Выше, сильней, быстрее
Моему отцу, заслуженному учителю Каз ССР, мастеру спорта, заслуженному тренеру, посвящаю
В тридцать седьмом Арсентий был ещё слишком мал, чтобы что-то помнить. Но он почему-то помнил.
Тогда отец вернулся с завода позднее обычного, был радостным и слегка возбуждённым. Арсентий это понял по отцовскому голосу, доносившемуся из-за стены с прибитым на неё бархатным ковриком, на котором среди лесных зарослей удобно разместилась семейка пятнистых оленей. Маленький оленёнок, по-видимому, только что рождённый, стоял на ещё слабых ножках, прижавшись к матери. Обычно Арсентий гладил пушистого оленёнка маленькой ладошкой, перебирая пальчиками ворсинки коврика, и сон медленно накрывал его своим тёплым мягким одеялом.
Но в ту ночь Арсентий долго не мог уснуть. Он гладил по очереди всех членов оленьего семейства, но сон так и не приходил к нему. Поэтому он слышал, как отец долго разговаривал с матерью. Сквозь шёпот до него доносились непонятные фразы «повышение в должности», «начальник смены это очень ответственно», «зарплата увеличится на двадцать рублей». Он тщетно пытался хотя бы как-то разобраться в том, о чём говорят родители, и уснул, так ничего и не поняв.
А утром дом наполнился громкими голосами, смехом старших братьев и сестёр, запахом каши и душистого свежего хлеба, принесённого матерью из булочной, которая находилась в соседнем доме. Вся семья начала торопливо собираться, и детям велели надеть самую красивую одежду. Арсентия облачили в матросский костюмчик с сине-белым полосатым воротником, а на голову нахлобучили беретик в тон. Все приготовления назывались одним трудным словом «воскресенье», и Арсентий, как ни старался, не смог его выговорить. «Воскресенье» это значит, что будет парк с высокими деревьями и дорожками, по которым можно бежать быстро-быстро, карусели, мчащиеся по кругу под весёлую музыку, воздушные шарики и мороженое. Вкусное
В это воскресенье отец купил Арсентию большой кожаный мяч. Он даже немного хрустел в руках. И ещё от него по-особенному пахло. «Выше, сильней, быстрее», весело крикнул отец и подбросил мяч высоко-высоко. До самого неба
Таким Арсентий запомнил отца высоким, сильным и счастливым
Несколько пунктов 58 статьи вычеркнули из памяти всё, что было до этой семейной трагедии. Арсентий лишился не только отца, но и детства. Стал неразговорчивым и ершистым. Об отце никогда не рассказывал, будто его и не существовало вовсе.
Десятилетним подростком Арсентия определили в спортивный интернат. Это случилось как раз после войны. Вероятно, это был единственный способ выжить и получить образование. Однажды, проделывая привычный путь от дома, который разрешалось посещать по воскресеньям, до интерната, Арсентию пришлось пробираться через глубокие сугробы. Он по пояс утопал в мягком белом снегу, засыпавшим все знакомые тропинки между высокими соснами за одну ночь. Он уже порядком устал и остановился на минутку, чтобы перевести дыхание. Холодный адреналин страха пробежал вдруг по его спине. Серые, неподвижные от злости глаза волка смотрели прямо в его, расширенные от неожиданности зрачки. Упав лицом в сугроб, он ни о чём не думал тогда. Просто упал и долго лежал в снегу неподвижно. «Выше, сильней, быстрее», стучало его сердце голосом отца, отзываясь в висках. Именно это тогда и спасло ему жизнь. «Выше, сильней, быстрее»
«Выше, сильней, быстрее», скользят лезвия коньков, высекая ледовую пыль. «Выше, сильней, быстрее», шепчет лыжня вслед уходящему спортсмену, дыша в спину клубами морозного воздуха. «Выше, сильней, быстрее», мелькают спицы велосипеда, накручивая на колёса расплавленный солнцем асфальт. «Выше, сильней, быстрее», колышется невесомая вода в бассейне, накрывая пловцов. «Выше, сильней, быстрее», ячеистая корзина принимает мячи: оранжевые, словно солнца, отскочившие от щита. Это идут экзамены в Институте физкультуры и спорта.
