Мы с Лизой продолжаем идти по темной парковой аллее, едва освещенной уличными фонарями. Неподалеку видим недавнее кострище. Лиза просит меня разжечь огонь и протягивает зажигалку. Мы почти не разговариваем. Набираем хворост и ветки, лежащие неподалеку, рвем какой-то бумажный мусор на растопку. Наконец садимся у костра, подставляя наши ладони теплу.
Мне очень нравилось наблюдать, как она излагает мысли. Ее холодный цинизм, резкость и бестактность в суждениях прятали под собой романтическую и тонкую натуру. Не знаю, как можно одновременно любить Ремарка и почитать Ницше. Многое бы я отдал, чтобы увидеть ее через пять-десять лет, какой бы она стала, как бы закончился этот конфликт в ее душе.
Ты ей поддакивал, небось? ухмыляется Лиза.
Ты что, она бы сразу почувствовала фальшь. Я был с ней почти всегда не согласен и охотно спорил. Но для нее это было просто интеллектуальным упражнением, она не относилась серьезно ни к нашему спору, ни к моему мнению. Всегда оставалась при своем. Никогда не сдавалась, но и меня не хотела в чем-то переубедить. Принимала мир и окружающих людей такими, как они и есть, и меня этому научила. Когда ей надоедало, Ксюша просто подытоживала наш диалог общим выводом и переходила к следующей теме. Со временем я узнал ее лучше. Она любила классическую музыку, закончила в детстве музыкалку. Любила джаз за импровизацию. Это был еще один конфликт, порядок и гармония против хаоса. Чем больше мы разговаривали, тем больнее мне было за нее.
Пока я говорю, Лиза поддерживает огонь, чтобы меня не отвлекать.
Почему было больнее? спрашивает она, подбрасывая в пламя пару очередных веток.
С каждой беседой я понимал, что за «высокомерной стервой» скрывалась умная, любопытная, интересная девушка, максимально открытая окружающему миру, стремящаяся объять необъятное, живущая по-настоящему жадно. Она любила музыку, причем серьезно, со знанием музыкальной теории но теперь не могла играть сама. Она впитывала огромный объем разной литературы но теперь не могла писать сама. Она не была с кем-то особенно близка, но у нее было много знакомых, с которыми она проводила досуг а теперь все ее прежние друзья сторонились ее, как чумной. Она была достаточно испорченной но теперь никаких дискотек, выпивки и секса. И жалел я ее страшно, но обнять, прижать к себе, утешить не мог для нее это был признак ее слабости, а она отвергала свою слабость, как бы абсурдно это ни было.
Похоже, что она достойно справлялась.
Так казалось только со стороны. Что бы ее ни глодало изнутри, она никогда не проявила этого при мне. Я видел только жизнерадостную, сильную девушку несмотря ни на что.
Ты сам понимаешь, насколько непоследовательный? строго спрашивает Лиза.
В каком смысле?
Ксюша надела маску жизнерадостной девушки она сильная и смелая. Настя одела маску жизнерадостной девушки она ну, я не буду повторять ту гадость. При этом Ксюша высокомерная стерва, без всяких кавычек, которая раньше видела в тебе не заслуживающего внимания неудачника, а Настя всегда была доброжелательна, и навестила тебя в больнице, одна из немногих девчонок. Ты же понимаешь, что если бы не инвалидность Шумейко, вы не были бы вместе? Получается, что ее оторванные руки это лучшее, что с тобой случилось. С тобой, но не с ней, конечно.
Звучит очень жестоко.
Зато правда.
А если бы я не напал на твоего обидчика, мы бы не подружились.
Тоже правда. Но звучит жалко.
***
Сначала я ходил к ней пару раз в неделю, но со временем все чаще, и, в конце концов, практически каждый день. Выходные я пропускал, но лишь потому, что Ксюша меня просила. Не хотела знакомить меня с родителями. Меня это не особенно волновало.
Я нашел общий язык с ее сиделкой, Инной Андреевной. Она искренне заботилась о своей подопечной, была ей еще и педагогом, вела домашнее обучение.
