Но в тоже время молчал. Молчал он сам, словно был собственной маской.
Говорят, что создать маску-говоруна под силу лишь единицам, мастерам, чьи имена передаются шёпотом. Однако, такие маски коварны: они не желают служить лицу владельца. Подобно Андерсеновской Тени, сами управляют теми, кому принадлежат. Тех же, кто сопротивляется, маска-говорун вбирает в себя. Постепенно, шаг за шагом. Слово за словом. Вот и исчез незадачливый владелец. От прежних владельцев могли лишь остаться часы, если те их, конечно, носили маски не любят время. Но обожают зеркала: там отражаются их идеальные копии. Само совершенство.
Наследники, кто надевал такую маску, проверялись ею снова. Строптивых владельцев вновь поглощала она. Вбирала мгновенно и без остатка.
Он содрогнулся, вспоминая случаи из газет
Совсем недавно кто-то увидел взаимосвязь. И стали надевать на тех, кто приговорён к казни. Но от переизбытка людской энергии такие маски покрывались трещинами, исторгая огонь из своих сияющих стразами глубин. И рассыпались в прах
Так были постепенно утрачены все маски-говоруны.
Он похолодел. Он понял, что создал!
Но нельзя было оставлять эту маску другим. Нельзя допустить, чтобы из-за его творения кто-то погиб. Пока маска слаба, нужно, во что бы то ни стало, содрать её с лица! И ни в коем случае не смотреть в зеркала: они придают ей сил, устанавливают связь с другими сородичами
Он очнулся в больнице. Ощупал руками бинты: лицо все горело. Казалось, лица не было никогда. Только боль. Только кипящая жидким огнём боль под бинтами.
Вздохнул. Понял, что придётся новой, своей нарастающей кожей, ощущать холод, зной, пыль, дыхание ветра. Он выдохнул: теперь только его глаза будут запорошены колючим снегом или обласканы солнцем. Он знал, насколько чувствительным теперь будет лицо
Зашла медсестра. Он притворился спящим.
Как он? густой баритон врача.
Странно. Было слышно что вошёл лишь один человек
Шестиногий Димка (из найденного дневника)
Сквозь закрытые веки и тонкое одеяло сна назойливо процарапывался противный звук. Кто-то скрёб по стеклу чем-то острым.
Марта! Брыс-сь! зашипел я. Брысь, кому говорю!
Рядом забубнил Антон:
Что там такое? Дайте же, наконец, уснуть!
Звук повторился. Стал громче.
Мы дружно повернули головы. В оконном стекле виднелся растрёпанный рыжий вихор и прижатый нос Димки, сплюснутый о стекло, на манер поросячьего пятачка. Наш друг радостно замахал рукой и знаком попросил отворить окошко.
Вы чё спите-то! И не знаете, быстро зашипел он с подоконника, словно сердитый кот. При это лицо его было донельзя довольное, таинственное, будто он съел целую миску чужой сметаны.
Мы тоже пахли сметаной. Но радости нам это не доставляло: мы сильно перезагорали на озере, отчего и получили сметанные процедуры. Но нашего соседа по двору это не интересовало. Его вид был загадочен и неумолим.
Вставайте, сони! Пойдём скорее к озеру!
Я там уже был простонал в подушку Антон, и обгорел! Больше всех вас Отстаньте со своими секретами!
Вот балда! Димка мягко спрыгнул с подоконника и яркие ночные запахи терпким облаком влетели за ним. Это первый дождь за полнолуние! Забыли? Он говорил очень отрывисто, глаза горели яркими звёздами, дыхание было частым. У вас слезшая кожа с собой? тихо прошептал Димка, оглядываясь на полную луну.
Луна важно плыла среди худеньких длинных туч, будто начищенный до блеска медный великаньий щит, среди тонких стилетов-туч.
Мы кивнули: кожа с собой. И бросили взгляд на обувную коробку возле тумбочки. Это был наш тайный пиратский сундук с сокровищами: здесь таились от глаз взрослых пустые стеклянные флаконы из-под духов и лекарств, проржавевшая губная гармошка, кусок бечёвки, пепел сгоревшей раковины какого-то моллюска (мы, как заведено, найденную пустую раковину сушили на солнце семь дней и сожгли в пламени свечи в полночь); также лежали рядом два листа клевера с четырьмя лепестками, тонкий и острый каменный осколок (служил ножом), пустая чернильница, неполная колода игральных карт, несколько старых листов из всемирного атласа, и, конечно же, наша с братом облезшая после загара кожа. Вот она! В подписанных спичечных коробках, чтобы не перепутать, где чья. Для нашего эксперимента это было очень важно.