«Выше, сильней, быстрее», не замечая травмы сустава, которая даст о себе знать много позже. А пока, превозмогая боль, выше, сильней, быстрее
Арсентий знал Лиду давно, они жили по соседству, но близко знакомы не были. Лида была студенткой медицинского института и всё своё время посвящала учёбе. А тут устроили тренировочные сборы и соревнования по выполнению нормативов ГТО среди студенческих команд. Придумали разные этапы, в том числе оказать первую медицинскую помощь раненому. «Раненым» сразу решил стать Арсентий, выполнив все отведённые ему задания. Лежа на носилках и имитируя сложный перелом костей черепа, он наблюдал за быстрыми круговыми движениями бинта в ловких пальцах Лиды. «Выше, сильней, быстрее», бухает юношеское сердце и заходится в нахлынувшей радости от искусственного дыхания «рот в рот» через кусочек бинта, как положено по инструктажу
Дочка сидит на шее Арсентия, свесив вниз тонкие длинные ножки. Они совершают восхождение в горы Абхазии. Сверху видно всё и макушки деревьев, и солнце, и до облаков можно достать рукой. «Выше, сильней, быстрее», шаг за шагом к заветной цели
Кожаный мяч перелетает через туго натянутую сетку туда-сюда, туда-сюда. Идёт тренировка волейболисток-старшеклассниц в школьном спортзале. Девчонки в полосатых майках, словно шахматные фигуры, заняли свои позиции на поле. Свисток. Подача. «Выше, сильней, быстрее!» Высоко взлетает мяч, и сердца девчонок начинают биться с тренерским в унисон. Арсентий мастер спорта, мастер своего дела. Ох, и гоняет он своих учеников! Без поблажек! Несмотря ни на чьи уговоры, будь готов к труду и обороне!
Вот они уже на пьедестале с блестящими медальками на гладких атласных ленточках и блестящими от слёз и счастья глазами готовы и к труду, и к обороне, и к новым победам
Выше сильней быстрее медленно хромает сухонький седой старичок, проделывая ежедневный километровый путь на дачный участок, изредка останавливается, и взгляд его устремляется ввысь под самые облака, куда давным-давно полетел его первый мяч, брошенный отцом.
Выше, сильней, быстрее Арсентий улыбается серыми глазами и слабой рукой протягивает внуку самое дорогое, что у него есть, кожаный мяч
Положите меня спать в сирени
Нам не дано вернуть назад
Весны прелестное дыханье
И детских лет воспоминанье
Нам не дано вернуть назад.
Ф. Тютчев
В этот раз весна почему-то запоздала, и всё живое затаилось, ожидая её наступления. Почки набухшими красно-коричневыми зачатками долго висели на ветках и, побаиваясь частых утренних заморозков, страшились расшвырять в стороны многочисленные слои смолистых обёрток-пелёнок и выглянуть наружу нежными клейкими уголками изумрудной зелени. Первоцветы и подснежники, с трудом освободившись от тяжести серых пористых снежных лепёшек, кое-как выбросили бутоны на коротких цветоносах, не успевших вытянуться из-за отсутствия положенного по сроку солнечного света и тепла. И отцвели так же быстро и скромно, без лишней помпезности и хвастовства, торопясь окончить свой жизненный цикл вовремя, несмотря ни на что.
И только кустики сирени, казалось, радовались этому весеннему опозданию, набирались какой-то удивительной силы, с каждым холодным утром покрываясь всё гуще и гуще тугими кисточками белых и фиолетовых соцветий.
Тепло пришло неожиданно в конце мая. И только в июне разлетелись во все стороны брызги всевозможных оттенков зелёного от трепетного салатного, мятного и ярко-лаймового до таинственного малахитового и терпкого оливкового. Брызнула зелень и засверкала на солнце, будто умытая недавним густым дождём.
