Олег Савощик
Этажи
Часть 1. Обрыв
I
Стрелки показали начало двадцатого. Меньше трех часов до отбоя. Почти одиннадцать до новой смены. Потом личное время и снова отбой.
Восемь часов работы. Восемь часов бытовых забот. Восемь часов сна.
Вчера Самосбор забрал парнишку из сборочного цеха. Значит, к моей выработке накинут еще. Естественно, без доплаты.
Десять часов работы. Семь часов бытовухи. Семь на сон.
Глухой удар из глубины перекрытий заставил отвлечься от проклятого циферблата, в котором сосредоточилась вся моя жизнь. Я посмотрел сквозь заляпанное стекло единственного в блоке окна.
Работа, скука, сон. Иногда вой сирен и щелчки гермозатворов.
Повторить.
Я не жалуюсь, все так живут. Но иногда просто хочется посидеть у окна, покурить, даже если по ту сторону лишь завешенная дымкой бетонная глухая стена в десятке метров напротив.
Затушив бычок о треснувший край подоконника, задумчиво покрутил в руке новую пачку. Шершавый, приятный на ощупь картон еще не успел помяться в кармане и словно намекал: одной папиросы в такие моменты мало. Но пачка последняя, а ежемесячных талонов на курево ждать четыре дня.
Опять придется стрелять у мужиков или искать барыгу через Гнилонет.
Махнув рукой на эту мысль, я снова чиркнул спичкой.
Ты коммунистом был? Мужчина, стоявший на коленях неподалеку, достал голову из мусоропровода и повернулся ко мне. А? Был?
Я и сейчас коммунист, бросил я.
Конечно коммунист, будто у меня есть выбор! А за другие речи можно и пулю от ликвидатора схватить.
Во! Я и говорю иные сюда не попадают! Все верили и строили этово, как его? Будущее светлое, равное для каждого. А вон чего понастроили. И сюда попали. Бесконечная хрущевка, где у всех поровну и жизни, и смерти. Ад это, говорю тебе, ад для всякого коммуняки.
Мужик закончил тарабарщину и снова засунул бритую макушку в люк мусоропровода.
Что он там делает, я не знал и, по правде, знать не хотел. Лёлик очередной безумец, проигравший разум в стенах Гигахруща. Работа, сон. Оставшееся время мы либо забиваем рутиной от хлопот по дому до бессмысленного просмотра передач по ящику либо задаем вопросы без ответов. Пока наше здравомыслие не сойдет с рельсов, утратив последнюю связь с реальностью.
Если Самосбор не опередит.
В коридоре послышались торопливые шаги. Я хорошо изучил этот путь, как и всякий, кто хочет успеть к гермозатвору жилой ячейки вовремя. Сорок метров по обшарпанному полу, дверь на лестницу, два проема вверх, еще тридцать метров. Меньше трех минут на все; если не мешкать во время тревоги останешься жив.
Так и думал, что найду тебя здесь. Дима даже не запыхался. Серег, у нас ЧП.
Я протянул ему тлеющую папиросу, как раз на одну затяжку осталось. Пускай дым в его легких отсрочит новость хоть на мгновение. Почему я должен знать это сейчас? Не хочу.
Нет сирены, значит, ЧП подождет еще секунду.
Лифт оборвался.
Вот это действительно хреново. Старые механизмы часто ломались, кабины застревали, а ремонтников порой приходилось ждать неделями. Но обрыв Починка может затянуться от нескольких месяцев до бесконечности.
С неисправным лифтом плохо, без него еще хуже: следующий только на семнадцатом, а значит, одиннадцать этажей придется топать пешком. Каждый день.
Но лицо брата казалось серее обычного, и стало понятно он не договорил.
Кто там был? чувствуя мерзкий холодок за ребрами, спросил я.
***
Из полуоткрытой двери нашей комнаты доносился приглушенный плач:
Что я мужу скажу? Он в две смены работает, только бы я могла за детьми смотреть. А я не досмотре-ела!
Ну тише, тише, девочка моя.
Ведь запрещала подходить к лифту без взрослых!
Решил не мешать им. В потертый халат тети Полины хоть раз да заходила поплакаться каждая женщина нашего этажа. Тетя не откажет, всегда найдет слова, подставит плечо.
