас троих не мог знать, что этот случай так по-разному сформирует характеры братьев.
* * *
Зима, от станции до деревни 50 километров едем с отцом на санях. Встречал нас брат отца дядька Сергей. У него брат Сергей, и у меня, только мы его зовём просто Серёжкой. Быстро темнеет, я, во что-то закутанный, сижу перед задними копытами лошади. Она, то и дело фыркая, чуть ли не бьет мне этими копытами в лицо. Вижу, как в меня от копыт летят какие-то красные брызги. Холодно. Обернулся дядьки Сергея на санях нет, отец спит, откинувшись с саней головой, без шапки. Лошадь бежит и бежит. Звёзды на небе, сугробы по сторонам. Кто-то воет Потом узнал, что братья со встречи выпили, да так крепко, что дядька Сергей свалился с саней на дорогу. Потом, очнувшись, всё же догнал нас.
Мама потом говорила: «Доехали тогда только бабушкиными молитвами». Она всегда перекрестит нас в дорогу, а если знает, что едем к ней, то молится. «Царица небесная, спаси и сохрани!» всплывают в памяти ее слова. Бабушка крестила даже квашню на пироги, оставляя её на ночь у печки.
* * *
Мама намазала маслом кусок хлеба, посыпала его песком, и бегу во двор. Какой-то мальчишка вырывает у меня изо рта не разжёванный кусок хлеба, ногтями больно зацепил дёсны Заревел, слёзы по щекам
Зимой, в трескучий мороз, гулял и лизнул огромные чугунные ворота у дома Кто-то льёт воду из чайника на прилипший к металлу язык Вот теперь можно и пореветь
* * *
«К трём прибавить четыре. Сколько будет, Киселёв?» спрашивает учительница. « Вычитать и умножать, малышей не обижать учат в школе, учат в школе». Стою у парты, я первоклассник, и перебираю пальчиками, считаю: «Три, ещё один, два, три, четыре Стало»
Соседка по парте, Наташа Погорелова до сих пор помню её взгляд, смотрит на меня со смесью жалости и презрения
* * *
С парты скатилась ручка на пол. Надо спросить разрешение учительницы, чтобы поднять её. Держу руку, но она не видит меня сижу на последней парте, и продолжает диктовать. Я понимаю, что теперь не успею записать, но и поднять ручку без спроса не решаюсь.
«В чём дело, Киселёв?» спрашивает наконец учительница. Пытаюсь объяснить, чуть не плача. «Давно бы поднял». И продолжает диктовать.
* * *
Кто-то крикнул, что Шмага убил Тайгу, любимую собаку нашего двора. Она, чёрная, маленькая, лежит, мёртвая, вытянув ноги, у мусорного бака. С воплем бегу за Шмагой, он от меня. Врываюсь в его квартиру, с рёвом бью его ногами, руками, он орёт, а я бью и бью
Через 45 лет, такую же Тайгу, сосед, офицер в отставке, на моих глазах зарезал ножом у нашего дома, чтобы не мешала спать пустым лаем его маленькому сыну Шла война в Чечне
* * *
Учительница называет оценки за диктант. «Петров три, Крюк три, Скамницкий два, Козлова четыре». Делает паузу, смотрит на меня: «Киселёв Как всегда пять». Пришёл домой, портфель бросил в прихожей, сел на пол, и плачу: «Опять двойка за контрольную по арифметике». Пришёл отец со службы: «Почему тут сидишь?». Рассказал. «Ерунда какая Я в пятом классе школу чуть не сжёг, и то не ревел».
Потом бабушка рассказывала, как из-за отца чуть не сгорела школа бросил мячик в печку, он выкатился, горящий
Школа эта лет через 20 сама развалилась, от старости
* * *
Поезд. Мы с братом мне лет 9, Серёжке на год меньше, одни едем к бабушке из Красноярска в деревню в Вологодской области. Отец посадил нас на поезд, «Смотри за Серёжкой!». Через всю страну двоих малышей, и не боялись же Какая-то большая станция, толпы людей. Вышли на перрон, Серёжка куда-то убежал. Нервничаю, поезд уже гудит, вот-вот тронется, а его нет и нет. В последние мгновения он подбегает к вагону, проводница за руки втаскивает его, я реву, кричу, бью его
Все остальные дни дороги он смирно сидел у окна.
* * *
«Ети, ети, разьети» говорит дядька Сивиря, нахлёстывая вожжами кобылу. Он встретил нас с братом на станции Харовская. Едем на телеге, 50 километров, впереди лошадь, машет хвостом. Едем долго. По сторонам лес, дядька Сивиря ругает лошадь, то и дело добавляя: «Ёлки зелёные» Дорога плохая, даже не для телеги. Опрокинулась боком, в огромную лужу, в грязь упал наш чемодан, да и мы с братиком сползли в эту лужу. «Ёлки зелёные!» говорит дядька Сивиря, и много разных нехороших слов, таких же, когда отец, пьяный, ругается с матерью. Вроде бы не утонули, выбрались, грязные, мокрые. Достали и чемодан. Потом узнал, что это место называется Степачиха.
