После всей той погани последних ратей ты ждал чего-то другого? взъярился Вольг. Звериное рычание вновь заклокотало в глотке, лицо словно вытянулось, а мышцы плеч вздулись стальным бугром.
Нечисть, сплюнул ему под ноги Торир. Трижды клятое, волкоголовое отродье Хати и Сколя*16. Давай, яви свою истинную личину, тварь. Я вырежу на твоей спине красного орла, после того как обрублю тебе руки и ноги.
Вольг мгновенно совладал со вспышкой, Зверь вновь улегся спать где-то глубоко внутри.
Еще чего, прошептал он. О таких как вы, предателях, я клыков не пачкаю достаточно просто меча.
Краем глаза он следил за перемещениями остальных воинов и людей отряда. Поняв, что драки не избежать и Вольгу не объехать, оставшиеся дружинники тоже спешились, образовывая небольшой полукруг. Отрок, самый молодой, попытался обскакать кругом по лесу, но тут же наткнулся на ветвь и с шумом сверзился с седла задом в лужу, матерясь с досады.
Досадно, что мы не встретились тогда, в битве на Буге это было бы достойно висы, Торир стал медленно обходить Вольгу сбоку, на ходу вынимая из-за пояса, топорик в левую руку. А теперь, в каких-то дратых дебрях. Измельчал ты, Вольг совсем почти пропал.
Сзади! лицо Боеслава вытянулось от гнева и негодования и Вольг мгновенно понял, что это не пустое храбрый гридь придерживался старых традиций, и никогда б не опустился до обмана даже в мести ненавистному врагу. Вольг вихрем крутнулся на месте и удар, нацеленный на его загривок, упал на лоб. Это клятый отрок, обойдя место мести и презрев ее священное право, атаковал сзади, со спины. В голове полыхнуло черное солнце, все вокруг, лес, небо, люди, задергались, запрыгали словно в предсмертной агонии полуослепший от огненной боли он, с того же оборота, полоснул длинной атакой поперек пояса отроку. Страшный, звенящий крик боли молодого, полного сил и еще не верящего в свою смерть парня, понесся эхом по лесным дебрям, пугая и поднимая на крыло целые стаи ворон.
Огненная ярость от низкого коварства, погнала вперед: Вольг бросился в последний смертный бой с отчаянным боевым рыком. Его злой напор потеснил Боеслава, отбросил в лес. Сбоку мелькнуло: мгновенно повернувшись на пятках, Вольг шуйцей поймал на лету топорик. И, с двух рук, принял атаку догнавшего их Торира. Могучий норег обрушил длинный меч с силой, способной развалить от плеча до пояса. Он всегда был сильнее, этот клятый гость севера, но он бил одной рукой, а Вольг принял клинок с двух рук мечом и топориком. Отбив норегский клинок, черноволосый бешено рванулся вперед получай, пес! Норег не проронил ни звука, лишь вздрогнул всем могучим телом, когда чужая сталь, отбив клинок, крепко хватила его плоти.
Стремительная атака Боеслава не дала доделать начатое гридень оттеснил врага от раненного друга. Два смертных врага закружились вихрем смертоносной стали, сшиблись со звоном и вновь разошлись. Кровь заливала лицо Вольга, широкой лентой текла под ворот кольчуги. Чутье опытного воина подсказывало, что нужно спешить, Боеслав мог себе позволить так вот кружить бесконечно, а его самого скоро будет шатать от потери крови, и никакая ярость уже не спасет. Длинный меч сверкнул сверху и упал, целя в пальцы, держащие меч. Попади и бой закончен, Вольг легко добьет беспомощного, но витязь не купился, легко отбив удар. Лицо бывшего друга маска сосредоточенной, холодной ненависти его собственное зерцальное*17 отражение.
