Ещё бы не проголодаться! Ты как разъярённый леопард напал на мою ногу, насмешливо заметил Матфей. Думал, без ноги меня оставишь.
Приношу свои извинения, молодой человек, ничуть не стушевавшись, произнёс Гамаюн, но закрыв притом глаза. Такое со мной происходит впервые. Признаться, мне неловко за своё поведение. Обещаю, что подобное не повторится.
Да ничего, я сам виноват, улыбнулся Матфей. А ты здорово дерёшься. Повезло мне с союзником.
Через полчаса расправившись с остатками корюшки, ворон удовлетворённо каркнул и прошёлся клювом по внушительной, сухой как бумага горке рыбьей шелухи, дабы убедиться, что под чешуйчатой кучкой мусора не завалялось ни кусочка лакомства.
Так значит то, что я с детства слышу определённые звуки в доме это неспроста? спросил Матфей, дожёвывая рыбий хвост. А мне никто не верил. Решили, что я всё выдумывал. Списывали на мою необузданную фантазию. Наверное, психом меня считали.
Он приставил замасленный палец к виску и, покрутив им, высунул язык для пущего эффекта. Но тут припомнив кое-что, юноша задумчиво добавил:
Хотя раз ты говоришь, что об этом нельзя ни с кем говорить, то они не могли мне попросту объяснить
Ерунда всё это, отмахнулся крылом Гамаюн. Хорошо, времена другие. Раньше за подобное могли и убить. Что, в принципе, и происходило. И вдруг зашёлся сухим скрипучим смешком. А, может, это хорёк со змеем были теми самыми звуками? А ты по наивности до этого не додумался, или по недалёкости.
Не думаю, ответил Матфей, сворачивая газету с рыбьими ошмётками в бело-серый ком. Хотя, в прочем теперь некоторые сомнения прибавились к моим подозрениям.
Юноша, официальный тон вернулся в скрипучую речь ворона, я буду безмерно благодарен тебе, если ты будешь дорожить книгами, данными мною, и беречь их аки зеницу дьявольского ока. Им нужен тайник. Надёжное укрытие. Ты понимаешь?
Я ещё не придумал, куда их спрятать. Матфей с сомнением оглядел неприхотливое убранство комнаты. Пока держу их под подушкой.
Это крайне неосмотрительно. Ещё столетие назад за подобное разгильдяйство в Вирии тебя бы приговорили к бичеванию плетью.
А что такое Вирия?
Новое и в тоже время смутно знакомое, это слово, за которым крылось нечто огромное, Матфей это почувствовал, вспыхнуло алым цветом в сознании юноши и вмиг разожгло костёр любопытства.
Кажется, мне попадалось это название в той книге о демонах.
Попадалось! сокрушённо каркнул Гамаюн. Это ты попался мне на жизненном пути, а название одной из величайших стран Терриуса могло повстречаться с тобой, недотёпой, на страницах труда Луки Заокского. Впрочем, и в остальных манускриптах всё тесно переплетено с Вирией и не только с нею. Но как я догадываюсь, ни к одной другой книге ты не приступал.
Да я просто не успел, Гамаюн, возразил Матфей, раскладывая перед собой в один ряд вороновы книги.
У тебя на всё будет один ответ? «Я не успел, я не успел», передразнил Гамаюн союзника, в точности имитируя его голос и интонацию. Ты должен уяснить, что сейчас первостепенно твоё обучение и безопасность. Я из перьев вон лезу, соображая, как сделать так, чтобы до праведников и вурдалаков не доползли слухи о тебе, а ты сам напрашиваешься на рандеву со сковородой. Идёшь к девице и в открытую выкладываешь ей всё. Крух!
Ну, сколько раз мне ещё нужно извиниться, чтобы ты прекратил меня пилить за это?
Я принял твоё извинение ещё полчаса назад, ответил Гамаюн. Но ты понял лишь часть моего увещевания. Всё, что происходит кажется тебе некой безобидной игрой без последствий. Как салки. Только вот, боюсь, что когда ты действительно всё поймёшь и захочешь следовать моим советам будет поздно. Тебя осалят.
Расскажи о Вирии, Матфей решил сменить курс разговора, переведя стрелку на занимавшую его мысль.
Ворон мельком бросил взгляд на лежавшие в одну линию книжные издания с причудливыми названиями и протрещал:
Ну, да, этой книги я тебе не дал, решил приберечь напоследок. Как в воду глядел, иначе бы ты и её показал той девчонке.
Что это за книга? поинтересовался Матфей, с трудом переборов упрямое, растущее желание потребовать от птицы впредь не называть Юну «девицей» или «девчонкой».
