«Как хорошо, сказал себе Филипп, что я захватил с собою давеча законченное письмо к матери. Оставлю его здесь, и с завтрашней почтой оно будет отправлено».
Элиза приблизилась к тетушке и оживленно с ней заговорила, а гость тем временем подошел к столику, вынул из внутреннего кармана фрака свое письмо и положил его на поднос. При этом взгляд его невольно упал на конверт, оставленный сестрой Франца. Имя адресатки было выведено изящным женским почерком.
Филипп вздрогнул. Послание предназначалось, вероятно, какой-то подруге, которой он не знал. Однако он знал эту руку! Именно ею были написаны те строки, что он столько раз перечитывал!
Мыслимо ли это? Элиза фон Фрайберг? Благовоспитанная барышня, только вчера начавшая выходить в свет? Может ли быть, чтобы она уже мечтала о поцелуях и ласках любимого мужчины?
* * *
Филиппу с трудом удалось сохранить внешнюю невозмутимость. Открытие взволновало его, тем более что нынче же вечером ему предстояло показаться под руку с Элизой в обществе и сидеть рядом с ней на концерте.
«Невероятно! удивлялся он. Как может эта девушка то есть женщина (ведь она вполне уже созрела, как видно по ее декольте) столь невинно улыбаться в предвкушении приятного музыкального вечера? Будет ли улыбка Элизы такою же, когда он тот, кому она писала, склонится над ней и коснется губами притягательной маленькой родинки на ее груди? Потемнеют ли эти внимательные карие глаза или же закроются, когда О нет! Не стану даже думать о таком! Что это на меня нашло?»
Слушая пианиста, Филипп старался немного отвлечься от мыслей о женщине, сидевшей подле него и непрестанно напоминавшей ему о своем присутствии цветочным ароматом духов. Музыкант исполнял «Шесть музыкальных моментов» чудесные маленькие пьесы, выражающие самые разнообразные чувства, от беспечной радости до отчаяния. В программе значилось, что эти сочинения Франца Шуберта были опубликованы два года назад, за несколько месяцев до смерти композитора. Филипп слушал их впервые, однако его внимание не желало вполне сосредоточиваться на музыке.
То и дело посматривал он на свою соседку, а вернее, на ее руки с длинными тонкими пальцами, обтянутые белой лайкой. Они то поигрывали веером из слоновой кости, то вежливо аплодировали, то спокойно ложились на колени.
Лицо Элизы Филипп старался не разглядывать, и все же он не мог не соотносить ее облика с тем, что теперь знал о ней. К тому же нельзя было не признать, что эта девушка прелестна. Как она улыбается, как сияют ее глаза, смотрящие на пианиста! Очевидно, тот, другой мужчина, тоже заметил очарование Элизы. И его восхищение не осталось без ответа.
В антракте Филипп подвел соседку к столу и предложил ей бокал вина. Он с улыбкой выслушивал ее замечания и вежливо отвечал на вопросы о его музыкальных предпочтениях. Она так по-девичьи наивно болтала с ним и в то же время он знал это тосковала по своему возлюбленному. Какое поразительное противоречие!
После антракта нервы Филиппа уже не были так напряжены. Он сумел отчасти преодолеть то потрясение, каким явилась для него двойная жизнь молодой графини.
Пение, по видимости, не нравилось Элизе. Ее правая рука судорожно сжимала веер, а искоса взглянув ей в лицо, Филипп увидел нахмуренный лоб.
Да, под маской беспечной дебютантки, несомненно, скрывались глубокие чувства. Сейчас ее всего лишь раздражала некоторая резкость высоких сопранных нот, но когда она окажется в объятиях любимого
«Довольно!» остановил себя Филипп.
запела артистка.
«Неужели все сегодня сговорились?» подумал Филипп, подавив стон.
Вслушиваясь в эти слова, Элиза подалась вперед и слегка склонила голову набок. Мерцание ее сережки, похожей на каплю росы, привлекло взгляд Филиппа к нежной коже за мочкой уха. Он сглотнул и на мгновение закрыл глаза.
