Внутри избушки послышались шаги. Дверь приоткрылась, и на пороге появилась женщина в бордовом платье с накинутой сверху черной кофтой; остроносая, с бесцветными волосами и блекло-голубыми глазами. Она посмотрела не прямо, а как-то сквозь нас, и по ее лицу медленно разошлась улыбка, при виде которой я совершенно точно поняла: сейчас случится что-то жуткое. Но я почему-то не могла ни бежать, ни говорить, будто забыла, как это делается.
Заходите, тем временем сказала женщина протяжным, словно отдаленным голосом.
И мы оказались в избе, хотя вроде бы ногами не шевелили. Внутри было одновременно странно и страшно. Я никак не могла разглядеть обстановку, потому что видела одновременно несколько темных комнат, наложенных друг на друга. Иногда та или иная комната делалась более четкой, выезжала вперед, и я замечала очертания огромного черного шкафа, кусок окна или холодные отблески на спинке никелированной кровати
Вдруг я поняла, что сижу на табуретке, покрытой каким-то жестким ковриком, и говорить все еще не могу. А где Иваныч?!
Только я подумала о нем, как из полутьмы выступила очередная комната, где на той самой никелированной кровати лежал мой начальник. К моему изумлению, он как ни в чем не бывало почитывал книжку и разговаривал с женщиной-хозяйкой, которая, наклоняясь к нему, что-то отвечала своим протяжным голосом, с интонацией, от которой у меня сосало под ложечкой
Куда мы попали?! Что это за существо?! Неужели такое, как в страшных историях про Закрытый лес, которые рассказывали по вечерам девчонки? Я не вернусь домой?! А как же Нараск?!
Тут я вся собралась, зажмурилась, и вдруг поняла, что говорить, хоть и с трудом, но все-таки могу. Привстав с табуретки, я отчаянно позвала:
Ива-а-аныч! Что ы Что-а вы делаете?! Пойдем отсюд
Я еще не закончила фразу, а передо мной вдруг появился Иваныч собственной персоной.
Хочешь уйти? спросил он.
Конечно! воскликнула я, не понимая, что с ним, и вцепилась ему в рукав. Пойдемте! Где дверь?
Дверь ты не найдешь, вдруг раздался протяжный голос, и я в ужасе поняла, что держу за рукав не Иваныча, а остроносую женщину-хозяйку. Я отдернула руку и с большим трудом отшатнулась меня будто что-то держало. Женщина поглядела на меня блекло-голубыми глазами и снова улыбнулась медленной улыбкой.
Вы отсюда не уйдете, пока я не захочу, хорошая, пропела она. Вот он, видишь, доволен. И ты сиди тихо.
Кто ты такая?! закричала я.
Я Колдунья Марина
Да зачем мы тебе?!
А чтобы мне было весело, ответила Марина и, засмеявшись, дотронулась до моего плеча. Я поняла, что теперь сижу не на табуретке, а на кровати возле окна, за которым очень смутно, как сквозь густую паутину, видно море. Я опять не могла толком говорить, и меня морозил ужас: липкий, как эта паутина.
Но совсем сдаться не давали настойчивые мысли о муже и друзьях. Если я долго не появлюсь, они будут страшно волноваться! Может быть, удастся все-таки позвать Иваныча?
Я с трудом огляделась и еле-еле различила его в круговерти наслаивающихся комнат. Он по-прежнему лежал на кровати и читал книгу с таким видом, будто ему больше ничего для счастья было не надо. Рядом с ним стояла колдунья Марина, которая пристально поглядела на меня, когда я попыталась позвать начальника.
Подать голос мне удалось, я крикнула довольно громко, но Иваныч моих криков не услышал, будто их и не было. Тогда я пошатываясь, но решительно слезла со своей кровати. Но как только сделала шаг в сторону Иваныча, комната с ним уплыла и растворилась, и на месте нее появилась стена, а у стены стоящая, скрестив руки, Марина. Я бросилась назад. Иваныч опять появился теперь всего метрах в двух от меня. Вот только он снова не обращал на меня внимания и даже не поворачивал головы на мои крики В конце концов я охрипла и, обхватив голову руками, повалилась на кровать.
