Чего ты все время на него озираешься? вздохнул в одну из таких прогулок брат. Мы только что поплавали, сидели в мокрых туниках на песке и строили из него храм Арфемису. Противному нудному Арфемису, которого я терпеть не могла.
Ничего я не начала я, но осеклась, поняв, что он прав. Я покосилась на сидящего ближе к валунам Эвера уже раза три. Я боялась, что он уснет и ударится о камни головой.
Какой-то он у нас чахлый, да, малыш? подавшись ближе, шепнул Лин. Его дыхание обдало меня странной горечью, напомнившей об укрепляющих настойках, которыми нас пичкали в холода.
Это из-за меня, вздохнула я, потерев глаза кулаками. Была как раз середина Кошмарной недели, и в прошлую ночь я не спала. Сам подумай. Он же бодрствует семь ночей подряд
Зато тебе получше. Лин слабо улыбнулся и принялся выравнивать колонны храма.
Я положила сверху легкий кусочек коры и стала покрывать песком, делая крышу. Был один страх, который я устала держать в себе. И я поделилась:
Знаешь, с такими жертвами я сомневаюсь, что гаситель может прожить больше волшебника.
Обычно именно так и бывает, удивленно возразил Лин. Боги не дураки. Они дают гасителям тот запас прочности, который нужен, чтобы хорошо служить волшебникам.
Служить повторила я, глянув на него исподлобья. Лин понял, спохватился.
Помогать.
Мы замолчали. Соленый ветер трепал наши волосы, руки иногда соприкасались на влажных песчаных фигурах. Я чувствовала: Лину неловко, он думает, как возобновить разговор, но сама не очень хотела этого.
Наши отношения за последний год снова стали ближе благодаря более частому совместному досугу, благодаря тому, что с Эвером действительно оказалось здорово играть в петтейю, благодаря их общему с братом интересу к истории и путешествиям. Эвер заново соединил нас, а особенно когда начал учить драться. Сам он сражался довольно необычным оружием, но и его навыков в фехтовании оказалось достаточно, чтобы обучить меня и подтянуть Лина. И все же одновременно я чувствовала: не все так, как мне бы хотелось. Брат по-прежнему считал, что я для него маловата, а Эвер великоват. Поэтому он доверял нам меньше, чем мог бы. Поэтому мы, например, так и не упоминали в разговорах маму. Поэтому, влюбившись в дочку одного из наших садовников, Лин всеми силами старался это скрыть и вспылил, когда Эвер попытался дать ему какой-то «мальчишеский» совет.
Эвер встал с песка, пошел к нам. Мы улыбнулись, когда он сел между нами и оглядел храм.
Чего-то не хватает, отметил он. Полез в карман штанов, вытащил довольно большую витую ракушку и занес над моей хлипкой крышей.
Не надо, упадет! запротестовала я: храм получился красивый.
Нет, нет, он сможет, уверил Лин, сощурив глаза. Он неотрывно, с каким-то странным выражением наблюдал за бледными пальцами Эвера. Бледными как всегда Эвер почти не загорал и не обгорал. Его кожа словно отталкивала или просто впитывала солнечные лучи.
Эвер долго выбирал, как положить раковину, и в итоге она оказалась точно в центре нашей постройки. Песчаные своды дрогнули, но выдержали, в перламутре заиграло солнце. Красиво! Я захлопала в ладоши, любуясь; Эвер начал что-то объяснять про баланс и противовесы. Лин, то ли слушая, то ли нет, вдруг удовлетворенно улыбнулся, тоже занес руку и одним движением, с криком «БАХ!» снес всю конструкцию. Я взвизгнула: песок попал мне в лицо. Осекшийся на полуслове Эвер нахмурился, но не сделал брату замечания. А сам Лин довольно засмеялся.
С ума сошел! Я опять принялась тереть кулаком глаза. К счастью, от мокрого песка я легко избавилась. Но я рассердилась: он сделал как как ребенок! Которым уже даже я не была!
Красота в скоротечности, возразил Лин и посмотрел на Эвера так, словно именно от него ждал одобрения. Я тоже посмотрела. Эвер продолжал хмуриться.
Красота во множестве вещей и поступков, ответил он наконец. Скоротечность только один из путей, и не самый трудный.
Лин с сомнением хмыкнул. Эвер отряхнул рубашку и внимательно посмотрел на него.
Ты будешь королем, произнес он довольно тихо. Взял раковину, подкинул на ладони. Твоими ориентирами должны быть долговечность быстрым сильным движением он забросил раковину далеко в море, и свобода. Скоротечность может погубить твой народ. Как мой погубил Великий Шторм.
