Татьяна Яковлевна, обращается она к бабке. Возьмите стул, присядьте.
Вот спасибо, деточки, обрадовано засуетилась старушка. Берёт стул у стены и ставит его на то место, где только что стояла. Садится, облегчённо вздохнув. Ноги-т совсем, язви их, худы стали
Татьяна Яковлевна, вы о деле бы говорили. О том, о чём вас спрашивают. Лишнего не надо, говорит женщина тоном учительницы младших классов.
Она выглядит привлекательной, аккуратненькой, с розовыми губками, располагает к себе. Благодаря её присутствию старушка чувствует себя несколько приободрёно. Женщина добавляет:
И о Прохоре Игнатьевиче ничего говорить не надо. Мы его знаем. Он человек положительный.
Этак, этак, одобрительно кивает старуха. Проша парень хороший, ничего не скажешь. Кабы все такими были, в совхозе жить легче было бы. Его только кликни, он завсегда. Доброй души человек и денег не берёт
Слушай бабка, перестань меня дёргать! возмутился Проша, ёрзая на стуле. О деле давай.
А я чё? стушевалась Татьяна Яковлевна и стала оправдываться. И я о деле. Нешто я не понимаю?.. И самогоночку я чё, для плохих людей делаю? И чистая она у меня, без табака. Не для себя, а для дела. Когда нужда припрёт, чтоб способней было Вон, в прошлый месяц, помнишь, Валерия Марковна, я к тебе приходила в правление? Насчёт боровка, подложить его надо было
Помню, Татьяна Яковлевна, кивнула женщина в ответ в некотором смущении. Но поймите меня. Не могла я тогда вам прислать ветеринара. Занят он был. Так вы уж не обессудьте.
Да будет, будет, отмахнулась старуха маленькой ручкой улыбчиво. Бог с тобой. Я не в обиде. Я Костратыча и так потом сыскала. На ферме подкараулила. Тоже говорил, некогда. А когда сказала, что самогоночкой попотчую, пришёл, уважил. Во-от
"Во-от" произнесла ласково, с таким значением, словно всякое к себе участие воспринимает как божескую милость.
Это, значит, вы Антона Калистратовича пьяным напоили?
Бог с тобой, касатушка! Костратыч много не пьёт. Он только два стаканчика выпил, когда кастрировать пошёл. Да два после. И всего-то А денег не взял. Да-а. А чтоб пьяным?.. Не-ет, что ты. Он не шатался. Он сам говорил, что ему некогда, всё на ферму торопился.
Понятно, раздумчиво говорит Валерия Марковна.
Нет-нет, ты не сумлевайся, касатушка. Он мужик хороший. К нему только подход нужон. А без ентого дела, какой подход? Он, как Проша сказала и осеклась под горящим от негодования взглядом Прохора, казалось, ещё немного и он бабку обругает.
Баба Таня, ты нам толком можешь объяснить, почему ты стала самогонщицей, спрашивает председатель, скрывая усмешку.
Ну-у, это, почитай, у нас сызмальства, улыбается баба Таня, оголив ряд мелких зубов. Я, помню, ещё вот такусенькой была, своему деду её делать пособляла. Я ему, помню, щепу ношу, а он в кастрюльке бражку курить
Баба Таня, ты нам об истории самогоноварения не рассказывай. Мы и без твоей лекции кое-что смыслим в этом деле, ну и прочее Ты конкретно, о себе. Почему ты взялась за самогонокурение? Ведь ты закон нарушила.
Дык, Алёша, касатик, куда ж я без неё? Она мне и огород пашет и дрова возит. А не будь у меня её, хоть ложись да помирай всхлипывает. Это когда я работала в совхозе, то совхоз мне мало-мальски помогал, жить можно было. А теперь всё, как на пенсию пошла, я отрезанный ломоть. Это ладно ты в анженерах ходишь, своей бабке бесплатно помогаешь. А мне кто? Одна как перст осталась! У старухи слезились глаза, голос задрожал. Сама работать боле не могу. Пенсии 32 рубля 42 копеечки. Попробуй, поживи
Ладно, баба Таня, останавливает Алёша старухины причитания, нам всё ясно. Смотрит на членов комиссии, те согласно кивают. Ты выйди сейчас в коридор, посиди там. А мы посовещаемся. Иди.
Старушка со вздохами поднялась и, вытирая концами платка глаза, семенит к двери, постукивая резиновой подошвой суконных ботиков.
Через несколько минуты Прохор вновь приглашает самогонщицу в зал заседаний.