Я заждалась сирени в этот год. Ждала, нервно поглядывая на беспросветно-серое, не по-весеннему плаксивое небо, и всё моё существо, и душа, и сердце, и кожа требовали хотя бы маленькой дозы этого странного для моего понимания наркотика. И вот дождалась. Вновь разливается этот неповторимый густой аромат, ползёт тяжёлым атласом из одной комнаты в другую, заполняет собой всё свободное пространство, заставляет оголяться тонкие чувствительные окончания, вырисовывая лёгкими трепетными касаниями на полупрозрачном полотне контуры исчезающих лиц, тел и пейзажей.
Он не будоражит, как обычно, лёгким эфиром. Маслянистой тяжестью накрывает сознание и повисает на смеженных веках. В позе скрюченного маленького зародыша плыву в этой масляной жидкости, словно в утробе матери, от края до края. Сквозь сон ощущаю что-то своё.
Это счастье. Не безграничное. Напротив, оно чётко очерчено и защищено. Это точно оно, счастье. Его ни с чем невозможно спутать.
Лёгкий ветерок колышет белую ситцевую занавеску с вышитой неловкими детскими руками бабочкой в разноцветных шариках узорчатых крыльев. Сиреневый кустик приветливо машет зелёной лапкой сердцевидных листочков, заглядывая в приоткрытое оконце маленькими глазками пятилистников. Поскрипывает старыми суставами развесистый клён, покряхтывает, задевая дощатые стены. Бесконечно тарахтит мотор, стараясь добыть из земных недр живительной влаги, иногда закашливается, чихает, фыркает от напряжения и продолжает свою трудную работу, едва передохнув.
Безмятежный дневной сон затягивает глубоко, скрывая от палящего июльского солнца так надолго, что не сразу удаётся разлепить глаза; вновь и вновь проваливаешься в его мягкую яму. Наконец вялыми, слабыми от продолжительной неподвижности ногами ковыляешь на скрипучее крыльцо, вытягиваешься во весь рост, распрямляясь и поднимая руки к небу, и радостно брызгаешь в лицо поблескивающей на солнце водяной прохладой из заранее приготовленного заботливыми руками старого таза. Быстрой босоногой ящеркой скользишь между яблоневых стволов, кустов смородины и вишни, стараясь не обжечь раскалённой землёй мягкие пятки.
Пробравшись в тень, останавливаешься и, отдышавшись от быстрого бега, выбираешь место поудобнее, прямо в объятьях сиреневых кудлатых лап. Усаживаешься на шаткие старые качели с чашкой мятно-смородинового чая и, хрустнув куском сахара, блаженствуешь, раскачиваясь в такт с ветром, солнцем, небом и непрерывным тарахтением надоедливого мотора, добывающего воду из тёмных, пронизанных подземными венами глубин.
Кажется, что это навсегда. Навечно
В этот год сирень схитрила сообразно климатическим загадкам и приняла решение быть со мной совершенно иной, нежели прежде. Интимнее, что ли Она не возбуждала, не бередила мою истосковавшуюся по ней душу, не манила в тёмные закоулки памяти. Не водила узкими улочками воспоминаний и размышлений. Она баюкала свернувшееся в зародышевый клубок усталое от сменявших друг друга мыслей тело. Она усыпляла. Детским сном, крепким и долгим, с тяжёлым пробуждением и медленным возвращением в реальность.
Во сне впервые отчётливо явилась эта грешная мысль, странным образом не пугающая вовсе, а принятая без требований объяснения всей её сути.