Лин закусил губу, потом встал. Он все еще смотрел странно теперь будто с обидой. Или с разочарованием.
Понятно, бросил он, повернулся и, подобрав сухую одежду и сандалии, пошел прочь, в сторону скалы, в которой вырублен был подъем к замку, на крепостную стену. Пока.
Я хотела побежать за ним. Эвер мягко удержал меня за плечо.
Не надо. Не сейчас. Но его воспаленные, усталые глаза не отрывались от напряженной спины Лина. Кажется, Эвер был не со мной. Он встревоженно о чем-то думал. Тоже, наверное, заметил, что вот такие перемены настроения, взрывы чувств, спонтанные поступки случаются с Лином все чаще. Но был слишком тактичным, чтобы это со мной обсуждать.
Он сам ведет себя как Великий Шторм! возмущенно заявила я, и Эвер, наверняка пересилив себя, рассмеялся.
Нет, нет. Все не настолько плохо. Это называется «ранний подростковый возраст», ты тоже такая будешь.
Я надула щеки, замотала головой: чего? Он вздохнул и посмотрел на воду.
Великим Штормом называлось древнее, темное двадцатилетие, в которое море вообще не бывало спокойным. Волны постоянно ревели, выбрасывали на берег рыб и дельфинов, ломали в щепки суда. Говорили, это из-за какого-то физальского разбойника, попытавшегося похитить одну из дочерей Одонуса. Физальцы и пострадали от Великого Шторма сильнее прочих народов: они были мореходами, даже жили больше на кораблях, чем в городах. Голодные, потерявшие немалую часть людей, они вынуждены были присягнуть на верность гирийскому королю. Когда Шторм кончился, уйти они уже не смогли. Удивительно многим понравились сухопутная жизнь, праздность и богатство чужого двора ну а чужому двору нам очень понравились удобные выходы к морю, просторные бухты, соляные карьеры и редкие, но могучие крепости. Вспоминать о былом величии и требовать волю физальцы начали только во времена моих прадедов. С тех пор словосочетание «Великий Шторм» стало у них почти ругательством. Порой я повторяла его за Эвером.
Так или иначе, ободрил меня он, с усилием отводя взгляд от волн, все шторма роднит одно: они заканчиваются рано или поздно. Сама увидишь.
И правда, за ужином Лин уже вел себя как ни в чем не бывало: был болтлив, уплетал суп из моллюсков и чесночный хлеб за обе щеки. Эвер, у которого наоборот пропал аппетит, то и дело посматривал на него, а я на Эвера. Сердилась: какой он усталый да еще и терпит всякие гадости. Всякие шторма. Вскоре после этого я наконец придумала, как немного освободить его от ночных страданий так разозлилась.
В комнате у меня всегда хранилось сонное зелье мне выдавали его, чтобы я лучше спала после Кошмарной недели и быстрее восстанавливалась. Новый флакончик оказывался на столе каждый месяц. Никто не подозревал, что я не успеваю выпить его целиком. Под моей кроватью жило сразу несколько таких флакончиков, в большом сундуке. Так, на всякий случай.
В следующую Кошмарную неделю я впервые попробовала подлить Эверу немного зелья в молоко с медом, которое мы пили перед сном. Он ничего не заметил и задремал в кресле, так что всю ночь я была предоставлена своим кошмарам. Проснулась я совершенно разбитой, зато он нет. «Ничего страшного, ты просто устал», утешила его я, и мы пошли завтракать. Он встревоженно посматривал на меня раз за разом, но я была довольна. Даже счастлива.
Постепенно я отточила свои маленькие преступления: поняла, что снотворное лучше не подливать чаще, чем в три-четыре ночи недели, а также решила сама в такие ночи не спать. Жевать пахучие темные бобы с Дикого континента у меня бы не получилось: такие бодрящие вещества разрешалось употреблять только взрослым. Поэтому я ограничивалась простыми методами: читала, ходила по комнате, когда было совсем невозможно ложилась и вставляла в глаза обломанные палочки. Хорошо хоть Эвер в своем глубоком сне этого не видел. Зато я могла смотреть на него часами и в какой-то момент поняла, что мне не надоедает. Это красивое лицо напоминало скульптуру. Эти упавшие на глаза волосы я несколько раз трогала и на ощупь они оказались мягкими, почти как шелк. На этих пальцах появились наконец кольца тонкие серебряные ободки на средних фалангах. Я правда могла ночь напролет рассматривать Эвера, безвольно раскинувшегося в кресле. И только теперь, став постарше, понимаю, что, наверное, в этом было что-то нездоровое. Хотя чего ждать от человека, пялящегося и на своего кота?