Пока Антон делал из пледов и подушек фальшивых спящих нас, я быстро натёр виски отваром из четырёхлистного клевера, протёр щёки пеплом перловицы, повесил на шею найденный на чердаке ключ и спрятал подальше под кровать сандалии. Идти следовало босиком.
Убедившись, что мои спутники сделали всё то же самое, я взял свой спичечный коробок с ощипанной кожей, и ужом выскользнул в окно. Следом выпрыгнули ещё две бесшумных тени, только пятки мелькнули. Крадучись и озираясь, мы побежали к озеру. Рядом с ним, в нескольких метрах, была не то большая нора, не то старая расщелина, где, по слухам был тот самый таинственный вход
Слушай, а почему ты уверен, что сработает на этот раз? прошептал Антон, осторожно обходя острые камни, которые таились в траве, словно сердитые ежи.
Потому, что после первого дождя в полнолуние всё очень благоприятно для колдовства. Я так от взрослых слышал, терпеливо объяснял Димка.
А вдруг ОН вылезет и нас заколдует? поделился я опасением.
Непременно вылезет, авторитетно кивнул наш друг. Но не сегодня! В полнолуние василиски спят. У них при полной луне перестаёт чесаться новая кожа и они успокаиваются. Ровно за десять дней до этого мы бы сюда и близко не подошли не подпустил бы! И только теперь он согласится на обмен. Человеческая кожа, ну, что с наших спин, для него настоящий подарок. Он сможет оборачиваться тремя людьми сразу, как только выдумает им облик.
Антон встал, как вкопанный.
Нами что ли?!
Не-е-еет, в один голос зашипели мы, пытаясь сдвинуть его с места и заставить идти дальше. Не помогло Братца словно превратили в свинцовую статую и кирпичей в карманы напихали, для надёжности. Мы и пошевелить его не могли.
Эй! Мы чего, зря на солнце что ли обгорали, а? Зря эту сметанную пытку терпели? злился Димка. А ну, пойдём! Ты что, не хочешь бездонный рюкзак из старой кожи василиска??
Да не будет он в нас оборачиваться, попытался сгладить ситуацию я, просто придумает себе образ, а тот будет казаться спереди одним человеком, сзади другим, а с боков и вовсе третьим. Он же гулять хочет! Столько веков в темноте сидит.
Да он людей ест! отмахивался от нас Антоха. Превращает в камни и 6ест!
Это тебе он сам сказал что ли? прошипел Димка. Что же его камнеедом не зовут тогда?
Некому звать так, проворчал Антон, но всё же пошёл вперёд.
Мы были почти на месте, когда из пещеры вылетела стая летучих мышей, потревоженная светом нашей зелёной свечи. Огонёк слабо трепыхался, но устоял. В пещере было тихо и гулко: рядом плескалась, озёрная густая вода. Словно сливки над чёрной кружкой крепчайшего кофе, колыхался туман.
Я огляделся. При трепещущем пламени свечки пещера казалась совсем иной, чем днём. Было ощущение, что где-то рядом есть потайная дверь и надо только прошептать Сезам!. Только вот, что будет за это дверью драгоценности или четыре десятка злобных разбойников?
Я сам тогда почти ничего не боялся, словно знал о невидимом ремне безопасности, который будто на американских горках, разрешал переворачиваться, падать, улетать в бездну визжа от страха, но только вместе с тележкой и со справкой о том, что всё обязательно будет хорошо.
Помню, как Димка спалил на пламени свечи по нашему волосу, чтобы дать знать, где чьё подношение, а потом завернул в три листа подорожника лоскутки с наших многострадальных спин и запечатал каждый из них воском.
Теперь мы сидели, взявшись за руки, вокруг свечи: каждый перед своим листом подорожника и бормотали Заклятие обмена, которое, во что бы то ни стало, должно было принести нам большую удачу. Всё это происходило возле глубокой ямы в пещере, где по преданию давно-давно поселился большой Василиск.