Прошло, наверное, очень много времени. Мне казалось, что я живу в этой избушке давным-давно и так же давно сошла с ума. Иваныч то пропадал, то появлялся совсем рядом, но, что бы я ни делала, мне никогда не удавалось до него докричаться. Пару раз, когда он вдруг отвечал мне и вставал с кровати, это оказывалась колдунья Марина, которая с ужасным хихиканьем хватала меня за руки холодными липкими пальцами. То же происходило, когда я думала, что нашла выход из избушки: дверь исчезала, и на ее месте возникала колдунья. Зачем она держит нас у себя, Марина так и не сказала, как я ее ни упрашивала, и я, наконец, поняла, что ей просто нравится издеваться над людьми. А может быть, она сумасшедшая
Прошло еще сколько-то времени, и я перестала пытаться звать Иваныча, который по-прежнему что-то читал или весело беседовал с колдуньей. Но мысли о Нараске все еще не отпускали. Как он будет без меня? Как мне позвать его на помощь?! А вдруг, если бы он оказался здесь, то вел бы себя так же, как Иваныч?! Нет, такого бы я не вынесла
Занятая этими безнадежными мыслями, я и сама не заметила, как достала из кармана комбинезона блокнот со схемами, написала в нем несколько раз «Нараск, помоги мне», и очнулась только тогда, когда надо мной раздался тягучий голос колдуньи:
Что это ты делаешь, хорошая? Отдай мне.
Мой блокнот сам по себе оказался у нее в руках.
Закорючки рисуешь? Ну, рисуй, вдруг сказала она, выпустила блокнот, который упал ко мне на колени, и исчезла. У меня же впервые за это время возникло другое чувство, кроме ужаса и тоски: а именно, недоумение. В блокноте были вовсе не закорючки, а слова, и у меня аккуратный разборчивый почерк! Неужели колдунья не умеет читать?!
И тут я вспомнила то, что несколько лет назад мне рассказывала мама. Мы тогда загулялись с какими-то туристками-девчонками и пришли домой поздно. Родители устроили мне головомойку, на которую я обиделась и хотела было убежать плакать в свою комнату, но тут мама, сменив тон, сказала мне:
Ятенька, ты пойми, мы за тебя беспокоимся.
Ну чего беспокоиться, если мы просто с туристами погуляли? шмыгнула носом я.
Вы гуляли с незнакомыми туристами, а они бывают разными. Есть туристы обычные. А есть такие Полутуристы. Они живут не у себя и не здесь, а как бы между. И могут сделать тебе что угодно, потому что они будто бы в бреду за себя не отвечают. Если увидишь, что турист смотрит как будто сквозь тебя, говорит сам с собой, и особенно, если увидишь, что он не может понять, что нарисовано на картинке, прочесть номер дома или название улицы беги со всех ног и сразу скажи нам, потому что полутуристов нельзя оставлять свободно бродить по городу!
Помнится, от этого объяснения меня взяла такая жуть, что я потом битый месяц шарахалась от любых, даже знакомых и вменяемых на вид туристов. Потом, поскольку никого похожего на мамино описание я не встречала, это все постепенно забылось. И вот теперь, кажется, мы в плену у полутуристки! Ну конечно, и как я сразу этого не поняла по ее странному имени и голубым глазам!
Теперь, когда я немного разобралась, что к чему, в моих собственных глазах чуть прояснилось. Я увидела, какие из окон и дверей избушки настоящие, и ужаснулась, поняв, что я сижу чуть ли не в самой дальней от двери точке. Потом снова все смешалось, но я быстро начертила то, что запомнила, в виде схемы в блокноте. Теперь у меня появилась цель: пробраться к двери. Вдруг удастся выбежать? Ведь мои записки, даже если я смогу их выбросить в окно, не смогут дойти до Нараска! А вот Иваныча придется здесь бросить, он почему-то совсем заколдован. Только бы мне удалось сбежать и привести к нему помощь!
Но устроить побег так, чтобы колдунья Марина ничего не заподозрила, было непросто. Наконец я, внутренне содрогаясь, решилась на первый шаг: сверилась со схемой, встала, повернувшись куда надо, и, помахав блокнотом, еле слышно позвала:
Иваныч! Давай порисуем! Смотри, что я нарисовала!