Вновь сошлись лязгнул металл, на сей раз Вольг не отпустил, навалившись уже всерьез, сыпля ударами, и киевлянину пришлось призвать все свое мастерство, чтобы тут же не отправиться к праотцам. Враг мечом плел замысловатую сеть из ударов, практически одновременно, в одно движение полосуя в горло, в глаза, в колено, по рукам. Вольг наседал, не разрывая суровой музыки поединка из лязга стали. Укол, рубящий по ногам, колющий в горло размытая молния меча жаждала крови. В блеске воспаленных глаз на окровавленном лице только обещание скорой смерти. Холодная мертвая улыбка жгла душу Боеслав чуял, что долго так не выдержит, а Торир все не шел на помощь. Такого ярого темпа в поединках всегда хватало на пару минут, от силы на пять. Затем мышцы наливаются тяжестью, и меч становится все тяжелее, а там недолго и о пощаде просить. У них меж собой никакого великодушия быть не могло. Верхний быстрый удар по нисходящей, отбит сильной стороной клинка, отработанный вращательный удар кистью, в атакующую руку, туда, где заканчивается кольчуга клятый оборотень не дремлет! Не хочешь в руку? Принимай в ногу, хищный, подлый предатель да пропади ж она твоя звериная сноровка и нечеловеческая реакция!
Вольг словно дрался со своим отражением. Улучив момент, он метнул топорик, Боеслав хищно пригнулся, но тот летел не в него он с хрупов ударил в широкую, обтянутую кольчужной сеткой грудь норега как раз напротив сердца. Тяжко раненный в шею и истекающий кровью северянин не успел отбить удар, какой в пору дренгам отбить, не то, что хускарлу. Могучие руки слушались уже не так. Хрипло клокоча кровью, идущей изо рта, по-бычьи пуча глаза, гигант грузно повалился придорожную пыль.
За успех пришлось заплатить меч Боеслава гремучей гадюкой цапнул в бедро, с лязгом прокусив кольчугу. Распрямившись, новгородец отступил на пару шагов.
Тварь, пророкотал он, глянув в сторону содрогающегося в последних корчах тела Торира. Не жди пощады.
Вольга повело, а верный меч, ни разу не подводивший, надежный, теперь весил в десять раз больше обычного. Вспышка гнева прогорела, на душе осталось пусто, холодно и тоскливо, а Зверь не приходил на помощь, ровно изгаляясь. Новгородец не глядя понял, что новая рана серьезная, и он вот-вот падет, а Боеслав, плюнув на распростертое тело, с холодной ненавистью наступит ему на хребет и перерубит глотку, разом мстя за всех тех, кто пал от его руки. А его личная месть самому Боеславу так и останется незавершенной.
Твой сын был размазней, Боеслав, прохрипел он. Он визжал как свинья на бойне, когда печенеги драли шкуру с него с живого.
На самом деле все было не так, и Воислав пал в бою, но сейчас вражине это знать было незачем. Дрогнув, раненным зверем киевлянин прыгнул вперед, чтобы вбить бывшего друга в землю, вколотить ядовитые слова в его хриплую, ненавистную глотку. Слабый Вольг уже не мог отпрыгнуть барсом как ранее, лишь сместился чуть в сторону, но таким матерого гридня Боеслава не обманешь и потому, удар со всего плеча раскаленного ненавистью клинка, раненый все же принял на грудь в стороны водопадом брызнули разрубленные кольца кольчуги Но верный меч стремительно свистнул в последний раз Вольг вложил в удар всю оставшуюся силу, срубив киевлянина страшным ударом, швырнув в истоптанную, забрызганную кровью траву к своим ногам. Он еще постоял на непослушных, гнущихся ногах, полуслепо таращась на корчащегося в мучительной судороге бывшего друга, а затем его повело и Вольг, неуклюже ступив шаг-другой, ударился спиной о ствол березы. Замер в попытке устоять, но ноги подкосились окончательно, и он сполз по дереву, оставляя кровавый след. Видя все еще живые глаза бывшего друга, он с усилием прошептал:
Воислав не был замучен печенегами. Славно пал в бою. Я не вы я бы не позволил пытать сына друга, хоть и бывшего. А вы позволили меня в жертву
Мы не позволяли, еле слышным был ответ, но чуткое ухо волкоголового уловило. Князь велел о том, а мы не ведали. Не было предательства с нашей стороны.
Кровь перестала пузыриться на губах сраженного киевлянина он сам закрыл глаза и тихо умер.
