Но этот же моцион подействовал на Шиволовского и отрезвляюще. Вначале он попытался было поймать разъярённую мадам Куку, объясниться с ней, но всякий раз отскакивал от неё, как ужаленный.
Наконец, он вынужден был прижаться к воротам и принять круговую оборону, как боксёр на ринге. Но противник, видимо, насладившись поединком, и выплеснув всю свою энергию, накопившуюся за двое суток в узилище гаража, отстал от несчастного и бросился прочь.
Как только наступила тишина, и в ней послышались удаляющиеся шаги, Валерий Павлович отнял руки от лица увидел, как от гаража быстро удалялись "Монтана", перекатываясь по округлым полушариям.
С Валерия Павловича напряжение спало. Он почувствовал, что побит, но как будто жив.
Однако любые побои оставляют раны, если не в душе, то на теле. И не успело чувство достоинства разлиться по ожившему организму и сознанию, расправить грудь и гордые плечи, как к лицу Валерия Павловича прилила страшная боль. Словно со щёк и носа содрали кожу не на один, а на десяток ремней для талий нежных созданий. И Валерий Павлович взвыл:
Ой-ей-ёй!!. лицо загорело нестерпимым пламенем.
Шиволовский выдернул из кармана платок и приложил его к лицу. Материал тут же принял окраску флага, под которым в пору было выступать в защиту прав потребителя.
У-у-у! Чтоб у тебя на глазу ячмень вскочил! Чтоб ты облысела! Чтоб тут вариант красноречия можно себе представить, ибо Шиволовский не ограничивал себя в речитативе.
Через какое-то время Валерий Павлович поспешил в гараж. Ему страстно захотелось увидеть себя в зеркало. Оценить горячие припарки?
Шиволовский, войдя в гараж, почувствовал, как пол проваливается сквозь землю, и он за ним следом. Даже на какое-то время, показалось, ушёл в тартарары.
Перед ним стояли "Жигули", но не те, которые при определённых обстоятельствах превращаются в ресторан, спальню и секс-салун. Не те, которые он с таким трудом добивался, ждал и уже заочно любил, как вторую жену. "Жигули", которые гладил во сне по желобку, а потом наяву. Любовался и не мог насмотреться. Без которых уже жизни не представлял И которые верой и правдой начали служить своему хозяину. И теперь, глянув на машину, на свою красавицу, Валерий Павлович, стоя на коленях и качаясь из стороны в сторону, рыдал.
Перед ним стояла машина, напоминающая огромную консервную банку, которую распечатывали, за неимением штопора, топором. Что рубилось было порублено, что разбивалось превратилось вдребезги, как снаружи, так и внутри. И вообще, груда утиля и металлома. Перед чем невольно хочется снять шляпу и вместе с головой. Орудие вандализма безмятежно валялось тут же, на полу.
Когда шок прошёл от второго представления, Шиволовский почувствовал, как нещадно жжёт лицо, по нему катились солёные слезы, возможно, с горючей смесью. Отчего Валерий Павлович вновь завыл речитативом:
У-у-у!.. Да разве же так можно?.. Вот и оставь человека погостить Не могла двух суток тут перекантоваться Да я б тебе весь простой компенсировал, и праздничные оплатил Да я б тебя Да чтоб у тебя ноги колесом свело, кошка дра-ана-а-яяя!.. У-у-у!!.
Стенает Шиволовский голенастую бестию, сулит ей все земные и загробные страсти и сам от отчаяния немеет. Сам пострадал трагедия. Этот стыд и срам как-нибудь пережил бы. А вот как быть с машиной? Ведь столько лет на неё стоял в очереди. Старался, работал в будни, в выходные и в праздники. Не раз на поклоне был перед Генеральным. И всякий раз слышал в ответ:
Работай, Валерка, работай. Твоё время ещё не подошло. Ещё не заработал.
И его голос он как будто вновь слышал сейчас. Только слова другие.
Вот и дай придурку стеклянную игрушку. Хо-хо!.. Раздолбай ты, Шиволовский, раздолбай.
Валерия Павловича даже объяснения с женой так не пугали, уж с ней он как-нибудь, придумает что-нибудь. А вот Генеральный это ж царь и бог! Это ж чёрт и леший! Это ж акула и электрический скат! и всё в одном флаконе!
