В курилке мы оказались наедине. Было сумрачно и прохладно, когда Елена, кутаясь в мой пиджак, вновь начала вскрывать моё нутро.
Не стоит бояться людей, зачем ты это делаешь?
Много чего пережил.
И все же, подумай, большинство из них не нападают на тебя. Не хотят причинить зла.
Должно быть, так. Но вот ведь странная штука заводишь отношения с человеком не важно будь то дружба или любовь а потом бац! И человек испаряется. А ты остаешься брошенным маленьким ребёнком. И все приходится начинать с начала. Я боюсь человеческой жестокости. Люди неаккуратны.
Понимаю, о чем ты. Но со временем я научилась одной хитрости смотри
В следующий момент Елена распахнула руки будто приглашая к объятию
Я делаю вот так всем людям вокруг, тем самым, как бы говорю приходите и бейте, если посчитаете нужным. Когда идёшь к людям с открытой душой проще отражать удары. Ты ничего не боишься, ты ко всему готов. Ты даешь каждому выбор и право оказаться рядом. И принимаешь любой исход.
Для меня такое чересчур.
Слишком много мыслей. И самое плохое ты не позволяешь людям помочь. Твоё поведение не каждому по зубам. В какой-то момент даже любящие тебя, действительно, решают просто сделать шаг назад, чтобы сохранить себя и оставить тебя в покое. Ты ведь к этому стремишься, а это тяжело наблюдать со стороны. Тем более жить в этом. Это тяжело.
Вполне понимаю.
Тогда? она с интересом посмотрела на меня.
Никаких отношений, никогда! засмеялся я в голос, смущенный её взглядом. Елена иронично улыбнулась, отметив мою неискренность.
Я безапелляционно пропел гимн отрицанию близости, но то, что произошло в зале ресторана спустя всего несколько минут, меня оглушило, взорвало, изменило до неузнаваемости. Всё было по-прежнему. Мы пили вино, играл неспешный David Lanz, кажется, «A Whiter Shade of Pale», и моя последняя фраза:
Я никогда не полюблю
А уже в следующую секунду я повернул голову на сидящую рядом со мной Елену. Я, вдруг, заглянул в её глаза и сам испугался того, что увидел на самом дне своего сердца, и вдруг страшно захотел зажмуриться, отвести взгляд, но я не мог. Чувство поразило меня, обращаясь в горячее эмоционального потрясение. Оно рождалось где-то внизу живота, поднимаясь все выше, становясь все глубже. Мы смотрели в глаза друг другу, и звенела тишина та самая, от которой никак невозможно отделаться. Сколько же всего пережили наши взгляды в этот момент. От легкой улыбки до грусти, а дальше по ускользающей траектории волнения, страха едва уловимого предвестника кошмара, но, в сущности, непонимания. Как же я глуп! Как же мало знаю о себе и совсем не ведаю, что говорю мелькнуло вдруг в моем сознании. Я резко сбросил взгляд и уставился в свою тарелку. Елена моментально, но очень деликатно попыталась рукой повернуть меня за подбородок
Макс смотри мне в глаза, шептала она, словно из другой реальности, Макс
Я сделал колоссальное усилие над собой. Теперь её голубой оттенок становился жгуче васильковым, волнительным. Музыка близилась к кульминации
Что с тобой? О чем ты думаешь?
Я не знал, что ответить. Меня захватила паника. Следовало выйти из-за стола. Срочно выйти из-за чертового стола Обронив тарелку на пол, я спешил на свежий воздух. Ведь я не мог ей сказать главного. То, что родилось внутри, испугало меня до чертей, напугало бы и её тоже во сто крат больше я просто шёл к выходу я просто не мог ей сказать
как сильно мне захотелось вдруг поцеловать её одну лишь её единственную на свете соединившуюся в моей голове с той, что уже случилась со мной, но была вымыслом
Мне вдруг страшно захотелось поцеловать её настоящую
С этого дня я не мог больше думать ни о ком другом. Но и развивать в себе внезапную осознанность боялся, не хотел. Надо было бежать, но куда? Всюду я натыкался на её глаза городские афиши, встречи в доме Ганса, сам Ганс стал для меня олицетворением лишь её. Я чувствовал, что, общаясь с ней, замыкаюсь, падаю на дно отчаяния, причина которого жестокая несбыточность. После трехнедельных переживаний и эмоциональных всплесков пришло изнурительное чувство усталости от самого себя. Эмоциональный предел. Чувства. Во всем теперь были чувства. Она не свободна я подозревал, как монументальный аргумент расшатываясь, подобно зубу, вот-вот обратится в прах.