***
Клятый Нелюдь, тварь!
Не смея вмешиваться в сам бой, отроки десятка с копьями шли к замершему в бессилии, израненному, но все еще живому Вольгу. Даже сейчас никто не хватался за нож, коим впору было дорезать обессилевшего врага никто не хотел подступать так близко к волкоголовому. Сколько крови вытекло с него?! А все шевелиться вон: не желает нечисть уходить за Кромку, коли вырвалась, цепляется за жизнь и слабое человечье тело. Вон и рука вторая медленно поползла к рукояти меча, присохшей к деснице, да достанет ли сил теперь поднять его даже обеими?
Стоять! рявкнул жрец, когда уже занесли копья молодцы над беспомощным. Кто посмеет сейчас убить поверженного прокляну мужским бессилием до конца дней!
Замерли воины.
Он десятского убил. И Виги.
Виги сам на него напал, хоть дядька о том не просил племянника. Прочь!
И видя, что его слушать не торопятся, повысил голос: Прочь! В сторону! Пустите меня к нему.
Зачем, Зояр?
Прочь, я сказал!
Недовольно ворча, отроки расступились, а жрец склонился над Вольгом.
Ярые очи поверженного остро сверкнули холодным на нового врага, пальцы судорожно дернулись на рукояти, однако очередное усилие оказалось слишком тяжелым и его глаза на миг заволокло пеленой, едва не погаснув окончательно. Вольг понял, что защититься уже никак и ничем не может, сил оставалось разве что ощерить зубы, как погибающему волку. Не роняя, слов попусту, жрец сделал то, для чего и остановил обозленных отроков. Тяжелый серебряный медальон с искусно выбитым Георгием Победоносцем, с одной стороны, и старым родовым символом Рюрика на другой, тяжело повис на толстой цепи через шею раненого. Какое-то время жрец наблюдал за медальоном, потом кивнул, словно удостоверился в каком-то преступлении, о котором подозревал с самого начала.
Не может быть! охнул один из ближних отроков. Наваждение! Он тоже? Вот этот вот? Проклятый? Враг человечий?
Давай просто добьем его, Зояр незачем нам такие защитники, поддержал другой. Он и выживет-то вряд ли вон как порубан. Не сегодня, так завтра сдохнет.
Туда ему и дорога! добавил кто-то. Черти в Аду, поди, заждались дружка своего.
Пути Богов смертным неясны, назидательно ответил жрец. Не сметь вредить! Грузите в мою повозку. Пора отправляться.
5 глава. О том, как одно клятое решение может стать бедой множеству людей
«В лето 6533 от сотворения мира в месяц червень шестого дня, град Комышелог яз, служилый боярин из невиликих, Лисослав Велимович, впервые за жизнь свою, возжелал предать лютой смерти жреца Волоха, сиречь человека Божия, пусть и не моего верования, за дела его грешные и помыслы глупые. Да простит меня всепрощающий в любви своей Господь за мысли мои грешные и страшные. Со Зверем сиим, все непросто оказалось, пото как не человек он есмь. Спаси и сохрани, мя грешного, Господи, и убереги душу невинную дщери моей, Забавы Лисославовны, от опасностей и дьяволова искуса.»
Написано рукой боярина Лисослава Велимовича.
Зачем?! Лис заскрипел зубами. Более всего сейчас он походил на хищного зверя перед прыжком на свою трапезу.
Пути Богов неисповедимы, развел руками Зояр. Если жрец и боялся, то виду не подал. Однако ты не дослушал.
Я услышал самое важное. Ты спас душегуба. Не просто душегуба коварного, злобного предателя. От которого, в свое время даже отец его отрекся. Спас на погибель людям. И мне на горе.
Мы ведаем о том, что когда-то, он желал быть тебе зятем, поджал губы Зояр.
Не просто желал, а был! То было давно, оборвал его боярин. Еще до того паскудства, которое устроили князья, и в котором он с удовольствием участвовал в самых грязных делах. Был душегубом душегубом и остался: я не знал Торира, но Воислава сам учил. Он был твоим и моим другом. Добрый был витязь и товарищ в бою. Зачем ты пощадил его убийцу, жрец?