Это было яркое воспоминание, в начале нашей зимы. В тот день дверь мне открыла сама Ксения. Она встретила меня в коридоре и с улыбкой показала мне руки. Конечно, это были лишь элегантные протезы, совершенно нефункциональные, но смотрелись почти как настоящие. По крайней мере, она смогла открыть дверь с их помощью, хотя ей и потребовалось немало времени. На Ксюше была серая облегающая водолазка и строгая деловая юбка, подчеркивающая красоту ее стройных ног в темных колготках. Причесанные золотистые волосы были собраны в хвост.
Ну как?
Ее неестественные пластмассовые ладони практически не бросались в глаза.
Ты Ты очень красива. Но почему не предупредила, что мы куда-то идем. У меня ни копейки, и одет как обычно.
Подожди. Я пока еще не готова выходить в свет. Если честно, даже погулять. Мне кажется, на меня все будут смотреть. Но я готовлюсь. Хвали меня больше, и добьешься своего. Хочу сводить тебя в театр. Для этого я одета простовато, но я что-нибудь придумаю.
Инна Андреевна позвала меня из кухни.
Максим, поможешь мне почистить картошку? Я помогу Ксюше переодеться и сразу вернусь.
Конечно, Инна Андреевна.
Заканчивай с готовкой и приходи, подмигнула Ксения, и они ушли к ней в комнату.
На кухне место было подготовлено заранее, я помыл руки и сел чистить картошку, ожидая Инну Андреевну.
Когда она вошла и села рядом, я сказал тихо:
Спасибо за то, что позвали, Инна Андреевна. Я уже давно хотел бы с вами поговорить наедине, но не знал, как это сделать.
Не за что, Максим. Я тоже хочу с тобой серьезно поговорить.
«Серьезно поговорить» это плохое словосочетание.
Сначала давай ты, сказала она и кинула свежеочищенную картофелину в кастрюлю.
Я хотел у вас честно спросить, как она справляется? Я понимаю, что с этим невозможно хорошо справиться, но насколько плохо ее «плохо»?
Честно говоря, довольно плохо, Максим. Ее до сих пор беспокоят фантомные боли, и ей трудно взаимодействовать с окружающим миром. Есть несчастные люди, которые рождаются без рук, и они с детства очень многое могут делать ногами. Я надеялась, что и Ксюша сможет также, но ей не хватает гибкости Мы делаем гимнастику и тренируемся, но ей это слабо помогает. Но самое плохое это психологический аспект. Она очень угнетена.
Никогда не видел, что ей плохо. Но подозреваю, что она скрывает, насколько страдает.
Она была очень активной, красивой, умной и деятельной девочкой. Приличная семья, много друзей и прекрасное будущее. Теперь оно под вопросом. Конечно, деньги многое решают, семья богатая. Но я не представляю, как она будет учиться в Москве, вдали от родителей. Я не должна говорить, но ты и так догадываешься, что у нее, кроме тебя, друзей сейчас нет.
Она тяжело вздохнула.
Ксюша просто храбрится, но я всегда рядом и многое вижу. Знаю, что она часто плачет по ночам, а по утрам не может толком умыть свои опухшие глаза. Больше всего ее угнетает беспомощность, когда настолько зависишь от другого человека. Видел бы ты ее взгляд, когда я по утрам чищу ей зубы. Раньше она не выполняла работу по дому потому что были дела поважнее, и родители не заставляли. А теперь она сидит и тоскливо смотрит, как я мою посуду или пылесошу. Иногда просит меня пристегнуть протезы и привязать щеточку, чтобы хотя бы пыль вытирать
Инна Андреевна смутилась от своих же слов.
Только не говори ей.
Разумеется. Жаль, что я не могу ей ничем помочь.
Ты помогаешь.
Она взяла кастрюлю и поставила на плиту.
Я так понимаю, вы раньше не дружили.
Да, мы из разных кругов этой жизни. Думаю, лет через десять у таких семей будут отдельные школы.
Разумно, что ты не отрицаешь значение социального статуса.
Но я не говорил, что мне это нравится. Тогда мы бы вообще не пересеклись.
А почему ты подружился с ней сейчас? Все дело в ее инвалидности? Жалеешь?
Нет. Изначально я пришел из жалости, ну и любопытства отчасти. Но в первый же день поразился, насколько она крутая не такая, какой казалась в школе. Хотя мне не нравится многое в ней, если честно но хорошего однозначно больше.
Она тебе по-настоящему нравится?