ГЛАВА 9
Было где-то около двух часов ночи. Я спал и сквозь сон услышал позвякивание посуды на собственной кухне. Затем шаги и вдруг мне в нос ударил запах свежесваренного кофе, что было совершенно невозможно, ибо накануне в моей холостяцкой квартире я расправился с остатками растворимого. Сон мой стал распадаться, и я открыл глаза. Во всех комнатах горел свет многочисленных торшеров и бра. Из кухни ко мне выруливал сам Ганс с подносом в руках и дурацким нервным напряжением на лице. Видно было, как он балансирует с двумя чашками и кофейником, боясь упустить из рук только что приготовленный для меня и, очевидно, для себя напиток. Мистика продолжается, подумал я, теперь мистическим для меня предстал и главный виновник торжества. Я был взволновал, но не удивлен. Череда странных событий вдруг стала частью меня самого. Я лишь ждал, каким образом они будут трансформировать теперь уже мой собственный мир.
Ганс, стойте на месте, мне нужно точно знать, что это вы
Старик замер и уставился на меня вопросительно
Кто же это может быть ещё?
Что вы делаете в моей квартире?
Я не в вашей квартире, с этими словами он соорудил столик для чаепития и принял свою привычную для рассказов позу.
Я осмотрелся по сторонам ещё раз. Это была моя квартира в районе Останкинского пруда, а значит до центра далековато-то будет. Старик не мог прийти сюда пешком. Машины он не водил, в таком, случае такси?
Вы не о том думаете, Макс.
Откуда вам известно, о чем я думаю?
Это же очевидно. Но то, что происходит лишь вариант возможной нормы. Той нормы жизни, которая свойственна лишь вам.
Ганс, вы редко бываете занудой, сейчас меня это раздражает, что происходит?
Вы забываетесь пейте свой кофе
Не хочу я вашего кофе, я хочу спать!
Глупо отправляться в дорогу, не выпив чашку кофе
Во мне снова родилось отчаянное чувство вины перед стариком. За Елену. Сейчас я был особенно уязвлен, сидя перед ним совершенно без одежды, накрытый тонким одеялом
Куда мы пойдем?
Старик молчал
Или поедем?
Я тут подумал, зачем пускаться в долгие россказни, если все можно увидеть своими глазами. Ваша задача лишь не нарушать ничего в моём прошлом. Оно должно остаться неизменным. Просто наблюдать. Ни к чему не прикасаться. Ни с кем не здороваться, и главное не следует больше менять ход истории. Всё идёт так, как идёт. От вас ничего уже не зависит. И вам не принадлежит Ну, лишь отчасти.
Я только сейчас заметил, что старик больше не хромал, не выглядел дряхлым, больным, он говорил уверенно, его глаза были ясными. Его седина исчезла. Передо мной был Ганс и не Ганс одновременно. Меня охватил ужас.
Кто вы такой, Ганс?
Вспыхнуло зарево. Тяжелый удар грома и яркая вспышка молнии. Дождь пошел вдруг большим напором воды с неба. Окна в моей квартире открылись настежь. Штора затрепыхалась осатанело и беспомощно её отбросило в сторону, и на подоконник сел мой старый приятель
А я думал, что мы попрощались с тобой
Насыпьте ему зерна, или хлеба, а лучше дайте мяса Вороны ведь хищные птицы. Вам прекрасно известно, чего жаждет зверь больше всего.
Я закрыл голову руками. Напряжение росло.
Ганс, я прошу вас уйти!
Уйти? Я не могу уйти из вашей головы. Ведь это ваши страхи, ваши болезни, и только вы можете вылечить их. Пейте кофе, но вначале позаботьтесь о птице. Питомцу требуется уход.