За столом стоят Алёша и Валерия Марковна. Председатель, держа перед собой лист бумаги, судейским голосом зачитывает решение:
Заслушав дело о нарушении Указа Президиума Верховного Совета РСФСР1 «О мерах по усилению борьбы против пьянства, алкоголизма и самогоноварения» товарищем Фофонцевой Т. Я., неработающая, пенсионерка, беспартийная, русская, полтора класса образования, комиссия по борьбе с пьянством и самогоноварением постановляет
Старуха замирает. Глаза расширены, губы заметно подрагивают. На лице страх и ожидание.
За нарушение Указа гражданке Фофонцевой Т. Я. вынести общественный выговор. Председатель кладёт на стол лист и добавляет, не снижая официальной тональности в голосе: Данное решение, если вы, Татьяна Яковлевна, с ним не согласна, можете обжаловать в нашем сельском совете.
Ой! радостно всхлипывает руками старушка. Да што ты, што ты! Я согласная. Дай тебе Бог здоровья. И тебе Валера. И тебе Проша
Её тёмное лицо осветилось счастливой улыбкой, словно солнечный зайчик из окна упал на её лицо, и она, бедная, засуетилась вокруг стула, на котором до этого сидела, раскланиваясь на две стороны, то Алёше и Валерии Марковне, то Прохору, стоявшему за ней у двери.
Вот спасибо-то!.. Вот спасибо-о!.. А меня-то как напугали Мне ж сказали, чтоб я готовила двести рублёв. А я А где б я их взяла?
Татьяна Яковлевна, останавливает радостные причитания осуждённую Валерия Марковна, постукивая казанками пальцев по столу. Мы вас на первый случай решили пока предупредить, то есть объявить выговор.
Вот хорошо-то
Но, повысила она голос до строгости, если вы ещё раз попадетесь, мы вас оштрафуем. Поняли?
А как же ж, че тут не понять?.. Штраф худо. Штраф совсем плохо. А выговор ничо, выговор можно Не-ет. Больше я Михею и на понюх не дам. Паразит, натерпелась сколя
Иди, баба Таня, иди, потянул Прохор самогонщицу за курточку сзади.
Ага, ага, пошла, согласно трясёт та "бородой", подаваясь к двери.
Но, взявшись за дверную ручку, вдруг обернулась и, глядя на Алёшу ласково, робко спросила:
А это, туё самогоночку мне вернуть нельзя? Нет?..
Ты что, бабка?! удивлённо вскликивает молодой человек и со стоном отмахивается:
Тёть Таня, иди, иди ради Бога отсюда!
Иду, крестится старушка. Иду. Это я так Жалко, вот и спросила Эх-хе. Опять пять рублёв тратить. Где дрожжи брать? Сахар куда-то подевался. Вот беда-то бормочет она, выходя из зала. И што за жисть?..
***
Неужто и мне такая старость ожидает? возник первый вопрос у девочки.
Когда в комнату вошёл дедушка, и они поздоровались, Ангелина спросила его:
Слушай, деда, а кто такая Татьяна Яковлевна Фофонцева?
Дед удивлённо вскинул на неё брови, чем-то они походили на брови Михея.
Так это твоя двоюродная прабабушка.
То есть моей прабабушки сестра родная?
Да.
А у нас есть её фотография?
Должна быть. А что она тебя вдруг заинтересовала?
Да сегодня её во сне видела.
Да? Интересно. А точно её?
Точно. Я в её роли всю ночь выступала на заседании антиалкогольной комиссии при сельском совете.
Дед ещё больше удивился.
Вот как!
Она в деревне жила?
Да. Там и покоится.
А что такое сельский совет?
Ну-у, по-нынешнему управа, мэрия.
А, правда, что раньше были такие комиссии антиалкогольные?
Были. Каких только не было
И за самогоноварение судили?
Судили.
А как правильно самогоноварение или самогонокурение?
В старину называли винокурением. От слова винокур, тот, кто вино курит, производит. Даже винокурни были.
А потом стали варить, как варение, засмеялась девочка. И стало получаться самогоноварение.
Дед тоже усмехнулся.
Так за это курение и судили на тех комиссиях?
Да, но недолго, лет пять. Нет, судили и раньше, но народным судом и ссылали туда, где Макар телят не пасёт. А при Горбачёве ввели антиалкогольные комиссии. Вроде как демократично, общественное осуждение, воздействующие на несознательные элементы.
А потом?
А потом власть переменилась, и все комиссии отменились.