Много лет спустя, проезжая по уже нормальной грунтовой дороге на иномарке, пытался найти это место, где опрокинулась наша телега. Нет, не найти, по сторонам одни «Ёлки зелёные»
С дядькой Сивирей интересно было ловить неводом рыбу. То дело невод цеплялся за траву, дядька со словами «А задинем, так отдинем» снимал трусы и бултых в воду. Как жаль, что я не записал его рассказ матюк на матюке, как он однажды гнал стадо свиней из деревни в райцентр 50 километров! Жаль, что писатель Василий Белов своего «Африканыча» написал не с дядьки Сивири повесть была бы ещё интересней.
* * *
Солдатский клуб, в части, где служил отец. Мы, мальчишки, сидим на полу перед сценой. За нами сотни солдат, кашель, густой запах портянок и немытых тел. На сцену вышла молодая яркая женщина, и запела: «Подставляйте ладони, я насыплю вам солнце». Голос сильный, необычный, нежный. Солдаты и кашлять перестали, и запах портянок исчез. Это была Лариса Мондрус, дала концерт в воинской части. Удивительный голос её и красоту запомнил на всю жизнь Она была как из другого мира
За городом было кладбище, как-то забрели туда с мальчишками: столько солдатских могил! Железные памятники со звёздочками, на фотографиях молодые лица. Войны нет, а солдаты погибали. Строили они какой-то огромный секретный завод
* * *
В городе появился театр. Строили его солдаты, отец был командиром роты. То и дело ходили всей семьёй в этот театр. За несколько лет на всю жизнь наслушался опер и оперетт.
На площади у театра нас принимали в пионеры. Помню, как, запыхавшись, бежал домой, гордый, пальтишко нараспашку, в только что повязанном красном галстуке, и пел: «Близится эра светлых годов, клич пионера всегда будь готов»
* * *
В четвёртом классе заболела наша учительница, Раиса Ивановна. Всем классом пришли к ней домой. Она лежала, смотрела на нас и плакала. Мы стояли, молчали, не зная, что говорить и не понимая, почему она плачет.
Уходили мы от неё уже какими-то другими. Наверное, повзрослевшими.
* * *
Быстрый ручей Миниха в деревне Босиком в ледяной воде, переворачивая камни, вилкой ловим с мальчишками пескарей и налимов. Ноги сводит от холода, и ничего, не болели. Первый пойманный на удочку окунь, потом здоровенный лещ. Мальчишеское счастье Через много лет мой сын, тогда пятилетний, на этом же месте с лодки поймал на удочку своего первого окуня
Рядом с Минихой дедова кузница. Стучит молотом, на наковальне красные зубья бороны. Попробовал, интересно. Столько вокруг разных железок, а запах от горна Нашёл в углу старую подкову: «Дед, разогни». Не сразу, но подкова разгибается. Попробовал и я никак, маловато ещё силёнок.
Кто-то завёл лошадь в станок из столбов, как в клетку, дед схватил её за ногу, подвернул, во рту гвозди, и раз-раз их в подкову. Ещё немного лошадь бежит в гору, гривой машет, сверкая подковами.
* * *
Отец читал почти всё свободное от службы время, и нас приучал, включая и маму. Завёл специальную тетрадь, куда записывал прочитанные нами книги. Я читал запоем, даже ночью, в школе на уроках. На алгебре читал «Спартака» В каком-то году прочитал ровно 100 книг.
Брат Серёжка читать не любил, за что был не раз наказан. Отец привязывал его ногу офицерским ремнём к ножке стола, чтобы не бродяжничал, а читал.
Однажды, чтобы хоть как-то его стимулировать, отец записал в прочитанные им книги стихотворение Некрасова со словами «Только не сжата полоска одна, грустную думу наводит она». Я тогда еще возмущался такой поблажкой.
* * *
В городе открылся Дворец пионеров. Записался в судомодельный кружок. Выточил модель подводной лодки. Гордился, что сам. Лет через 40 мне, уже журналисту, довелось побывать на настоящей подводной лодке «Нижний Новгород», на Северном флоте. Поразили её величина и мощь. Идём с делегацией по отсекам, у меня развязался шнурок на ботинке. Пока завязывал, нагнувшись за мной задраили люк. Пришлось ждать, пока меня не хватились. Вспомнил тогда и модель подводной лодки, сделанную своими руками. А брату довелось строить настоящие подводные лодки.
В каком-то военном городке на Севере меня поразили стоявшие бок о бок десятки подводных лодок со ржавыми бортами.
Стоял на стапеле завода «Нерпа», смотрел на поднятый остов АПЛ «Курск» с разорванной взрывом носовой частью, и не мог сдержать слёз Уважаю моряков-подводников, «Под чёрной пилоткой стальные глаза».
* * *
Как изменились за каникулы наши девчонки Мы уже в 6-м классе. Моя соседка по парте Ирина Зубавина, яркая, черноглазая, с короткой причёской, тонкими манящими губами. Похожа на актрису Ольгу Павловец. Стало не до учёбы: голова сама поворачивается налево смотреть на неё. Наконец, меня пересадили на первую парту Вертеть головой стало сложней. Через полгода мне пришлось поменять класс, школу и город отца перевели на другое место службы.