Шиволовского бросило в жар, как от огромного горячего горчичника, и он полез в подвал гаража в прохладу и за барсучьим жиром. Раны надо было замазывать, саднило лицо нещадно.
Подвал Валерий Павлович оборудовал удобно. По его периметру на стеллажах, на металлических угольниках, укрепил деревянные полки. И на них составлял соления и варения в стеклянных банках и баночках, разного размера. Многие из них были с наклейками, и каждая полка под определённый вид консервантов.
Сейчас он спускался в подвал с особой поспешностью, на которую понуждала саднящая боль на физиономии, которую и лицом теперь нельзя было назвать. Казалось, там, в подвале, была вся амбулатория, которая спасёт его от физических и психических страданий. Перед тем, как спускаться в подвал, он включил свет в него, и теперь с азартом стукнул ладонью в дверь. Дверь распахнулась. Но лучше бы она на тот момент была забаррикадирована изнутри.
Шиволовский, переступив порог, стал вновь опускаться на колени. В его сознании померк электрический свет.
Убила-а только и могли вымолвить его уста.
Всё, что стояло когда-то на стеллажах: соленья и варенья, и пустые банки, теперь валялось на полу в песке в разобранном виде, в виде мелких осколков и дребезг, вперемежку с содержимым банок и баночек. И, естественно, барсучий жир в малиновом варенье
Но машина-то причём?!. воскликнул Генеральный, когда Валерий Павлович почти закончил свой рассказ. Нет, ты её найди, Валерка. Найди. Надери ей это самое. Банки, посуду бей, а машину не трошь. Это ж ма-ши-на! Вот, мерзавка! Но ты её хоть, это самое Кхе-кхе
Да было Правда, выпившим был, уснул быстро.
Вот это плохо. На охоту ходить, собак кормить.
Да, теперь-то ясно, а тогда перебрал немного
Ну, ничего, ещё молодой, исправишься.
Постараюсь. Только, кажется, она, эта стерва, не наша, не местная. Не видел я её здесь раньше. Да и не на чём искать её. Нет машины.
Директор задумчиво попыхтел упругими губами, потом, игриво посмотрев на Шиволовского, сказал:
Ладно, Валерка, не плачь. Найдём тебе машину. Подумаем. Может, что-нибудь из директорского фонда выкроем. Деньги найдёшь?
Родион Саныч! воскликнул Валерка, едва не подскочив со стула. Да я в лепёшку расшибусь! Да я и почувствовал, как уголки глаз защипало, того гляди, слеза выкатится.
Ну, на счёт лепёшки, не горячись. Ты мне даже такой, поцарапанный, нужен. Ты мне ещё послужишь.
Послужу
Ну, вот и договорились. А теперь иди. И не будь впредь таким раздолбаем.
Родион Саныч Да я в жизнь теперь такого не допущу! Чтоб я ещё раз с такой связался
Иди, иди. Знаю я вас, и директор отмахнулся от посетителя.
Вот тут бы Шиволовскому и закончить аудиенцию. Но Валерий Павлович впал в благодарственную эйфорию, и потерял контроль над ситуацией.
Родион Саныч Отец родной Да я при этом его полосатая физиономия лоснилась, и чем-то напоминала морду не то шакала, не то гиены.
Нет, ты пойдёшь отсюда, или тебя ещё раз поцарапать? Сейчас организую!
Валерка выскочил от директора, как контуженный.
Опомнился уже на улице. Тут только Валерий Павлович начал собираться с мыслями, вспоминая беседу с Генеральным. Что-то в их разговоре, кажется, промелькнуло объединяющее, и он даже почувствовал, как будто бы сочувствие в его голосе. И это зарождало слабую надежду на то, что тот выполнит своё обещание, найдёт ему машину. Ну, хотя бы из дурости! которой директор так гордится.
И-и-ээ-эххх! боку-куку
Самогонокурение.
Проснувшись, Ангелинка встревожено осмотрелась. И в недоумении уставилась на свою пижаму, на свои руки. Тут же сбросила одеяло и побежала к большому зеркалу, что прикреплено к её платяному шкафу с обратной стороны дверцы. Открыла поспешно дверцу и увидела своё отражение. Покрутилась перед ним туда-сюда и облегчённо вздохнула.
Фу-у Это всего лишь сон!
Перед ней стояла подвижная улыбающаяся девочка десяти лет.