Зато Эвер высыпался, и мы продолжали хорошо проводить дни. Прыгучее настроение Лина, конечно, портило их: он то был слишком веселым, то замыкался, то скакал как олень, то словно впадал в спячку. Еще, к моей досаде, он продолжал общаться с Эвером странно: будто не понимал, чего хочет больше заслужить его уважение или бросить вызов. Лина, несомненно, уязвляло то, как хорошо Эвер обращается с оружием, он постоянно одерживал над нами верх. Когда один-единственный раз я, использовав волшебство, все же победила и опрокинула Эвера в траву, Лин возмущенно заявил, будто Эвер мне поддался, и мы поссорились. В следующем поединке Лин злился так, что проиграл за пару минут. Но послушно ухватился за протянутую руку, когда Эвер склонился над ним и сказал:
Не переживай. Мои возможности всегда были и будут ограничены. Твои бесконечны. И ты большой молодец.
Я не до конца поняла, что он имеет в виду, и я уверена Лин тоже. Но он неожиданно весь покраснел и даже выпалил какие-то благодарности. А Эвер совсем тихо, но я услышала добавил:
Если, конечно, ты перестанешь ограничивать их сам.
В первый вечер следующей Кошмарной недели, поставив на стол молоко в кубках, Эвер сел в изголовье моей кровати и сказал мне, уже забравшейся в постель:
Орфо, перестань, пожалуйста, это делать.
Что? Я невинно округлила глаза, а под одеялом сжала кулак с флакончиком.
Ты знаешь, сухо ответил он. С этим строгим, сосредоточенным взглядом он казался намного старше своих восемнадцати.
Не-а. Я помотала головой. Параллельно я прикидывала, как бы его отвлечь, чтобы он встал и отвернулся от кубков.
Эвер вздохнул. Бледные пальцы его, дрогнув, потянулись к горлу, к розовому «ошейнику», от которого осталась только пара маленьких рубцов возле кадыка. Я уже знала это нервный жест. Эвер делает так, когда сильно переживает. А еще когда ему что-то вспоминается.
Не опаивай меня, наконец прямо попросил он. Рука опустилась, так и не коснувшись кожи. Не нужно, ведь я очень боюсь, что ты пострадаешь. Упадешь с кровати и сломаешь шею, или случайно задушишь себя, или расцарапаешь
Я не всегда сплю, пока ты Отнекиваться я не стала, поняв, что бесполезно, и сразу бросилась спорить. Но Эвер не дал мне перебить.
И я вдвойне прошу тебя этого не делать, потому что с такими веществами у меня связаны не лучшие воспоминания.
Я закрыла рот. Эвер хрипло выдохнул, положил руку на колени и, сжав кулак, посмотрел мне в глаза.
Мой хозяин иногда так опаивал меня. Чтобы делать некоторые вещи. С моим телом. Когда я сопротивлялся слишком сильно. Когда не мог расслабиться.
Между нами повисла тишина. Я понимала, что спрятаться в ней под одеяло с головой и сгореть там от стыда плохое решение. И просто смотрела в ответ, не решаясь даже пошевелиться.
Если тебе правда это так важно, я буду чаще спать днем, как ни в чем не бывало продолжил Эвер. Его застывшие глаза снова стали немного живее. Но пожалуйста, прекрати то, что ты придумала. И вообще сонное зелье это не игрушка.
Я понимаю, пролепетала я. В горле совсем пересохло, я схватила свое молоко. Прости! Пожалуйста! Я хотела как лучше.
Знаю. Эвер кивнул. Его улыбка немного приободрила меня. Он взял свой кубок, стал не без опаски нюхать.
Да нет там ничего, нет! Я выпростала из-под кровати вторую руку и показала ему флакон на раскрытой ладони. Я не успела.
Ну и славно. Он забрал зелье, задумчиво повертел в руке, потом встал, отошел и поставил на подоконник. Очень славно. А теперь скажи-ка мне
Да? Я подалась немного вперед. Уши горели: я была уверена, что сейчас пойдут вопросы вроде «Сколько уже раз ты надо мной издевалась?». Но Эвер спросил другое:
Ты представляешь, сколько приблизительно у тебя скопилось таких пузырьков?
Я пожала плечами:
Не-а.
Можно посчитать?