Вопрос был понятен, но я все равно попытался вильнуть.
Конечно, мы же дружим.
Я не это имела в виду.
Похоже, придется отвечать прямо. Пауза затягивалась, Инна Андреевна выжидательно смотрела на меня.
Я так долго думаю не над ответом. А над тем, отвечать ли вам честно. Вы ей не скажете?
Нет. Я сама хочу знать.
Да. Она мне очень нравится.
Инна Андреевна кивнула и жестом попросила меня расслабиться.
Знаешь, ее родители спрашивали о тебе. Они хотят знать, что за парень так зачастил к их дочери.
Я бы хотел с ними познакомиться и пару раз спрашивал Ксюшу. Но она всегда была против.
Ее можно понять. Без обид, Максим, но если ее родители по каким-то причинам запретят ей общаться с тобой, то я не буду тебя пускать, а у Ксении возможности связаться с тобой ограничены буквально.
И с чего бы им так поступать?
Как и всякий другой пылко влюбленный юноша, ты недооцениваешь значение быта. Они хотят для Ксюши прежде всего обустроенной и спокойной жизни. Большие деньги это большие возможности. В том числе возможность получить по-настоящему большие проблемы. Жизнь сейчас тяжелая, ты понимаешь. Если какое-то несчастье, не дай Бог, случится, они хотят знать, что их единственная дочь под чьим-то надежным крылом.
Очевидно, у меня нет надежных крыльев, и вряд ли они вырастут.
То есть они плохо на меня посмотрят из-за моей бедности и проблем с головой?
Каких проблем с головой?
Ну да, она же не знает.
Прошлой осенью я получил серьезную травму головы. В целом я в норме, но у меня есть серьезный побочный эффект я разучился считать, буквально воспринимать понятия чисел. У меня никаких серьезных жизненных перспектив лучшее, на что я могу рассчитывать крутить баранку, шоферы всегда нужны.
Инна Андреевна горько вздохнула и погладила меня по голове.
Максим, мне так жаль Давай я просто скажу им, что вы хорошие друзья еще со школы, и у тебя есть другая девушка. Прости, но это будет наилучшее решение для тебя, для меня и для Ксюши.
Вы правы.
Сказать, что я расстроился это ничего не сказать. Эта милая женщина желала мне добра, и я впервые серьезно задумался о себе и Ксюше. Не в плане каких-то подростковых мечтаний, а вполне конкретно.
Только овладев протезами в достаточной степени, чтобы самостоятельно есть, Ксюша разрешила мне иногда ужинать с ней. Очевидно, она не могла позволить мне кормить ее или видеть, как Инна Андреевна кормит ее. Случай в первый день, с печеньем, так и остался единственным.
Сейчас Ксюша использовала короткий согнутый протез с закрепленной на конце ложкой. Поскольку она не могла совершать движения плечом с большой амплитудой, ей приходилось не столько подносить еду ко рту, сколько тянуться к ней самой. Со стороны это казалось неудобным, но ей удавалось довольно ловко справляться.
За едой я затеял разговор о будущем. Невинный разговор. Но о нашем будущем.
Школа скоро закончится. Какие у тебя планы на лето, да и потом? как бы между прочим спросил я.
Это был серьезный разговор, но я старался говорить легко, как будто речь идет о погоде. Она ненадолго задумалась, потом тихо сказала:
Летом папа отвезет меня в Москву. Попробуем новые протезы И еще попробую поступить в один из столичных вузов.
Она как-то виновато посмотрела на меня. Я улыбнулся ей и сказал максимально непринужденно:
Отлично! Я очень рад за тебя, ты заслуживаешь этого, как никто. Мой адрес знаешь, будем друг другу писать
Будем друг другу писать? Идиот.
прости.
Прекрати все время думать о том, как меня щадить. Я могу диктовать, чтобы кто-нибудь написал. Будут тебе письма от меня. А какие у тебя планы?
Ну, на ближайшие два года я, вероятно, буду занят воинской службой, с улыбкой сказал я.
Тебя не должны брать! резко сказала она. С твоей-то травмой.
Очевидно, что армейская служба в ее глаза не была тем, на что стоит тратить свое время.