Гамаюн величественно распростёр в стороны веера-крылья, и на холмистый покров постели упал новый фолиант, образовавшийся из тени сине-чёрных перьев и несущий отпечаток мрака на кожаном переплёте. Золотой теснённой филигранью по чёрной замше было выведено: «Слово о Террии и землях покрывающих её». Автором значился Позвизд Строптивый, сын некого Рогволода Дулебского.
Матфей с особым трепетом коснулся бархатистой поверхности корешка. Было заметно, что книгу частенько брали в руки или лапы, если судить, что основным хозяином манускрипта была птица, уголки обложки стёрлись до лоснящихся залысин, а края и сердцевина промялись под многократными приложениями пальцев. Но, тем не менее, уцелевшие островки кожи несли в себе неповторимую мягкость и будоражащую сознание таинственность, пробуждая незнакомое доселе волнение перед сокрытой загадкой.
Что это? Этими двумя словами ему захотелось вобрать всю суть тайны, дремавшей до встречи с ним под тёмным бархатом ночи.
Я рассчитывал, что ты самостоятельно узнаешь об этом из книги, произнёс Гамаюн. Он поймал взволнованный взгляд светло-зелёных глаз. Настойчивый, призывный взгляд.
Расскажи сейчас, а почитать я всегда успею.
Это сокровище старее меня, молодой человек, назидательно изрёк Гамаюн. Он любовно провёл кончиком крыла по прямоугольнику тёмной замши. Писана она собственноручно опальным княжичем Позвиздом, прозванным в народе Строптивым. Отец писаря, князь Рогволод, правил Дулебами крупнейшим вирийским городом, вторым после столицы Арконы. А относится написание манускрипта к пятнадцатому столетию по известному тебе летоисчислению. Но верным было и остаётся исчисление лет от Времён Трёх Солнц. И если быть точным, то Лето 603920 от Времени Трёх Солнц и есть точная дата писания этого ценнейшего труда.
Ну, летоисчислением меня не удивишь. У всех народов оно было разным, а некоторые и до сих пор живут по стародавнему календарю. Лучше скажи, кто таков этот опальный писарь и за что его так обозвали?
Этот княжич жил на закате средневековья, охотно продолжил Гамаюн. Нравы по ту пору были не самые спокойные и благодушные и, тем более, не демократичные. Как ты помнишь, я не раз повторял тебе, вслух: о том, что ты демон, говорить никому нельзя. Ну, так вот, а Позвизд, мало того, что осмелился сказать, он написал целый труд о планете, странах и даже карту создал, что по тем временам было приравнено революции. Конечно, о землях и тому подобном все знали, но в открытую не говорили и тем более не писали. Итогом отец отрёкся от сына, объявил его врагом государства и даже приговорил к смертной казни. К счастью для нас и самого Позвизда, он избежал ужасной участи и, удрав из Дулеб, нашёл себе пристанище в одном из монастырей Агнишандира, восточной страны-соседки Вирии. Там он и окончил свои дни в весьма преклонных годах, как гласит летопись.
Погоди, а эти самые Вирия и Агни-как-там-его, это старые названия нынешних государств? вновь перебил повествование ворона Матфей.
Агнишандир, молодой человек, терпеливо поправил собеседника Гамаюн. В конце книги есть подробнейшая карта Терриуса. Настоятельно советую ознакомиться с её содержимым.
Но ты не ответил! пропустив назидание ворона, нетерпеливо и достаточно громко сказал юноша.
Это не старинные названия. Это истинные названия. Истина в том, молодой человек, ворон трескуче прокашлялся и продолжил, что в одно и то же время существует две реальности две планеты. Одну ты знаешь это родная тебе Земля-Терра. Но есть и Терриус, в древности имевший несколько имен, одно из которых Террия. Терриус полон интересных земель с незнакомыми ещё тебе государствами и неведомыми тварями, о которых ты узнаешь.
Но почему я не вижу всего этого? спросил Матфей, его голос дрожал от захлёстывавшего волнения, а кожа щёк полыхала кровью, хотя сам он того не ощущал.
Ты не видел потому, что спал. Ты был Спящим, но я пробудил тебя от сна неведения, спокойно и невозмутимо пояснил пернатый союзник. Так со всеми. Кто спит, видит лишь одну реальность, но кто проснётся, для того наступает реальность другая. С момента подписания нашего договора твоя Земля-Терра, до поры заслоняя от тебя настоящую истину, канула в бытие, она рассыпалась осколками. И теперь тебе ничто не будет мешать видеть правду.