Внимательно приглядевшись, я увидел у каждого из пацанов кусочек зеркала. Ага! Страховка, значит, на всякий случай! А кто здесь утверждал, что в полнолуние сказочный змей спит, как сурок, и вероятно, к тому же, такой же белый и пушистый?
Признаться, я был раздосадован на себя за свою забывчивость и за то, что теперь могу остаться без оружия. Без защиты, словно я был по-настоящему отчаянно, храбр. Они только делали вид, а сами и перестраховывались.
Это так меня возмутило, что невольно я перестал повторять тягучее, словно дикий мёд, заклинание на незнакомом мне языке, вышел из стройного хора голосов и сердито зашипел ругательства Пока остальные бубнили латынь.
Голоса резко стихли, будто кто-то выдрал с корнем даже упоминания о каких бы то ни было звуках. Мысли звенели, как старый школьный звонок: слышали!, слышите?, слышите!? кричал, взгляд каждого из нас. Признаться, я сам тогда не понял, что это был мой голос, потревоживший, звенящую магическую речь. Я поверил в то, что говорили об этом месте остальные.
Я не был, доверчив. И меня нелегко было пронять всеми теми, историями про руку, живых мертвецов и колдунов, и прочую литературу подкроватного жанра, но в глубине души подозревал одно в этом есть зерно правды. И поэтому я первый подпрыгнул от тихого голоса:
Ребята? Вы что тут делаете?
Рядом с нами стоял старик. Он был сед, как свежий выпавший снег. Одет был в какую-то домотканую одежду, рядом, у ног, лежала вязанка хвороста. Старик недоумённо щурился, глядя, как три босоногих пацана, со светящейся перламутровой краской на лице, бормочут, что-то совсем непонятное. Ночью. В пещере. При тонком цветке пламени.
Теперь же двое моих друзей застыли с открытыми ртами создавалось впечатление, что они окаменели превратились в живые статуи. Даже руки были, словно, изо льда: застывшие, покрытые чем-то похожим на иней лишь холод и липкие капли пота на ладони. Но может они всегда были такими, как изваяния, недвижимыми копиями самих себя? А влага в их пальцах была лишь результатом испарения в пещере? Казалось, кто-то очень хотел меня в этом убедить
В любом случае, говорить и двигаться мог только я. Даже поздороваться со стариком ума хватило. Хотя в первый миг чуть сам этого ума не лишился.
Здравствуйте мы ненадолго, простите, если помешали Мы только это вот поменять, я кивнул на увядшие листья подорожника. А потом обратно. Ему ведь уже всё равно будет не нужно
А откуда вы здесь? И что на что хотите сменять? спросил с интересом старик, усаживаясь на каменный пол по-турецки.
Мне показалось, что кое-где пол устлан пожухлой травой, но я не спросил, ничего об этом, наоборот. Рассказал ему всё, будто неведомая сила вытаскивала из меня все слова и события. Старик задумчиво следил за моим рассказом, изредка моргая и щуря немигающие жёлтые глаза.
Колдовство-о-о-о потянул он, разложив ветви для костра, но, так и не зажигая огня. Вы правильно выбрали время, но не думаю, что получите заветную кожу просто так: ему всегда нужна ещё и чья-нибудь жизнь старик, хитро подмигнул мне, словно знал меня с самого детства. Это не символический дар сброшенная кожа, а вполне материальный!
Я услышал грохот своего сердца о рёбра. Так иногда я сам грохотал ногами, сбегая по длинным гулким лестницам многоэтажек. И верно, моё сердце тоже решило сейчас удрать подальше.
Ночь окутала мягким пледом тишины, стараясь усыпить меня запахами и густым молчанием. Я понял, что надо уходить. Немедленно, но тело словно уснуло. Я не мог шевельнуться глаза и шёпот.. Больше от меня ничего не осталось в тот момент.
Старик развёл костёр. И теперь слабо щурился на нас из тени. Нет, не на всех троих. На меня!
Где-то громко плескалась вода, словно кто-то большой и неповоротливый лениво мылся в тёплых озёрных волнах.