Это не мой питомец, это не питомце вовсе, эта чертова птица с улицы, я начинал злиться и ненавидеть Ганса.
Вы глупец! Вы считаете, что можете так запросто приходить к людям, менять их до неузнаваемости, вершить их судьбу! он говорил громогласно, с вызовом, словно, упрекая меня за что-то.
Что вы несете?! Я ничего не сделал
Так сделаете обязательно сделаете! Так ли безобидно ваше существование? Подумайте, Макс, подумайте о том, что нельзя просто вторгаться в кого-то бездумно, беспечно лишь по зову своего звериного естества. Подумайте и о том, чем вы можете пожертвовать, что можете дать тем, к кому приходите в дом.
Он говорил явно не о себе.
Ганс, замолчите! В чем вы упрекаете меня сейчас? Зачем? Что плохого я вам сделал? Вы наняли меня на работу, вы платите мне деньги, я пишу вашу биографию. Что греховного в том, что происходит?
Да бог с ней с биографией и с деньгами бог бы с ними вы получите столько, сколько пожелаете. Любую сумму. Прямо из моих рук, старик смягчился и теперь смотрел на меня с укоризненным сочувствием, Макс грех не имеет ничего общего с религиозным символизмом. Обжорство, гордыня, вожделение, прелюбодеяние, на последнем слове Ганс сделал особенный акцент, Ничего общего с религиозной концепцией. Никакой мистики. Макс Бог (кстати тоже сомнительный персонаж, в том смысле, что все мы воспринимаем его по-разному) просто дает вам выбор всегда лишь выбор и только выбор, а дальше наблюдает. Он не осуждает и не поощряет вас, а лишь смотрит за тем, как результат вашего выбора преломляется через вашу жизнь. И если всё гладко значит вы сделали правильный выбор, а если нет не Бог накажет вас за преступление вы сами
Я не понимаю, о чем вы сейчас говорите, Господи! О каком преступлении речь, Ганс, конечно, знал о моей тайне, о тайном месте в том вонючем городишке, но он не мог знать, о моем романе с его женой. Был ли это вообще роман? Быть может, моя фантазия, глупый вымысел, Ганс не мог знать о том, что творится со мной последнее время, что творится в моей голове.
Вы сами, ваша нервная система, ваша психика Тупик. Клетка. Зверь. Метаться по темным лабиринтам собственного мозга не зная выхода, не помня где вход, в итоге уничтожение собственными руками, потому что в какой-то момент голова перестает быть вашей. Она требует новой и новой жертвы, нового витка иллюзии, зверь требует большего. И когда нет возможности остановиться вы нажмете на курок.
Гроза усиливалась, мы сидели и пили кофе, я боялся поднять взгляд на старика. Я боялся его проповеди
А Бог он ни за и не против. Он просто смотрит удастся ли вам выбраться из тупика, в который вы сами себя загнали. Но только помните чем дальше вы зайдете в преступлении самого себя, тем больше зеркал будет окружать вас, и в них вы отраженный и распятый будете метаться, подобно зверю не находя не только выхода, но и самого себя всё станет иллюзией. Вы для себя станете разрозненной иллюзией
Я вдруг успокоился. Успокоился и Ганс.
А к чему, вы, собственно, все это?
Единственное проклятие для людей, Макс их глупость Нам пора. Каждому событию свой черед. Когда придёт время понять обязательно вспомните меня и помолитесь о моей душе. А сейчас одевайтесь Мы поговорим сегодня о ностальгии Тоска по Родине это ведь тоже, своего рода тупик, в который каждый человек загоняет себя сам Внешние обстоятельства лишь отчасти имеют значение. У человека всегда есть выбор.
Я больше не слышал шума дождя и ветра. Лишь слабую музыку, которая возникла лейтмотивом. Наполнила мой дом. Поселилась в моем сердце, подавив упрямое напряжение, заглушив беспокойство на время.