Почему он прежде не замечал, как изысканны линии этой шеи, которую сегодня украшала лишь простая золотая цепочка?
«Уста иссушены томленьем» услыхал Филипп и невольно облизнул губы. Треклятая песня! Кончится ли она когда-нибудь?
Наконец музыка смолкла. Сопрано поклонилась, принимая аплодисменты и, сказав несколько прощальных слов, запела последний романс.
Покой Да, вот о чем теперь мечтал Филипп. Ему хотелось скорее остаться одному, чтобы сон освободил его от назойливых мыслей.
Так, значит, у Элизы фон Фрайберг есть возлюбленный. И кто же? До сих пор Филипп, пораженный своим открытием, не думал об этом.
В ближайшее время следовало улучить подходящий момент, чтобы вернуть письмо той, кем оно написано, и предостеречь ее. Тайная любовь может довести девушку до беды.
Глава 11
Уверен ли ты, что хочешь сегодня остаться дома? спросил Франц, беря цилиндр.
Филипп кивнул.
Я должен написать письмо родным.
Ты мог бы сделать это и в другой день, когда погода будет похуже. Идем с нами, друг мой. Вид с горы Меркур тебя восхитит. Или ты не хочешь скучать в обществе моей матери и Амели? Понимаю. Шестнадцатилетние девочки не самая занятная компания для тебя.
Нет-нет, не думай ничего такого. Твои сестренки очаровательны, а маменька интересная собеседница. Но мне правда необходимо заняться моей корреспонденцией. Письмо к матери вот уже несколько дней меня тяготит.
Письмо в самом деле его тяготило, но только не к матери. Он не переставал думать о том послании, что написала своему возлюбленному старшая из сестер Франца.
Элиза.
Сейчас она была в большом салоне и играла на рояле. Танцующие ноты, струясь жемчужным потоком, наполняли собою весь дом.
Филипп с облегчением вздохнул, когда Франц в веселом расположении духа наконец-то отправился на прогулку с матерью и Амели. Настал подходящий момент для того, чтобы вернуть Элизе письмо и деликатно объяснить ей, на какой опасный путь она ступила.
Разумеется, как человек чести, Филипп не думал разглашать случайно раскрытую чужую тайну. И все же нельзя было допустить, чтобы роман Элизы продолжался. Скандал мог оказаться губительным не только для нее самой, но и для репутации всех фон Фрайбергов семьи, к которой принадлежал лучший друг Филиппа.
Элиза то есть, конечно же, графиня (именно так ее следовало называть тем, кто не состоял с ней в родстве) взяла несколько мощных аккордов. То, что она играла сейчас, было очень несхоже с тем милым легким менуэтом, который исполнялся ею позавчера для родителей и фон Кребернов. Теперь она вкладывала в свою игру некое чувство, не поддающееся описанию, слишком сильное и страстное для невинной девушки с глазами косули и мягкими изгибами стана.
Филипп кашлянул, отгоняя от себя вновь возникшие неподобающие мысли. Как он с собою ни боролся, с того музыкального вечера в курзале и до сих пор ему снова и снова представлялась Элиза в объятиях мужчины. Каково это держать ее в руках, пробуждая в ней те чувства, что она описала в своем письме?
Перед входом в музыкальный салон Филипп остановился и огляделся. Не смотрит ли кто-нибудь? Граф с сестрой еще не вернулись из города, графиня села в карету и отправилась на прогулку в сопровождении Франца и Амели, Йозефина сидела в саду с гувернанткой и стопкой книг. Ежели никто из слуг не окажется рядом, то разговор Филиппа с Элизой останется для всех тайной.
Он тихо открыл дверь музыкального салона и, войдя, тут же ее затворил. Молодая графиня фон Фрайберг сидела за роялем, спиной к вошедшему. Музыкантша была, по-видимому, так увлечена игрой, что даже не заметила появления гостя. Это дало ему возможность немного понаблюдать за ней. Тонкую талию обтягивал светло-зеленый шелк пышного платья. Все тело пианистки слегка покачивалось в такт музыке.