Не простой то душегуб, Лис. Не простой
Телега, на которой лежал раненый, вздрогнула и заходила ходуном, словно живая. Чудовищной силы рев, от которого, казалось, ночь раскололась пополам, поднял весь стан на ноги. Громадное черное нечто, перевернув повозку, метнулось в сторону леса, снося малые деревца на пути как солому долгий, тоскливый вой всколыхнул прохладный ночной воздух.
Стой! прокричал Зояр. Куда? Я тебе жизнь подарил.
Мгновение-другое казалось глупостью ждать, что существо остановится или, тем более, ответит, но бордово-красные уголья глаз, вспыхнувшие бликами костров из чернильной темноты леса, дали понять, что чудовище не ушло.
Ты подарил жизнь никчемному Вольгу. А я Зверь, от чудовищного, искаженного голоса твари, нелепой насмешки над настоящим человеческим, лошади отряда с неистовым ржанием, взвились на дыбы, молотя копытами воздух, и умчались бы, куда глаза глядят насилу удалось удержать.
Кто ты, Зверь? поджав губы, вступил в спор жрец. Как смеешь забирать тело и душу, что тебе не принадлежит?
Он теперь весь мой! Я Зверь Фенрира, и здесь все мое. И все мои, было ответом. Ты спас слабака Вольга отвечу тем же. Один раз я тебя не убью, жрец. Только один раз.
Ты глупец, Зверь! Зояр, казалось, пытался увещевать. Это не твоя земля у нее уже есть хозяин. Куда ты денешься? Тебя выследят и убьют, как собаку. Тебя выбрал оберег останься с нами, на нашей стороне: за мужество в сражениях тебе простят твои грехи.
У этой земли теперь новый хозяин, было ответом. Дурак не понимаешь! Скоро узнаете. И, либо склоните голову, либо вас не будет.
А что будет?
Стая будет. Кто сам придет Стаю сам будет всем владеть, без князей и бояр. Стая их всех выследит и убьет.
Это тебя выследят и убьют, глупец!
Шавки Света всегда идут попятам. Это хорошо, не надо будет выслеживать каждого. Посмотрим, жрец, чья сила. Я все сказал.
Треск сучьев и кустов стал отдаляться, а потом лес содрогнулся от низкого, тяжелого воя твари, возвещающей о своих правах на него.
Клятая твоя глупость, кулаки боярина непроизвольно сжались, он не отрывал взгляд от Зояра. Вольг, клятый Вольг, нелюбимый сынок Ратмира вот где клятая Судьба, лживая сука решила подшутить? Так вот о чем говорил призрак? Вот где всплыло прошлое: умершее много лет назад, внезапно оказавшееся живым! И договор с клятым Ратмиром, помолвка детей, смотрины. Расторгнутая с его стороны, после клятой войны князей с ее подлостями, ужасами и гибелью жениха. Выживший ты из ума, клятый старик!
Не забывайся, богатырь, посуровел жрец. Я такого не потерплю.
Чтоб тебя черти в аду драли! Плевать на твои обиды, рыкнул на него десятник. Пальцы сами собой до хруста сжались в тяжелые кулаки.
Лис, полу просительно пророкотал Вех. Уйми гнев. Дело прошлого уже не исправить.
Лис скрипнул зубами. Перед глазами плыло. Ему пришлось трижды глубоко вздохнуть и выдохнуть, чтобы хоть немного унять свой гнев. Это ведь я и мои парни участвовали в том бою, где дружину Вольга посекли и уничтожили. Ты ведь ведаешь? А теперь ублюдок жив-здоров, да еще и богатырь Черномора?!
Нет. Все не так.
А как так? вновь надвинулся на него десятник. То мои парни жгли их клятое гнездо! Я сам сек его побратимов нещадно! За их паскудства и подлости.
Помню, тяжело кивнул посадник.
Его самого и нескольких наиглавнейших с ним, запершихся в тереме сожгли живьем. Это ведаешь, жрец?
Ведаю.