Положите меня спать в сирени
Ольга Козка
Родина
Родина это тропинка,Что прямо к дому ведёт,Это старушка в косынке,Что у крыльца внука ждёт;Это родные просторы,Неба бездонного синьИ величавые горыС пиками снежных вершин;Это солёное море,Красно-багряный закат,Шелест волны, шум прибоя,Где громко чайки кричат;Это весёлое детство,Поле с ковром васильков,Пёс на цепи по соседству,Крики бездомных котов;И старики на скамейке,Что возле дома сидят,Строгий мужик в телогрейке,Грозно бранящий ребят;Мамины тёплые руки,Нежный и искренний взгляд,Чувство тоски при разлукеИ невозврата назад.Мой Холмск
На берегу Татарского пролива,Где волны пенные стучат о пирс,Портовый город есть на Сахалине,Который омывает лёгкий бриз.Он был Маука, а потом Маока.И айны, и японцы жили в нём.Отвоевавши Сахалин до срока,Отныне Холмском мы его зовём.Холмы и сопки зеленью покрыты,Но на вершинах даже летом снег.В порту причалы волнами побиты,Камнями дерзко брошены на брег.А на Приморском стойкий запах йода,И ламинарию принёс на берег шторм.Так часто в порт приходит непогода,А значит, снова не придёт паром.В лучах заката сопки так прекрасны!Японский сад весною весь в цвету.Сирени нет ещё на майский праздник,А сакура уже цветёт вовсю!А скоро выпускной, рассвет, «гулянки»И над водой повсюду чаек стон.Опять звучит «Прощание славянки»И от причала отошёл паром.Живи, мой Холмск, и будь ещё красивей,Родной наш, милый сердцу городок.Цвети и стройся, город, с новой силой!Зажги на маяке свой огонёк!Колыбельная
Не кончается мамина сказкаЧто ты, месяц, в окно к нам глядишь?Закрываются сонные глазки,Засыпает мой чудный малыш.Спи, мой мальчик, и пусть тебе снитсяСветлый, сладкий и радужный сон:Золотая на ветке жар-птица,Добрый волк и серебряный конь.Спи, единственный мой, ненаглядный,Спи, котёночек мой золотой.Ничего мне от жизни не надо,Лишь бы рос человечек родной.Спи, мой птенчик, ведь годы проходят.Улетят не вернёшь их тогдаПусть же жизнь твоя, светлая повесть,Будет маминой сказкой всегда.Пусть тебя не пугают невзгоды,Ураганы, метели, дожди.Если сладишь ты с ними,То твёрдо по земле, мой любимый, иди!А сейчас спи, пока ты не знаешьНичего в этой жизни, сынок.Спи, покуда забот не встречаешь,Мой бесценный, святой ангелок!Праздник Рождества
Спасибо, Господи, за то, что я живу,Что я дышу, смеюсь, что я любима,За то, что я тобой всегда хранима,За тех людей, которых я люблю!За то, что есть работа у меня,Что я и мои близкие здоровы,За то, что верные есть у меня друзья,А в доме детский смех и разговоры.За то, что я умею так любить,Что я не знаю, что такое зависть,Что я могу прощения проситьИ искренне прощать, не обижаясь.За то, что ты давал не тех людей,Что с ними мне пришлось расстаться вскоре.Не избежать мне было тех потерь.Со мной не быть им в радости и в горе.Когда дышать, казалось, не могла,Когда вверх дном перевернулось всё на свете,Ты вдруг послал мне счастье бытияИ это счастье под названьем «дети».За это продолжение моёСпасибо, Господи, за маленькое чудоС глазами цвета неба! И ещёЗа то, что я в ней постоянно буду!Пока она жива, и я живу!Потом мы будем жить и в наших внуках.И в этом смысл. Я так её люблю!Вот почему детей рожают в муках!Я всем желаю в праздник РождестваЛюбви, надежды, радости и веры!Чтоб искренняя вера в чудесаНас сделала всех чище и добрее!Мамино далёко
Улетают мамы далеко,Высоко, в прекрасное далёко,Покидают часто нас до срокаНам без них здесь очень нелегко.В детстве маме я стихи писала.Очень трогали её они.Мама меня нежно обнималаИ хранила вирши все мои.Мама для меня была Вселенной!Без неё, казалось, жизни нет.От неё, такой родной и бренной,Всюду лился негасимый свет.В городе чужом так одиноко,Холодно, темно и никогоМир казался мне таким жестоким,Грело только мамино тепло.Тёплый огонёк родного домаИ молитвы мамины в ночи,Запах пирогов и шум с балкона,А на кухне бабушка ворчит.Знаю, ты всегда меня любила.Всем хватало твоего тепла!Письма мне писала и звонила.Как ждала я твоего звонка!Мамин голос в телефонной трубке,Просто как журчанье ручейкаЭто всё из прошлой жизни хрупкой,Из прекрасного далёка-далека.Я хочу обратно в то далёко,Там, где мамы добрые глазаНа меня смотрели без упрёка,И блестела радости слеза.