Рукава с огромными буфами (de rigueur[9] для дам в том сезоне) были подтянуты при помощи пружинных колец и заколоты на плечах. Эта деталь, не вполне вязавшаяся со всегдашней утонченной благопристойностью манер Элизы, потрясла Филиппа своей интимностью. Молодой человек так смутился, как если бы заглянул барышне под юбку и увидел икры, обтянутые чулками. «Она подобрала рукава только лишь затем, чтобы они не мешали ей музицировать, успокоил себя он. Откуда ей было знать, что я войду?»
Играла Элиза превосходно. Филипп впервые слушал ее с таким вниманием и видел, как она всецело отдается музыке.
Отдается Проклятие! Почему же ему не думалось ни о чем другом? Давно пора было сказать девушке то, что следовало, и выбросить все это из головы. Но сейчас Филипп мог только стоять и смотреть на спину Элизы, на ее нежную шейку и на локон, выбившийся из прически. Лаская клавиши фортепьяно, она манила и дразнила его.
Он закрыл глаза.
Глава 12
Завершив фортепьянную сонату энергическим аккордом, Элиза сделала глубокий вдох и выдох. К счастью, ее отца не было дома, и он не мог выразить недовольство тем, что сегодня она выбрала для своего музыкального занятия столь нелюбимого им Бетховена.
Вы отлично играете, графиня, произнес мужской голос.
Элиза обернулась. У закрытой двери стоял Филипп фон Хоэнхорн. Давно ли он вошел? Сердце замерло вероятно, от испуга. Видя, что молодой человек медленно приближается к ней, она нахмурилась.
Что вам угодно?
Я должен говорить с вами об одном важном деле.
Не знаю, подобает ли нам беседовать наедине. Не лучше ли будет, если вы хотя бы отворите дверь?
Элиза опять повернулась к клавишам и опустила на них руки, но не заиграла. Что вдруг понадобилось от нее другу Франца? В последние дни ей не раз казалось, будто он за ней наблюдает, и потому она неловко чувствовала себя в его обществе. Возможно, он в нее влюбился? Едва ли. Иначе он не был бы так рад тому, что на вчерашнем званом вечере ему выпало вести к столу хорошенькую фройляйн фон Биндхайм. Но тогда зачем же он вздумал отвлекать ее, Элизу, от уединенного музицирования?
Филипп фон Хоэнхорн подошел к роялю так близко, как если бы собирался перевертывать нотные страницы.
Полагаю, никому, кроме вас, не следует слышать того, что я должен вам сказать.
Элиза встретила его взгляд и почувствовала, как желудок сжался от какого-то непривычного ощущения. Или это было сердце? Нет, конечно же желудок. Она просто забеспокоилась: вдруг гость принес ей какое-то дурное известие?
Могу ли я быть откровенным? спросил Филипп.
Сделайте одолжение, кивнула Элиза.
Я нахожу ваше поведение крайне неподобающим и даже опасным, произнес он, глядя на нее серьезно, почти сурово.
Что же она сделала?
Я вас не понимаю.
Филипп фон Хоэнхорн достал из жилетного кармана сложенный листок и протянул его ей.
Это писано вашей рукой, не так ли, графиня?
Сердце Элизы забилось быстрее. Да, это был ее почерк. Ее письмо. Вернее, страница из первой главы ее романа, которую она давала читать Анне на бале.
Как это попало к Филиппу фон Хоэнхорну?
И что еще важнее прочел ли он написанное?
Элиза почувствовала жар, охвативший тело и прихлынувший к голове. Она подняла глаза. Взор Филиппа покоился на ней, лицо его было лишено всякого выражения.
Да, он прочел письмо. Несомненно. И подумал
Ее щеки запылали еще сильнее. Грудь стала вздыматься и опускаться заметнее и чаще. Взгляд Филиппа невольно остановился на ее декольте.
Элиза быстро встала и, отвернувшись, перечла отрывок письма. Это было послание героя к героине, в котором он рассказывал, как встретил ее на бале и полюбил.
твои чудесные глаза, твои губы подобные лепесткам розы, они так и притягивают к себе мои. Ах, mon amour, мы должны найти способ уединиться! Для меня нестерпимо видеться с тобою только в обществе и вести себя так, будто мы едва знакомы, меж тем как вся жизнь моя зависит от тебя.