Славка и Катя, брат с сестрой, единственные, чей смех слышался в этих стенах. Еще вчера я выходил прикрикнуть на ребят за то, что лупили резиновым мячом в гермодверь нашей квартиры. Какого черта они делали в кабине? Игры играми, но страшилки о несчастных, которые застряли между этажами во время Самосбора, здесь всякий учит с детства.
На кухне Вова ковырялся серыми от пепла пальцами в банке с бычками.
О! Мужики! Угостите дядю папироской. Он вытер руку о свою неизменную тельняшку.
Пошел в жопу, Вовчик, огрызнулся Дима.
Ты че, сука? Ты как с ветераном разговариваешь? Я воевал! Тельняшка вскочил, чуть пошатываясь.
Как сюда занесло бывшего ликвидатора с верхних этажей, никто толком не знал. Сам он предпочитал отмалчиваться, а мы не лезли с расспросами. Одни приходят, словно ниоткуда, другие пропадают. Дело привычное.
О прошлом Вовы можно догадываться лишь по химическому ожогу: левая часть лица и шеи превратилась в безобразное месиво застывшей, будто кровь на морозе, плоти. Еще по железяке вместо руки.
Опять нажрался. Дима скривился. Я видел утром Ирку, у нее весь нос распух. Когда ты уже человеком станешь, падла?
Можно подумать, кто-то здесь остался человеком. Папиросу зажали, буркнул Вова, усаживаясь на место. Расшатанная табуретка жалобно скрипнула под его задом в дырявых трениках. Сами вы в жопу идите, щенки. Пиструн еще не вырос так с дядей разговаривать.
Вовчик мог бы поломать нас с Димкой одной, что говорится, левой. Лично видел, как его протез гнет пятисантиметровые трубы, словно картонные. Но сейчас барыга, видимо, опять запоздал с новой батареей, и железяка бесцельно болталась лишним грузом.
Вы уже позвонили? спросил я Диму, решив больше не обращать внимания на тельняшку.
Конечно. Ответ как обычно: бригада будет в течение пяти дней.
Уверен, что обрыв?
Сам слышал. Скрежет страшный и этот грохот издалека, в самом низу такое запомнишь. Я со смены возвращался, а мать их рядом была, мусор выносила. Она тоже слышала.
В прихожей стукнул гермозатвор.
Алина разулась на ходу, привычно разбросав по углам обувь, прошла на кухню и уселась на свободную табуретку рядом с хмурым Вовой. Вытянула ноги в драных колготках.
У-у-у, наконец-то. Как же болят, выдохнула она. Опять лифт стал?
Оборвался. Я покачал головой.
Ого! Зараза, теперь до семнадцатого пешком топать.
Она работала на семидесятом; чтобы добраться до фабрики, ей приходилось делать на одну пересадку больше, чем мне. Немудрено, что наши первые мысли совпали.
Лин, там были дети. Славик с Катькой.
Это плохо, сказала спустя секундное молчание. Вы пожрать не грели?
Я всмотрелся в ее лицо, бледное и неподвижное. Большие глаза скрывали за голубизной холодную глубину, темнее шахты лифта. Нет, я не ждал дрогнувших губ, тем более не ждал слез. На этажах редко увидишь сострадание.
Но все-таки что-то неправильное в само́м вопросе царапнуло нерв. Почему, Алина? Ты ведь младше меня, ты видела меньше боли, меньше смерти, неужели все, что ты можешь спросить, разогрет ли твой сраный паек?
Ай, ладно. Девушка встала и прошлепала босиком к холодильнику. Достала тюбик биоконцентрата. Так поем. Когда их, кстати, будут доставать?
Мы не знаем, назвали дежурные пять дней.
А как они там столько просидят, не сказали? Алина откупорила тюбик, выдавила немного смеси в рот и вернулась на табуретку.
Лин Дима подбирал слова. Если лифт сорвался с шестого этажа а мы знаем, что там еще минимум один подземный Падая с семи этажей, никто не выживет, Лина.
Потому вы и дураки, что позвонили, подал голос Вовчик. Эту рухлядь все равно никто чинить не будет, за малыми тоже не полезут. О них вообще можно было промолчать, а мамаша продолжала бы получать усиленный паек за отпрысков
Ну ты и урод. Алина оторвалась от тюбика.
Почему мы терпели сожителя нашей соседки, алкаша и дебошира? Вряд ли кто-то сможет ответить внятно. С одной стороны, чем меньше лезешь в дела соседей, тем дольше проживешь. С другой шансы протянуть на этаже напрямую зависят от всех его жителей.