Ага, так вот, почему ты таким смелым стал, самогонку куришь и не боишься. Никаких комиссий и местной управы. Туда тебя надо, к бабушке Татьяне.
За что? Я же ею, это самогонкой, не спекулирую. Гоню только для себя. А первачок он нам, как медицинский спит. Где сейчас спирт? днём с огнём не сыщешь. Когда бабушке на уколы годится, когда мне дед подмигнул, и в его взгляде, и в иронии, внучка уловила смешинку Михея.
А ты не знаешь, кто такой Михей?
Ты и его видела? удивился дед. Да как не знать, знаю. Когда бабка Настёна померла, так он с бабой Таней жить стал. Лет, наверно, пять прожили.
Так выходит и он мне родня?
Выходит
Внучка рассмеялась, а дед заподкрякивал. И Ангелина добавила:
Теперь я тоже знаю, как в старину самогонку курили
Мне расскажешь?
Чистая работа.
Поработали на совесть, за что хозяйка, из тех, из новых русских, пришла в восторг.
Ребята, какие вы молодцы! всплеснула руками, как актёрка на сцене. Вот это я понимаю чистая работа!
И, что самое неожиданное, тут же им выдала деньги по тысячи баксов на брата и, опять же столь неожиданно, пригласила на «уик-энд». Теперь у них так пьянки, застолья стали называться. Правда, пьянкой такое застолье, применительно к ним, не назовёшь, скорее товарищеский ужин, знак уважения, и потому вели себя сдержанно, с провинциальным достоинством.
А они, действительно, не городские, не столичные. Один, это он, Виктор Шошин, из-под Калуги; другой из брянских; третий вообще из-за тридевять земель, аж из-за трёх границ, из Молдовы. Москва, она теперь притягивает народ к себе за длинным рублём, как раньше Север. Только в столице северные льготы не идут и прописку не дают.
Хозяйка наняла их за три тысячи долларов и не обманула. Да ещё вот, на уик-энд пригласила, и даже на своей тачке привезла. Среди новых толстосумов тоже люди попадаются. На таких и поработать можно, такой и подлянку не станешь делать. А то до этого была одна сволочуга, до сих пор сто баксов не отдаёт.
Женщина собой недурна, ничего не скажешь. Может быть, чуть полновата. Так и у него Зоя не тоньше. Правда, эта покультурнее, поласковее, пообходительнее и не шипит. Зоя, как что не по ней, так язык показывает, а то и по шее отвесит. А у этой и взгляд, и голосок, и в движениях Ну ясно дело, москвичка.
На этой дорогой халат, может быть, это даже платье? Сейчас пойми богатеньких, всё у них с придурнинушкой, да с прибамбасами. Пуговицы с глаз величиной, на боку, на бедре светятся, и по косой к противоположному плечу поднимаются. Декольте на полтитьки и на шее раза в четыре бусы намотаны и, похоже, жемчуга. А может хипует, в подделке рисуется. Ведь приглядываться не полезешь, ещё и по мусалам схлопочешь.
Пшол вон, скажет, мурло периферийное!
Смотрели вприглядку.
Подливала, не скупилась. Кормила, не оговаривала.
После первой бутылки водки он, Виктор, притормозил. Хватит. Ещё до своей ночлежки добираться. Глянул за окно, на улице серо, свет в домах горит.
А вы, что же, Витенька, не выпиваете? подпорхнула хозяйка, смеясь. Или вам не нравится наше угощение?..
Да что вы! Всё тип-топ, как в лучших домах Ландόна и Пόрижа! засмеялся и он ей в тон, даже с некоторой столичной развязностью (среда, место обитания, общество тоже воспитывают, доводят до стандартов). Спросил: Скажите, а до метрá далеко?
Ой! Да что это такое? Неужели вы хотите нас покинуть? воскликнула хозяйка. Подхватила свой бокал с вином и его ножкой чокнулась о его рюмку. Э-э, так не годится. Давайте пить. Мы этого заслужили, не так ли? Надеюсь, даме вы не откажете? Она сама подняла рюмку и подала ему в руку. Прошу, прошу. И мне нравится, как вы пьёте. Другие тянут, сосут, как молоко, а вы раз и опрокинули. Мастерски!
Так, ха, сколь лет практики!
Выпили. И она пригубила, тонко, изящно. Верхнюю губку помочила в вине, язычком провела по ней, слизнула, и фужер поставила. Какая прелесть! Зою бы к ней на стажировку.