Как я и думала, передо мной, приняв облик Иваныча, сразу возникла колдунья.
Что ты нарисовала? пропела она своим собственным голосом. Ну что это за каракули, хорошая? Иванычу они ни к чему с этими словами она медленно превратилась в саму себя. Я, переглатывая колотящееся сердце, вполне искренне вскрикнула и быстро попятилась к двери избушки. На саму дверь я не оглядывалась. Как мне ни хотелось сделать последний рывок, я дрожащим внутренним голосом уговорила себя сесть и опустилась на знакомую табуретку, покрытую жестким ковриком.
Поскольку я и правда была испугана, колдунья Марина мне поверила и, хихикая, удалилась обратно к Иванычу. Я заставила себя сидеть тихо и изображать, что я совсем потерялась. На самом деле все было наоборот: я даже начала слышать крики чаек за стеной, а потом где-то совсем неподалеку заблеяла коза, и я чуть не заплакала, такой это был привычный и мирный звук, совсем как у нас на окраинах Онса Я опустила голову, что-то черкая в своем блокноте, и искоса глянула на дверь, нет ли там замка. Его не было! Мне захотелось тут же вскочить, но я понимала, что колдунья Марина может возникнуть передо мной мгновенно. Почти без всякой сознательной мысли и какого-то плана в голове, просто с последней надеждой разбудить начальника, я снова жалобно позвала:
Иваныч! Я тут! Ну поглядите на меня! Помните, как мы с вами рисовали схему станций в блокноте? Помните, как я вам про мужа рассказывала, про подруг Аллу, Риган
Тут я осеклась: Иваныч резко подскочил на кровати, отбросив книгу, и начал дико озираться. Колдунья Марина полетела к нему, вытянув руки видимо, заколдовывать. А я в этот момент, сама не запомнив как, вскочила с табуретки, подбежала к двери, рванула ее на себя и выскочила на улицу!
Там я кинулась бежать что есть мочи: хорошо, что тропка вела вниз. Я не оглядывалась, крепко прижимала к себе блокнот и хотела бы еще и зажмуриться, но нужно было смотреть под ноги. По мне проезжались то солнечные куски, то густые тени, а вот облака я больше не видела наверное, оно уже уплыло с тропки куда-то
Привело меня в себя громкое блеянье коз и скрипучий голос:
Чего, девушка, на метро торопишься? И правильно, ты давай поскорее, пока отлив-то сильный
Я быстро подняла взгляд и расширенными глазами уставилась на обычную старушку, которая пасла коз на обочине. Местность уже была не горной, дома стояли по обеим сторонам, впереди виднелось море
Старушка, вроде бы, ждала, что я ей отвечу, но я боялась даже открыть рот. Мне казалось: как только я поверю, что выбралась, она тут же превратится в колдунью Марину. Поэтому я только помотала головой, еще крепче прижала к себе блокнот и бросилась бежать дальше вниз, увязая ногами в посыпанной песком дороге.
Вскоре этот песок сделался влажным, и я поняла, что бегу по дну отступившего моря. Недалеко от меня виднелась блестящая под жарким солнцем станция метро.
Я ссыпалась вниз по мраморной лестнице, почти не касаясь ступеней и скользя по перилам. Внизу было еще довольно мокро, со стен капало, однако воды между рельсами почти не было. Значит, можно надеяться, что придет обратный поезд!
Поезд пришел минут через пятнадцать, которые я провела зажмурившись и обхватив себя руками за бока. Глаза я открыть боялась, чтобы не увидеть опять двоящуюся избушку, и очень удивилась, услышав гулкое тутуканье прибывающего состава. Значит, я еще на станции!
Поезд остановился головой в тоннеле, но оставил снаружи один вагон, и я успела закочить туда в последний момент перед самым закрытием дверей. В вагоне сидело человек семь туристов и пара местных жителей. Я отошла от них всех подальше, забилась в самый угол, за поручень, и снова зажмурилась.
Как я доехала до своей станции, я не запомнила, потому что старалась ни о чем не думать и готовиться к худшему. По эскалатору, идущему вверх, я, несмотря на его огромную длину, взбежала бегом, и так же бегом пронеслась по коридорам к выходу.