Ира пахала на двух работах, чтобы обеспечить хахаля, терпела побои, все глаза выплакала в объятиях Полины. А потом целовала Вовчика в небритую щеку и щебетала нараспев, какой он хороший. И глаза бы выцарапала, посмей кто донести о дерзком соседе чекистам.
К тому же, когда протез работал исправно, Вовчик мог быть полезным. Несмотря на пропитые мозги, он хорошо разбирался в технике, чинил всякое по мелочи, следил за исправностью гермодвери.
А собранный из говна и палок самогонный аппарат позволял выменивать у спекулянтов весьма полезные штуки для всего этажа. Правда, судя по запаху, дерьмо Вовчик использовал и как сырье для своей выпивки.
Сама урод! парировал тельняшка.
Подождите. То есть вы думаете, они погибли? Но я слышала
Что? Мы с братом переглянулись.
Слышала писк или плач. Из шахты. Сначала подумала, показалось. Потом решила, что слизь поет или датчики на Самосбор не сработали. Даже принюхиваться начала.
Уверена?
И прежде, чем девушка успела кивнуть в ответ, мы с Димой бросились к гермодвери.
***
Слышишь что-нибудь?
Из шахты пахло сыростью и железом. Тусклое аварийное освещение выхватывало из тьмы обрывок троса.
Щелк и заморгали оранжевые лампочки.
Щелк и темнота вновь залила колодец.
Щелк
Ничего я не слышу. Луч моего фонарика едва доставал до кабины в самом низу. Вроде целая, а не груда обломков. Может, ей послышалось?
А если нет, Серег? Если они выжили? Никто не приедет раньше
Лифтер профессия уважаемая. И редкая. Никто не знает точно, сколько шахт обслуживает одна бригада десятки? сотни? И в каждой что-то ломается. Заявка на обрыв будет обрабатываться в штатном режиме. Если дети выжили, есть ли у них столько времени?
Ау-у! Э-э-эй! Слышите меня? рвал я горло, но получил лишь эхо в ответ.
Дима смотрел на меня. Старший брат, он ждал моего решения. Знал, всем остальным на этаже плевать. И хотел, чтобы я сказал первым.
Чего хотелось мне? Два часа до отбоя. Десять часов до новой смены. Мои ноги все еще гудят, я голодный, а Лина, скорее всего, сейчас тратит последнюю воду из дневного лимита, и спать придется ложиться немытым.
Щелк свет.
Щелк тьма.
Веревка в кладовой. Должна меня выдержать. Какая у нее длина? Я чиркнул спичкой. Не время экономить на куреве.
Метров двадцать, может чуть больше. Глаза Димы и вправду загорелись или огонек моей папиросы отразился в его зрачках?
Должно хватить. Но для подстраховки лучше лезть с четвертого.
Самосбор двухцикличной давности самый крупный на моей памяти. Тогда он длился больше двух суток и спустился с шестого этажа на первый. Еще пару дней ликвидаторы зачищали последствия. Но даже они не смогли справиться с тем, что осталось внизу. Лестничную клетку на трех этажах залили пенобетоном, а вот шахту лифта почему-то не стали трогать, лишь перенастроили управление кабиной, ограничив доступ к зоне отчуждения. Если там и оставались выжившие, об их судьбе можно только догадываться.
По возвращении Дима сразу же зарылся в кладовку мир вещей, нужду в которых никогда невозможно предугадать: завтра или через тридцать циклов. Железные баночки со всевозможными гвоздями, шурупами, винтиками и гаечками соседствуют с разбросанными в случайном порядке молотками, плоскогубцами, отвертками, гаечными ключами всех видов и жестянками неизвестного назначения. А еще заляпанные тюбики с клеем, затвердевшие кисточки, лак и морилка В углу даже стояли две рассохшиеся доски с загнутыми носами: старожилы называли это лыжами, но все позабыли, для чего они нужны.
Чем вы там громыхаете? поинтересовалась тетя из кухни, дымя самокруткой.
Я подошел к плите, сделал глоток прямо из чайника. Щелкнул засов ванной, и мимо прошмыгнула Алина в прилипающей ночнушке на мокрое тело. Я не успел ее рассмотреть, слишком быстро захлопнулась дверь комнаты. Интересно, осталась ли еще вода?