Но у Ангелинки было такое чувство, даже ощущение, как будто бы она сегодня пережила чью-то жизнь, и притом не радостную, сумбурную. А главное, она во сне представлялась пожилой женщиной, даже старушкой, униженной и смятенной. И образ тот как будто бы до сих пор живёт в ней, довлеет и стесняет её. Она не в состоянии от него избавиться так явственно представилась ночная картинка, так жизненно.
Нет, сама картина сна была несколько забавной и даже трогательной, и детали, воспроизведённые во сне, тоже казались интересными, поскольку о таком она никогда и нигде не слышала. Ну, разве в разговоре между дедом и бабушкой иногда. Да и то не до таких подробностей, как во сне, и не до бытовых мелочей. Да и дед с бабушкой вряд ли могли быть в те времена участниками подобных событий, поскольку они всегда были городскими жителями, если она не ошибается. Но даже если и жили в деревне, то уж больно молоды они были для тех сказочных времён. А тут две старухи и старик.
Второй старушкой была Настёнка, подружка из соседнего дома. Внешне она даже чем-то походит на старушку. Забавная, и всегда весёлая, а во сне серьёзная и даже строгая к своему старику Михею.
На кого походил дед Михей, Ангелинка не могла припомнить, да и виделась с ним во сне, каких-нибудь пять-десять минут. Запомнила лишь, что был он в резиновых сапогах, в серых штанах, на колене четырёхугольная заплата. Старик был хмур, задумчив и безучастен. Но сквозь серые брови поблёскивали смешливые глазки, и он изредка пощипывал прокуренные усы. На старом военном кителе, по случаю прихода к властям, висели медали: "За отвагу" и две юбилейные.
А пришли они именно в сельский совет, как поняла девочка из дальнейшего сна, хотя чёткого представления об этом учреждении не уловила.
***
Они втроём сидят в коридоре перед залом заседания сельсовета на стульях.
Старушки в поношенных плюшевых курточках, в длинных юбках, на ногах у одной вельветовые полуботинки, у другой суконные ботики. Обе в выцветших старых платках, повязанных домиком.
Старухи, то есть Ангелина и Настёна, негромко о чём-то переговариваются. Делятся новостями, и как будто бы не особенно радостными.
Михей большой, сидит прямо, ладони скрестив на суковатой палке.
Скрипит дверь зала заседания, и на пороге появляется мужчина лет сорока.
Фофонцева, заходи! говорит он хрипловатым басом.
Фофонцева, то есть Ангелина, встаёт, одёргивает куртку, поправляет платок на голове и, бросив прощальный взгляд на собеседницу, семенящим шажком в ботиках проходит в зал. Мужчина прикрывает за ней дверь.
За большим столом покрытым зелёным сукном сидит Председатель молодой человек лет двадцати семи (Лёшка, с соседнего дома!), в костюме, при галстуке, в белой сорочке. Он строг, держится официально, перед ним бумаги и ручка.
Рядом с ним женщина (Валерка, с пятого этажа), и тоже строгая. Хотя эта строгость кажется напускной.
Фофонцева Татьяна Яковлевна? спрашивает Председатель.
Нешто, Алёша, ты меня не признал? удивляется посетительница, приостановившись у порога. Худенькое, потемневшее от старости лицо её кривится в смущении.
Хм, произносит в замешательстве Алёша. Давай, баба Таня, так договоримся. Мы сейчас с тобой, как на суде. Мы судим тебя за самогоноварение. Поэтому мы будем судьями, а ты подсудимой. Поняла?
Баба Таня согласно кивает, серые концы платка, как козлиная борода, мелко трясутся под подбородком.
Вот и хорошо. А теперь подойди сюда, на середину, председательствующий указывает ручкой перед столом.
Старуха повинуется.
К Алёше с правой стороны подсаживается мужчина (Прошка, с первого этажа соседнего подъезда), который приглашал самогонщицу в зал. Он одет легко, по-летнему, в светлую рубаху с расстёгнутым воротом. Держит себя степенно, важно. Тоже соблюдает строгость, соответствующую положению.
Итак, начнём заседание, говорит председательствующий.
Члены комиссии согласно кивают.
Татьяна Яковлевна, вы, конечно, поняли, зачем мы вас вызвали?
Дык, это зачем?
Алёша удивлённо вскидывает голову.