Выскочив в заросший травой овраг под спокойные лучи теплого закатного солнца, я наконец почти поверила, что мне удалось убежать. К тому же, мне навстречу шел муж, как всегда, с охапкой травы в руках. Он поглядел на меня своими ласковыми синими глазами и, сразу же отбросив растения в сторону, спросил с тревогой:
Что с тобой, Ятенька? Что случилось? Говори.
Нас держала в плену полутуристка колдунья Марина! На Станции Омре! Самый последний домик в горах! Там остался Иваныч! одним духом выпалила я, закрыла глаза и протянула руки к мужу.
В них вцепились холодные липкие пальцы.
Я открыла глаза. Вокруг была множащаяся избушка. Передо мной стояла колдунья Марина.
Думала, что убежала, да, хорошая? гадко улыбнулась она.
Что было дальше, я не запомнила. Потом поняла, что снова лежу на кровати и равнодушно смотрю в глубину меняющейся комнаты на Иваныча, который опять не обращает на меня ни малейшего внимания. Планировать побег больше не имело смысла, впрочем, как и вообще о чем-то думать. Плакать, пожалуй, тоже не стоило, хотя я было попробовала, но слезы быстро перестали течь. Я закрыла глаза и погрузилась в липкую дремоту.
Насть На-стька! послышался за моей спиной нетерпеливый голос. Я сидела за неудобным занозистым столом, мне хотелось спать, за большим окном аудитории видны были многоэтажные дома на фоне серого зимнего неба. «Какие дома огромные! подумала я изумленно. Что это вообще за город?» В то же время мне показалось, что я знаю, как этот город называется, и что я в нем, а не в Онсе, прожила всю жизнь. И я откуда-то знала, что моря здесь нет.
Настя! уже свирепо зашипели сзади меня. Я тебя спрашиваю! Ты меня отметишь или нет на пятой паре?! Ты обещала!
Что обещала? неуверенно переспросила я каким-то не своим голосом.
Отметить! сердился кто-то. Мне на работу надо!
Да она наяву спит, снисходительно заметил еще кто-то, и я вдруг поняла, что вокруг меня полно народу, парней и девчонок они сидят за такими же деревянными столами. Похоже на наше училище, где я изучала метро, но не совсем
Это училище? все же поинтересовалась я, моргая. В ответ вся аудитория грохнула хохотом.
Ага, а как же, училище! закричала толстенькая девушка позади меня, которую я, наконец, увидела, потому что обернулась. Ваяния, блин, и зодчества! Настька, да хватит же спать! Просыпайся! Просыпайся, Ятя!
Последнюю фразу она произнесла другим голосом: голосом моего мужа.
Занозистый стол и зимний город со странными домами исчезли. Я вытянула руку, уперлась во что-то деревянное наверное, в бревно стены ненавистной избушки и застонала от отчаяния.
Ятенька, все уже нормально, продолжал уговаривать меня голос Нараска. У меня на плече лежала его рука, не липкая и не холодная!
Тут я распахнула глаза и увидела сразу много чего: мужа, сидящего рядом со мной на кровати, Риган, почему-то сжимающую большущий топор-колун, и Иваныча, который стоял у стены, хватаясь то за голову, то за сердце.
Стена была самой обычной, серой и деревянной, не двоилась и не троилась. Вся внутренность маленькой избушки, в которой мы находились, была освещена солнцем из окон и распахнутой двери. Я увидела еще одну кровать, маленькую книжную полку, тумбочку, печку и старый рассохшийся шкаф. У двери валялась перевернутая табуретка, с нее сполз узорчатый коврик.
Это Что? спросила я, приподнимаясь и пытаясь одновременно вырваться из объятий Нараска и прижаться к нему. Это Та самая избушка?
Она, сумрачно подтвердил Иваныч.
А где эта?..
Колдунья-то? Да пока ты спала, они вон как ворвались сюда с топором, а потом еще будто гром загремел Она на них посмотрела, да как заорет и пропала.
Туристы со страху исчезают, добавила Риган, потряхивая колуном. А полутуристы тем более. Она и так одной ногой была не здесь. Твой супруг, Ятя, как на нее глянул, она его, по-моему, больше, чем моего топора испугалась!