Далее следовала сцена на прогулке вполне невинная.
Близится ночь, пора в постель. Закрыв глаза, я стану представлять себе, что ты со мной и твоя кожа касается моей
На этом письмо обрывалось. Сочинительница, невольно переставшая дышать, теперь позволила себе вздохнуть с облегчением. По счастью, здесь ничего не говорилось о тех смелых ласках, которые вспоминала Мину. Их Элиза приберегла для следующих глав, поскольку не хотела, чтобы действие романа развивалось слишком быстро.
Опять сложив листок и спрятав его в карман, она повернулась к Филиппу фон Хоэнхорну. Молодой человек не сдвинулся с места и глядел все так же: серьезно и, как ей показалось, с осуждением. Неужели он принял литературное письмо за настоящее? Герой мужчина, а она женщина, так разве не понятно, что эти строки не могут быть написаны ею?
Впрочем, нет, конечно же, их написала она, Элиза, но только не от своего лица, а от вымышленного. Письмо мужское, рука женская разве так бывает на самом деле? Похоже, друг Франца не слишком-то сообразителен!
Полагаю, нам лучше сесть, сказала Элиза и направилась к канапе с высокой спинкой, а гостю указала на одно из кресел.
Возникшая пауза позволила ей вернуть себе утраченное самообладание. Они молча сели.
Стало быть, по-вашему, мое поведение неподобающе и даже опасно? осторожно спросила она.
Он кивнул.
Но вы можете положиться на мою порядочность.
И что же вы посоветуете мне предпринять? промолвила Элиза, не сумев сдержать легкой усмешки.
Уж очень это было забавно немного подурачить такого уморительно серьезного молодого господина.
Расстаньтесь с тем мужчиной, ежели он не просит вашей руки.
Элиза склонила голову набок.
А если он не может этого сделать?
Она не знала, какие мысли посетили Филиппа фон Хоэнхорна, однако с интересом подметила, что теперь его лицо порозовело. Так, значит, он считал ее способной безрассудно отдаться страсти? Элиза почувствовала себя почти польщенной, хотя ей следовало бы оскорбиться.
Графиня, прошу вас, подумайте о том скандале, который разразится, если вы К чему, позвольте спросить, такая секретность? Он не равен вам по положению?
Элиза улыбнулась. В самом деле, не потому ли ее герои переписываются тайно, что их разделяют сословные преграды? До сих пор она об этом не думала, но идея была недурна.
Возможно.
Филипп фон Хоэнхорн, скептически хмыкнув, возразил:
Однако представляете ли вы себе, каковы будут последствия, если о вашей связи узнают? Ваша репутация будет погублена! Уверены ли вы хотя бы в порядочности этого мужчины?
Вполне.
Разговор уже начинал нравиться Элизе. Между прочим, она не могла не отметить, что со стороны барона фон Хоэнхорна это довольно-таки благородно заботиться о ее добром имени.
Хотите, я велю принести нам по бокалу вина? предложила она и рассмеялась при виде обескураженного лица своего собеседника.
Он, возмущенный, вскочил.
Как можете вы шутить такими немыслимыми вещами? Мы здесь одни, и о нас, чего доброго, подумают
Успокойтесь, барон. Я вас не скомпрометирую. Сядьте, пожалуйста, опять. Я хочу вам кое-что объяснить.
Элиза подождала, расправила юбки и, спокойно поглядев на Филиппа, сказала:
Все это неправда.
Барон фон Хоэнхорн нахмурил брови.
То есть как?
Все неправда. Того, о чем вы подумали, прочтя это письмо, на самом деле не было.
Но оно же написано вами?
Верно. Однако это не настоящее письмо, а страница романа, который я недавно начала сочинять. На бале я показала первую главу своей подруге Анне фон Креберн. Очевидно, тогда-то листок и затерялся. Благодарю вас за то, что вы сохранили его и возвратили мне. Но уверяю вас: нет никакой нужды предостерегать меня от тайных связей. Я дорожу своим добрым именем и могу сама о себе позаботиться.