Ты что, баба Таня, не поняла? Я же сказал, что мы будем вас сейчас судить за самогоноварение. С самогонкой тебя, то есть вас, застукали? Застукали. Полтора литра изъяли? Изъяли.
Старуха согласно трясёт "бородой".
Отняли, Алёша, отняли Если бы вы знали, как её, заразу, гнать на кастрюльке, да без холодильничке. Наверное, вся деревня пьяная ходила.
Члены комиссии оживляются. Блондинка (Валера), сидевшая с левой стороны от председателя, записывает ответ "подсудимой".
Ты Вы
Похоже, Алёша никак не может настроиться на официальный тон. Смущённо кохыкает в кулак и начинает по-простому:
Ты, баба Таня, слыхала о законе по борьбе с самогоноварением и алкоголизмом? Слыхала, я тебя спрашиваю?
Молчание. Старушка тужится что-то припомнить или сформулировать ответ половчее, но не может. Руки ей мешают, она их прячет, то за спину, то сцепляет пальцы впереди себя. Наконец, они, поймав уголки платка по бородой, успокаиваются.
Ты что, баба Таня, с Луны свалилась? Он уж второй год, как в силу вошёл, а ты будто бы и не знаешь. Знаешь, что есть такой закон?
Верно, касатик, кажись, был. Про строгости слыхивали
Ну вот, закон знаешь, слыхивали, а почему нарушаешь?
Чего?..
Указ, говорю, почему нарушаешь?
Старуха переминается с ноги на ногу.
Дэк это нужда, Алёшенька.
Какая ещё нужда? По нужде самогон гонишь?
Эдак, эдак, поспешно соглашается старушка. Водка-то, эвон какая стала дорогущая. Где ж её напасёшься? А тут ещё этот, сухой закон
А ты что, гулянки часто устраиваешь?
Алёшенька обводит смеющимися глазами своих коллег. Те снисходительно улыбаются.
Дык кажную весну и осень. Веселюсь, а то и плачу. Жисть-то вишь, какая развесёлая, баба Таня кончиком платка смахивает слезу. Ты, Алёша, разве сам не понимашь? Нужда, я говорю, будь она неладна Кто ж без ентого дела, что делать будет мне? Э-э отмахнулась рукой.
Ну, можно и за деньги.
Конечно, можно. Почему нельзя? И за деньги можно. Так не хотят. Кто счас за деньги работает? Деньги мало кто берёт. Им, говорят, подавай счас жидкую валюту. Да оно маленько и подешевше с самогоночкой-то Этот раз Проша вспахал огород, выпил баночку, а от денег отказался. Разве мне плохо?.. Спасибо тебе, Прохор Игнатыч! Хороший ты человек. И похаешь ладно.
Старушка кланяется мужчине, сидящему с правой стороны от председателя.
Ты, бабка, того, этого не сваливай тут на личности, ворчит Прохор Игнатьевич, нахмурив густые выгоревшие на солнце белёсые брови.
Дык я что, касатик, забеспокоилась бабка. Я ж не со злом. Я ж тебя хвалю. Ты сердобольный, Проша. И пьёшь мало, и денег не берёшь. Другие
Ты зачем сюда пришла, бабка? повышает голос "касатик", краснея.
Дык это вызывали. За самогонку, поди
Старушка пригнула испуганно голову и заводила уголком платка по лицу, казалось, ещё немного, и она заплачет.
Вот и отвечай. Следующий раз будешь знать, кого угощать, ворчит Прохор.
Дык это старый Михей, паразит, всхлипнула она без слёз. Пить пьёт, а как помочь чево попросишь, не могёт. Не дала ему похмелиться Да и то человек не по злобе сболтнул. Во хмелю был. Он сам здесь, кивает на двери. Пришёл каяться. И старуха Настасея с ним. Ох, и шибко она его ругала. Ох, и ругала Обещает, как накурят, так своей самогонкой вернут мне за туё, что у меня отняли
Члены комиссии засмеялись. Старуха сконфуженно осеклась и подалась к столу.
Тю! Че я трёкаю? Вы не слушайте меня, старую дуру Вы уж это, вытянутой рукой показала на двери, им ниче не говорите. Ладно?
Ладно, ладно, бабка. Прикуси язык, буркнул Прохор.
Блондинка, наклонясь к председателю, что-то негромко ему сказала. Тот одобрительно кивнул.