Значит враг он мой смертный. Понимаешь? Такое не забывают. И мстить он будет люто. Всеми способами. Понимаешь?
Он был уверен, что ты сгинул в бою, припомнил Зояр. Я с ним немного говаривал, пока он лежал слабым в телеге. Он говорил, что теперь ему незачем жить все его враги мертвы, как и друзья. Многие были уверены что ты сгинул под Лиственом.
На краткое мгновение Лис въяве перед внутреннем зрением вновь увидел гигантский, в тысячу голов, наступающий еж чужой рати, ощетинившийся лесом копий, слепящий разномастными пестрыми красками щитов с руническими оберегами и намалеванными мордами злобных ледяных тварей. Знали, что так будет, знали, что ударят именно по ним, стоящим в центре, но ровная линия сомкнувшихся краями щитов, боевой рев сотен мощных, луженных, навечно охрипших от ледяных морских ветров глоток, с похвальным постоянством холодила душу всем и всегда. То был вызов на смертный бой! Смертоносная, несокрушимая волна северная рать Ярослава, отборный полк из норегов, датчан, шведов и халоголандцев! Новгородский князь знал, что его хирд в ближнем бою не остановить и не стал мудрствовать под Лиственом: ударил крепкими, мускулистыми руками своих северян, как и раньше, в центр чужой рати. Такой маневр уже не раз приносил ему победу даже в бою против печенегов. Огромного роста бородатые здоровяки в переднем ряду, все как один, в шлемах с круглыми наглазьями, надвигались на них, потрепанных предыдущими схватками с новгородским ополчением это была роковая ошибка и беда Хромого! Только им, черниговцам, туровцам, путивльцам, северцам, полочанам и прочим оттого было не легче. Тучи стрел летели туда и обратно на северян это не производило впечатления: лишь их «стена» обрастали пернатой щетиной, а они громко хохотали пред ликом Смерти, подшучивали и подзуживали из-за щитов. Чужой свежий строй, построенный клином, дружно взревев, тяжелым железноголовым кабаном врубился в их ряды, желая утопить всех собравшихся врагов в их собственной крови, отрубленных конечностях и вывороченных внутренностях. Сосед перед ним, получил сокрушительный удар норегской двуручной секирой, от которой не спас щит: его хлипкий кожаный шлем, в фонтане крови и розового мозга, развалился, так что одна половина головы упала на правое плечо, а вторая на левое. И уже совсем рядом оказались, почуявшие кровь и издевательски хрюкающие светло- и рыже-бородые лица, а прямо перед ним здоровенный норег в украшенном золотой насечкой дорогущем шлеме. Его мужественно красивое лицо, было обращено к нему, Лису: из синих глаз в душу смотрела Смерть, а губы, обрамленные заплетенными в косички светлыми усами и широкой, украшенной золотыми кольцами, бородой, кривила презрительная усмешка. Норег подтягивал свое страшное оружие для очередного удара, который должен был повергнуть уже его, туровского боярина в эту-то ухмылку и ударил старый витязь обломком сохранившегося у него копья, пробив рот, дробя ровные зубы, разрывая глумливую глотку! А потом пришла откуда-то сбоку другая секира грянула камнепадом в крепкий шлем, и весь мир затопил мрак. И он уже не видел, как обошла северную рать конница Мстислава, как засверкали за спинами наступающих кривые сабли касогов, хазар и аланов. Как, ударив тяжкими копьями, смяла дружина тьмутараканского князя новгородскую невеликую числом конницу и ударила с другого фланга и началось невиданное избиение еще ничего не понимающих, только что побеждавших новгородцев. Как нехотя, не веря в происходящее, стала пятиться и рать северян, смоловшая к тому моменту половину головного полка Мстиславовой рати. Он был предводителем полусотни туровцев, пожелавших встать под стяг Мстиславов в том бою все видели как он пал, все знали, что единожды попавшая датская секира смертоносна, да ведь это ж попавшая! Удар был неточным, и потому, трое уцелевших в страшной бойне туровца, вытащили оглушенного, измятого, окровавленного, но живого боярина из под груды тел. Вот это видели далеко не все.