Ганс властно встал с кресла. Моя комната начала поначалу искажаться, затем дребезжать, стекла бойко вылетели из своих рам, невероятной мощности взрыв прогремел, и я успел закрыть своё лицо руками, чтобы обломки и предметы не повредили меня, обожгло чем-то сильно, всё рушилось, подобно извержению в Помпеи, ото всюду падали искры. Я кричал от собственного страха, от дикого желания сказать Гансу правду, покаяться во всем да хоть бы и ему. Со мной случилась странная и неописуемая истерика. И вдруг всё стихло. Я лежал на полу лицом вниз. И когда медленно поднял голову и осмотрелся по сторонам рядом не было ни Ганса, ни света торшеров и бра, ничего не было. Вверху черная бездна звездного неба. Звезды становились ближе, они падали на меня не звезды вовсе, мягкие холодные снежинки медленные, статные единственно-прекрасные в этом ночном хаосе. Снег в конце апреля. В комнату падал мягкий белый снег, и вошла девушка. Красивая, бледная, одетая в темно-синее платье в пол. Её шаги медленные. Движения мягкие. Поступь уверенная, строгая. Она осторожно подходит ко мне. Я смотрю на неё остолбенело и не могу сказать ни слова. Губы не подчиняются моей воле. Хрустальная ваза последнее что падает с полки моего шкафа. Её осколки долетают до меня и больно ранят руку Я вздрагиваю от резкого и непонятного мне. И вдруг мои зрачки меняют форму и цвет. Загривок щетинится. Я слышу, как Джошуа восстаёт дикой силой рвать на части плоть, мне начинает казаться, как кости внутри меня ломаются и на их месте вырастают металлические шипы. Девушка стоит совсем близко, а из меня вырываются не слова поначалу чуть слышное рокотание где-то в глотке, затем рык, через мгновение зверь не оставит живого места на этой бледной статуе. Почему она не уходит? Он ведь убьёт её, как убил того недоумка, который лишил меня брата.
Не бойся меня, неожиданно шепчет она, Почему ты меня боишься? Разве я нападаю? Разве хочу причинить зло?
Я молчу. Джошуа наблюдает за каждым её движением и скалится белоснежными клыками. Его пасть приоткрыта, он нервно дышит, и капелька слюны падает вниз, на раскаленный пол а я не чувствую боли.
Дай мне свою руку, и не дожидаясь согласия её рука осторожно касается той, что изувечена осколками вазы, Бедный, бедный мой ты дрожишь отчего?
Джошуа опускает голову, смотрит исподлобья, начинает зачем-то пятиться назад. Куда же ты? Сейчас когда так мне нужен?! Ты тоже боишься? Но зверь никогда ничего не боится Он лишь подчиняется силе той, кто способен подчинить большую силу.
Позволь я стану защищать тебя
И она касается губами раны. И рана исчезает под её холодным дыханием.
Как тебя зовут? спрашивает она меня.
Я есть Воскресение и Жизнь. Кто знал меня при жизни и после смерти воскреснет Я есть Воскресение и жизнь, Отче Пройдя дорогой смертной тени, не убоюсь зла, ибо ты со мной
Чего бы тебе хотелось больше всего на свете?
Я не вижу смысла отвечать ей, я даже не смотрю ей в глаза
Она подобна дьяволу. Под чарами её тяжёлых пронзительных глаз таяло время и рушились камни. Она смотрела, не моргая, и я вдруг увидел, как взор заиграл сначала жёлтым, потом изумрудным светом. Он манил, сливаясь в едином порыве с безумной музыкой, которая теперь не просто лилась, она оглушала, звала, лишала рассудка. Это был «Вокализ» да, точно Рахманиновский «Вокализ». Подобно тому, как гипнотизирует удав свою обреченную жертву. Подобно тому, как морфий разливается тёплым беспамятством по членам. Музыка кричала партией скрипки. И теперь слышна была только скрипка. Единственная скрипка врезалась в мой разум. Оркестр подхватывал её неторопливое повествование, и тут же смолкал. Во всяком случае, мне так казалось. А незнакомка упрямо и настойчиво смотрела прямо в меня. И не было такой силы, которая бы позволила оторвать взгляда от этих роковых глаз цвета золотистый изумруд.
Его лицо мне призраком белело
Бледнее бледности в десятки тысяч раз
Я уже слышал однажды это стихотворение, но не мог вспомнить откуда оно во мне.
Промолвила она наверное, я дома
Хотя волна касалась наших тел
Ты соблазнил меня своим прозрачным взглядом