Я кивнула, слезла на пол, мы с Эвером заглянули под кровать и нашли в сундуке семь бутылочек. Мало. Я точно помнила: в начале месяца их было одиннадцать. Еще одна стояла на подоконнике значит, три пропали.
Что-то не так? вкрадчиво спросил Эвер, когда мы вылезли на свет.
У меня пока не было ответа, но что-то подсказывало мне, что он прав. А еще что-то скорее всего, волшебная интуиция, что я догадываюсь, где, а точнее, в ком проблема.
Кошмарную неделю мы пережили без приключений и преступлений: я страдала, как волшебнице и подобает, Эвер присматривал за мной, а потом под моим присмотром дремал днем в саду. Все это время мы будто и не вспоминали о флакончиках, но я знала: он думает о них так же, как я. Лин с нами не общался у него было много дел с отцом. К концу недели флакончиков под кроватью стало шесть. А отоспавшись после своего последнего наказания и выйдя утром в сад, я увидела, как Лин и Эвер шепчутся, сидя на скамейке в самом дальнем углу. Их позы казались напряженными. Оба жестикулировали.
Я подошла бесшумно и отлично услышала несколько фраз.
Это не выход, пойми! Эвер всплеснул руками. Он никогда так не делал.
Я так больше не смогу пробормотал Лин, сжав край скамьи.
Сколько ты уже на этом?
Второй год Голос брата дрогнул, а Эвер схватился за голову.
Ты хоть понимаешь
Это ты не понимаешь! Лин попытался оттолкнуть Эвера подальше, но тот схватил его за плечи, встряхнул. Никогда я не видела у него такого застывшего лица.
Лин. Голос звучал хрипло, но ровно и уверенно. Чувства и воспоминания, которые ты притупляешь, все равно тебя настигнут. Это так не работает. Пора прекращать. Бери пример с сестры. Она же как-то справляется, а ведь она значительно младше.
Ответа все не было Лин лишь смотрел во все глаза, смотрел то ли испуганно, то ли завороженно, как мышь на змею. В этом было что-то тревожное, что-то неправильное, ведь это же славный, добрый Эвер. Зато он похвалил меня! Он меня похвалил! Понять бы еще за что, с чем я «справляюсь» Интуиция снова зашептала ответ. Я сделала шаг вперед и намеренно громко хрустнула веткой. Мой король и мой гаситель обернулись, и я прижала палец к губам. Лин хотел вскочить. Эвер поймал его и посадил назад. Он выглядел замученным и как никогда усталым.
Не понимает. Кажется, Эвер жаловался мне? Как взрослой, которая может помочь? Наверное, я зарделась, как гранат.
Это вы не понимаете, оба! рявкнул Лин, снова попытавшись вскочить и впившись в меня взглядом. Орфо! Ты хотя бы ты, ведь ты тоже это пережила
Он запнулся, выдохнул хрипло и рвано. Я поскорее подошла, удержала его за плечи и прижала к себе. Взрослая, взрослая я сама это знала. Он был выше, но сейчас, когда я стояла, а он сидел, смог уткнуться мне в грудь. Затрясся. Может, даже заплакал, только без всхлипов. Я гладила его по волосам, а в нос мне снова бил запах горьких трав знак, что сегодня брат переусердствовал. С дозой.
Свойства состава, лежащего в основе сонного зелья, меняются в зависимости от температуры. Прохладное зелье действительно усыпляет, подогретое на огне действует как дурман. Оно бодрит и снимает тревогу, придает сил и отвлекает от невзгод. Оно веселит и заставляет ум работать быстрее, оно постепенно делает тебя не тобой и иногда, словно вспомнив об основном свойстве, начинает усыплять в момент, когда само захочет. Зато тебе вроде как становится проще жить, конечно, пока ты совсем не превратишься в безмозглое чудовище. Испарения от подогреваемого зелья можно вдыхать, а можно если хочешь совсем сильный эффект пить. Сегодня Лин явно выпил. Как и в тот день на пляже, когда разрушил храм. Он нарушил правило людское, а не божеское, но очень важное. Зелья-дурманы запрещены. Каждый, кто пойман на их употреблении, должен сдаться властям и пройти наказание плетьми, а потом очищение два месяца пить козью мочу.
Давай, Эвер, выдавил Лин. Он намертво впивался в мою тунику. Давай, иди, расскажи отцу. Он точно тебя похвалит. И плевать ему, что без этой штуки я не смогу нормально сопровождать его, и держать столько имен в голове, и не думать о о