Ксюша, сейчас берут всех. Не бойся, все будет нормально. Как мы договорились, будем переписываться, мама перешлет мне твой адрес. А как демобилизуюсь, обязательно слетаю к тебе в Москву.
И там скажу тебе, что люблю тебя. Если ты все еще будешь свободна. Может, тогда и родители твои меня примут. План был такой. Но тогда я этого, конечно, не сказал.
Будущее казалось мне туманным, но не безнадежным.
Через пару лет неопределенности в наших молодых судьбах должно было стать меньше.
Это были мысли глупого и наивного подростка.
***
Можно? Лиза показывает на тарелку с дымящейся едой, которую я, задумавшись, просто держу в руках.
Я не голоден и отдаю ей ужин тушеную картошку с котлетой.
Ого, котлета с мясом, домашняя. Тоже Инна Андреевна готовила?
Да. Она была у них и педагог, и медсестра, и домохозяйка все сразу. И это было не в тягость, как ни странно. Ксюша стала для нее как родная дочь или внучка. Инна Андреевна искренне ее любила и заботилась о ней, хотя подозреваю, как сложно это было. Для меня общение с Ксенией это час-два чистого незамутненного счастья, и я никак не ощущал тяжесть их быта. Да и характер у моей возлюбленной вряд ли был ангельский, уж в этом я не сомневаюсь.
Лиза кивнула.
Точно.
Я продолжал вспоминать.
Ксюша любила эпатировать меня своим образом мыслей. И еще я думаю, она редко бывала до конца искренней. За все время, что мы общались, мне не довелось увидеть, как она обижается, злится или плачет. Ксюша, которую я знал, всегда была сильной и смелой, всегда в хорошем расположении духа.
Думаешь, она не всегда такой бывала?
Уверен в этом.
Пока Лиза доедает, я молча смотрю, как тлеют угли костра. Кое-где пробивается редкий язычок пламени, облизывающий серые от золы поленья. Он уже не греет и почти не светит. Нас постепенно обступает тьма ночного зимнего леса. Луны и звезд не видно, не видно сквозь деревья света фонарей парковых аллей или огней ночного города. Кажется, что наш тлеющий огонек последний источник света. Не станет его и все погрузится во тьму.
Надо поддерживать огонь, говорит Лиза. Мы почти у цели.
Мне не хочется вставать, и я оставляю это дело ей. Ступая своими маленькими, детскими еще ножками, среди стволов, она набирает хворост, чтобы разжечь пламя сильнее и несколько толстых веток, чтобы костер горел дольше. Я сижу на снегу, но холода не чувствую. Лиза снова устраивается на небольшом пеньке напротив меня, по ту сторону костра.
Почему ты к ней не приходила? Ни в больницу, ни домой.
Я ее не любила и не понимала, что ты в ней нашел. Я хотела, чтобы ты перестал себя жалеть, а ты не перестал, да еще и влюбился в столь неподходящего тебе человека.
Любовь зла я пожал плечами.
Чушь. Ты знал, что ни к чему хорошему твои чувства к ней не приведут. Просто до этого ты если и влюблялся, то безответно и издалека. А когда подружился с ней, то даже не думал, что твои чувства могут причинить ей боль.
Каким же образом?
Ну, очевидным, раз ее с нами нет.
Я здесь ни при чем.
Ой ли?
Мне не нравится наш разговор и Лизина прямота. Я молчу. Она продолжает говорить, как будто ковыряясь палкой в открытой ране.
Я не ходила к ней, потому что она плохой человек, Максим. И от того, что с ней случилось это несчастье, она не стала хорошей. Она поверхностна, эгоцентрична и едва ли способна не то что любить, но даже сочувствовать другим людям. Ее стервозность это не маска, это ее суть. Ты был нужен ей, чтобы заполнить образовавшийся вокруг нее вакуум. Забившие на нее друзья такие же как она, и если бы руки оторвало кому-то из них, она также оставила бы его позади. А ты, Максим рак, который на безрыбье. Опьяневший от влюбленности дурачок.
Я долго думал, как ты. Но сейчас я не уверен.
Тогда она снова говорит:
Ты должен вспомнить, как все началось и как закончилось. Тогда ты поймешь.
***
Был ничем не примечательный день, на дворе стоя май месяц. Зима отступала под напором быстрых и грязных городских ручьев. Это была наша весна.