Колдовство надо доводить до конца, мягко, но веско сказал, старик. Вам, ведь столько пришлось сделать? Приготовиться? Верно?
Нет! хрипло, прошептал я, Нам не нужны такие артефакты.
Хм-м, кожа не артефакт, её руками человека, никто не создавал, утробно хихикнул старик.
Я старательно сжимал и разжимал пальцы. Пронзительная боль сдавила виски, словно собиралась душить. Постепенно мне удалось сбросить оцепенение, и в этот же момент какая-то сила вытолкнула меня из круга. Я пролетел добрых три метра и больно, ушиб затылок.
Глупец! слова хлестнули под дых. У меня сбилось дыхание.
Что же ты наделал!?? гневно спросило, нависая надо мной рыжее пятно. Идиот! Все наши листья расшвырял! пятно обрело очертания злого Димкиного лица. Ничего теперь мы не получим! Раз в сто лет такое совпадает! Готовились! А ты уснул!
Он раньше никогда не ходил во сне, с сомнением пробормотал Антон.
По-большому он не ходил! Или по-маленькому! Два достижения сразу! сквозь зубы прорычал Димка.
Ах-х-х ты-ы-ы! вскинулся Антон.
Но подраться я им не дал. Обоих выволок за шиворот из злополучной пещеры, пнул под коленки и вместе мы выкатились наружу гневным клубком ос.
Ни поругаться, ни подраться, мы не успели: в тихом нежном шорохе ночь злой лай собаки с соседних дворов был похож на разнёсшийся грохот. Этот звук охладил наш пыл. Казалось, мир звучит как-то особенно громко, ошеломляюще и непривычно На всякий случай мы нырнули под куст. Я всё ещё держал обоих за воротники.
Голубоватый свет, фонарика, медленно вылизывал дорогу.
Это на-ас ищут, досадливо поморщился Димка.
Дима! Дима! Сыно-о-ок!
Отец, угрюмо констатировал тот, понимая, что наша отлучка покарается крапивными, а то даже ивовыми розгами
Они обычно втроём ходят, тревожный голос Димкиного отца был всё ближе.
Не-ет, наши сейчас спят, уверенно возразил голос нашего отца. О, босой след!
Мы приуныли. Ведь это нашим, особым штормовым фонариком, освещали пыльную грунтовую дорогу.
Могли бы раньше догадаться, простонал я.
Цыц! Огородами короче! пнул нас по голени Димка босой ногой. Ну же!
Сам он почему-то отполз куда-то в строну и достал из-под камня альбом с красками! Деловито, не скрываясь, уселся на один из камней и послюнявил кисточку. Пейзаж летней ночи ещё не был закончен, но Димка сосредоточенно пытался завершить его, словно не существовало вокруг ничего, кроме ночи и красок.
Идите уже, прошипел он нам.
Ох, и влетит ему, пропыхтел Антон, шустро добегая огородами до нашего двора. Как выручать будем?
Там видно будет, еле слышно ответил я, приоткрыв окно. Только бы ничего не скрипнуло!
Мы с трудом сдержали вздох облегчения, заползая в свою комнату.
На кухне раздавались взволнованные голоса бабушки с мамой. О чём-то спорили.
Мы нырнули под одеяла.
Приоткрылась дверь. Впуская тонкую полоску света на старый палас.
Хм-м-м, я же закрывала окно, услышали мы мамин голос. Она неслышно подошла к окну, затворила его. Поправила наши одеяла.
Мы глубоко вздохнули и провалились в сон.
Ха! Да не сможет он! весело сказал я, облизывая ложку за завтраком. В это утро всё казалось таким новым и свежим, словно мы видели наш дом в первый раз.
Ложку у меня тут же конфисковали.
Саша! Это общая ложка для общего мёда! с нажимом сказала мама, притворившись, что сейчас даст мне этой ложкой в лоб.
Я беззаботно улыбнулся и чувствительно пихнул Антона по лодыжке.
Сомневаюсь, тут же откликнулся брат, деловито протирая солнечные очки. Всё он сможет!
Так! Кто сможет? И что именно он должен смочь? глаза родителей, словно рентгены, изучали нас вдоль и поперёк. У меня появилось чувство, будто я проглотил большой ком льда и теперь он пытается устроиться в животе поудобнее.