Полин, ну дай хоть затянуться, простонал Вовчик. Бывший ликвидатор сидел там же, где мы его оставили, и, казалось, дремал, прислонившись к пожелтевшим обоям.
Что вы задумали? Женщина проигнорировала тельняшку, внимательно смотрела на меня сквозь дым.
Кабина выглядит целой. Дети могут быть еще живы. Я допил едва теплую жидкость из носика. Мы спустимся. Где их мать?
Я дала ей своего лекарства, поспит на моей кровати, пока муж не придет. В хриплом голосе Полины пропал даже намек на ту теплоту, с которой она утешала несчастную. Вы слышали что-нибудь?
Нет. Алина слышала.
Ей могло показаться. Скажи на милость, как можно уцелеть при падении с такой высоты?
Я пожал плечами.
Ловители, сказал Вова, не открывая глаз. Под кабиной есть такие штуки, называются ловители. Когда лифт падает, их зубья вгрызаются в направляющие. Все дело в тросе ограничителя скорости
Вова уже собрался было показывать на пальцах единственной рабочей руки, но икнул и передумал.
Ай, что объяснять тупицам.
Не успели твои ловители. Мы видели кабину.
Пацан, там у всех узлов срок службы двадцать пять циклов. То есть они износились еще при твоей прабабке. Ясен пень, все фурычит через раз и через жопу. Поздно схватились, или зубья повырывало, или направляющая посыпалась, да что угодно. Я к тому веду: если не сработали как надо, не значит, что не сработали вообще.
Не остановили, но послужили тормозом. Оттуда и грохот, пробормотал я под нос.
Угу. Вова встал и поплелся в свою комнату, придерживая неработающий протез, чтобы тот не цеплялся за дверные косяки.
Нашел! С толстым мотком веревки на плече мимо тельняшки протиснулся Димка, сжимая фомку в руках; из кармана его мастерки торчала пара ватных перчаток.
Сядь. Полина смотрела на меня и обращалась ко мне, будто не ее родной сын нетерпеливо топтал линолеум рядом. История твоего отца ничему тебя не научила?
Может, и научила бы, расскажи ты мне ее полностью, огрызнулся я. Хоть раз.
Тебе достаточно знать, как все закончилось. Он полез помогать, когда его об этом не просили. И погиб.
Точнее, его расстреляли ликвидаторы. Я невольно покосился на дверь Вовчика.
Хочешь так же?
Разве ты не тем же занимаешься, тетя? Помогаешь соседям.
Помогаю. Она затушила бычок. Помогаю ласковым словом. Советом. Горькой настойкой, наконец. Но не лезу в чертову шахту! Ты понимаешь, что там мог оставить Самосбор? Понимаешь, что ниже четвертого этажа вечный карантин? И что делают с теми
Мама, мы всё понимаем! И мы пойдем, твердо перебил ее Дима. Я мысленно поблагодарил брата за шаг, которого она не ждала.
Женщина дернулась, поежилась, как на сквозняке, и тяжело опустилась на свободную табуретку. Достала из недр халата бутылочку с настойкой, капнула пару багровых, почти черных капель на язык. Мы воспользовались заминкой, чтобы уйти.
Я уже собирался захлопнуть за собой гермодверь, как нас окликнули:
Эй, щеглы. Вы и вправду за малыми полезете? Бритая Вовина башка высунулась из комнаты.
Тебе какое дело?
Ты пасть прикрой да сюда идите. Покажу чего.
Берлога тельняшки встретила нас запахом скисших портянок. Но даже тусклого свечения телевизора хватало, чтобы заметить порядок в комнате. Я похвалил Иру про себя: молодец, успевает и впахивать за двоих, и чистоту поддерживать.
Вовчик, мы торопимся.
Да щас, погоди ты. Он встал на колени и вытащил из-под койки пыльный чемодан.
Щелкнули застежки.
Черт его знает, что там Самосбор оставил. Тебе сгодится.
Я развернул протянутый сверток.
Халат химзащиты? Откуда? вытаращился Дима.
Сосед промолчал. Такие носят только ликвидаторы да некоторые сотрудники НИИ. Редкая вещь. Дорогая. Вова, видимо, прихватил со службы.
И что ты хочешь за него? Я подозрительно покосился на бывшего вояку.
Курить дай.
Я достал из пачки папиросу, положил себе в карман. Остальное протянул Вове. Выжидательно посмотрел на него слишком уж неравноценный получался обмен.