И всё равно, пора вид делать, линять пора. Не то потом будешь петь: ах, небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой
Виктор резко поднялся. По-военному, как гусар в натуре, в поклоне тряхнул головой и отступил за стул.
Витенька! Да что же это такое? подхватилась хозяюшка.
Пора. Извиняйте. Благодарю за хлеб-соль, за сосиски, за бифштексы, алкоголь. Словом, за приятный уикенд, но пора и знать момент
О! Да вы ж поэт!
Что вы! С языка сорвалось. В школе маленько баловался.
Нет-нет, у вас явные способности. У меня есть профессиональные поэты. Могу хоть сейчас их пригласить.
Поднялись и его подельники.
Да вы что это, господа хорошие?!. И все разом! Не-ет. Мне так не нравится. Давайте уж так и быть, проводим Виктора, он первым засобирался. А потом вы, хорошо? Нет-нет-нет, и не возражайте. Я танцева-ать хочу-у и она, напевая, сделала пару вальсирующих движений, отводя от бедра подол халата, платья ли.
Так изящно, так мило! У дамы на боку снизу отчего-то две пуговицы распустились, и бедро ослепило белизной.
Подельники осели. Тут явно на вторую серию тянет, а ему вроде бы и отступать поздно.
Виктор вышел из подъезда. Огляделся.
Дома, словно из скал вырубленные колонны, от низа до верха окнами светятся. Куда идти? Где метро (или метрá, как он в шутку каламбурит), или автобус хотя бы? Придётся к прохожим приставать.
Но спрашивать ни у кого не пришлось. Какой-то парень за ним из подъезда вышел. И вдруг сам спросил:
Вы что, заблудились?
Одет в пальто до пят, в кепочке, интеллигентно.
Ага. Как к метрý пройти?
Да здесь недалеко, минут десять ходу. Пойдёмте, нам по пути.
Пошли. И точно, минут десять шли. Разговаривали. Человек оказался общительным. Что не спроси, на всё ответ знает и юморить умеет. Ничего не скажешь, москвич.
И как будто бы вышли. Большущая улица развернулась или даже площадь, и вдали буква "М" светится.
Тут из отделения милиции, которое они проходили, два сотрудника им навстречу вышли. У Витька душа в пятки. Не дай Бог, привяжутся? А у него, у иногороднего, только паспорт иногороднего. И билет с автобуса "Калуга Москва". Специально ездил два дня назад на автостанцию, у шофёра покупал. Пассажиры отдают ему билеты по приезде в столицу, кому не нужны, ну, а он уже вот таким, столичным нелюдям, и за деньги. Тоже приработок. Всяк зарабатывает, как может.
И точно! Словно за язык на дурной мысли поймали. Чтоб тебе его откусить!
Ваши документы!
А вот они, наши документы, смотрите. Только что приехал, гость столицы нашей Родины. Через день отчалим-с. А три дня имеем полное право гостевать. Мэр Лужков разрешает.
А милиционер документы в карман и на Витька.
А ну, дыхни! Почему пьяный?
Так я же в гостях. Почему бы и не выпить?
Раз приехал, так сиди в гостях. Шатается тут разный сброд!
Да я ж не шатаюсь. К метру иду Вот гражданин подтвердит.
Попутчику слова не сказали, отпустили. Что ему скажешь, москвич, а его, гостя столицы, с обеих сторон обступили и повели.
Идёт Витёк, сам не свой. Ведь весь калым при нём, во внутреннем кармане! Тысяча баксов!.. Вот влип! Как просила хозяйка остаться, нет, пошёл судьбе навстречу. Как шопом чувствовала баба. Заграничный "шоп" Виктор называл по-русски задницей. Одна надежда: при приёме вещей сделают опись и впишут в этот список и его деньги.
Не волнуйся, гость дорогой, всё впишем и выпишем. Отдыхайте.
Загнали вначале в обезьянник, потом в камеру, на нары.
Утром, как обещали, ему всё вернули, вернее, почти всё, и выставили из отделения без денег. Как ни умолял, как ни плакал, вернуть хотя бы половину. Ну, хотя бы четверть. Ну, хотя бы на метро дали!.. Дали. На шоп теперь не сядешь.
У-у! Менты поганые
Зашёл в ближайший сквер, сопли утереть и перекурить это дело.
Сигареты отдали. Пригляделся к пачке не его. Он отрадясь не имеет такой моды на пачках писать: телефоны, адреса. В голове всё. Да и кому звонить? Домой? Так они до такой роскоши ещё не дожили. Нет у него дома телефона.