То есть, мои друзья, что младше, будут видеть всё не так, как я? Ты это хочешь сказать? взволновался ещё сильнее Матфей. Москва, Токио, Манхэттен всё это больше никогда не будет существовать для меня?
По сути да, коротко кивнул Гамаюн. Но не стоит жалеть, Матфей, зато ты откроешь и узнаешь Аркону, Тебаи, Кошиву и многое другое. Поверь, мир не оскудеет для тебя. Он по-прежнему велик и многогранен.
Но как же так? Я не понимаю, как одновременно могут сосуществовать в одной плоскости два мира? Две планеты? Страны? Как одни видят одно и живут в этом, а другие в другом и в тоже время бок о бок? Я не понимаю!
Ты поймёшь, Матфей, поверь мне, поймёшь и примешь этот факт, как само разумеющееся, сухой голос ворона, как мог, пытался утешить взбунтовавшееся сознание Матфея. Переваришь и примешь. А теперь мне пора, пока совсем не стемнело.
Гамаюн нырнул в сизо-жёлтые сумерки, оставив потрясённого союзника в застывшем состоянии над древним фолиантом переваривать новую пищу открытий. Ни ворон, ни тем более Матфей, не видели, как в растущей тени змеевидных корней клёна сверкнули два золотистых огонька. Спустя минуту большой пушистый кот дымчатым облаком вылез из корневого укрытия и не спеша, с присущей только кошачьему роду грацией, прошествовал к лысым зарослям чёрной смородины, войдя в неприметный с виду лаз.
Спустя ещё час на окраине Горниц, где-то у границы Калиновой пустоши, высокий худощавый незнакомец в длинном кожаном плаще медленно расхаживал взад-вперёд, скрестив на груди руки. В сторонке на перепрелой листве терпеливо сидел громадный зверь, наполовину волк наполовину пёс, его глаза в таявшем вечере обрели оттенок кобальта, а густой мех окрасился чёрно-коричневым. Хозяин зверюги остановился и в очередной раз вгляделся в сторону города, черты его лица скрадывала сгущавшаяся темень, лишь длинные до плеч волосы рваными прядками чернели ярче подступавшей ночи.
Но вот мужчина что-то различил вдалеке, его тело напряглось, а руки высвободились и опустились, что послужило сигналом волчьему псу. Зверь тут же оказался подле господина, головою доходя тому до груди. То, что разглядел зоркий взор незнакомца, обрело форму крошечной точки, которая быстро увеличивалась и вскоре приняла форму летевшей на всех парах птицы.
Ещё несколько минут и на ближайший куст калины опустилась галка, которая в потёмках могла сойти и за юного ворона. Глаза птицы чернели матовой пустотой, но на человека в плаще это не произвело впечатления.
Итак, что она выяснила? обратился хозяин к псу мягким бархатистым голосом.
Полуволк-полупёс выдал краткий залп из рыка, тявканья и воя. В ответ галка разразилась длиннющим клекочущим стрекотом. Когда птица закончила, четвероногий слуга обратил свою громадину-голову к господину и глухо прорычал. Хозяин вновь скрестил руки, внимая прислужнику.
Значит, мальчишка, наконец вымолвил он, когда зверь смолк. На сей раз голос его звучал жёстко и сухо, но с нотками возбуждённости. Мужчина смотрел птице в глаза, обращаясь напрямик, слушай меня внимательно, Маркара, слушай и запоминай каждое моё слово. Надо хорошенько проследить за ним и проверить. Мне не нужна пустышка. Пусть местные не спускают с парня и его прислужника глаз. И чтоб тихо: не хватало ещё чёртовых праведников зацепить хвостом, уж я знаю, как шумны и приметны могут быть галки. Нам ни к чему конкуренция. Ничего не перепутай! Если только это правда, если он тот, кого мы давно ищем, то
Осторожность вернулась к незнакомцу, совладав с захватившим его волнением, он вновь стоял прямой точёной статуей в холодевшей ночи. Галка кратко проскрипела в ответ.
Расплатись с ней, Волкодлак, небрежно и холодно кинул в сторону союзника господин, тут же повернувшись спиной к галке, и без промедлений направился в гущу Калиновой пустоши.
Волчий пёс подбежал к месту, где восседал ранее, порывшись лапами, он вытащил из листьев круглый, размером с футбольный мяч тряпичный куль. Ухватив его зубами, Волкодлак понёс в сторону ожидавшей платы галки. Донышко мешка сильно пропиталось чем-то, что было упаковано внутрь, и тёмные капли тяжело падали на землю, оставляя чернильные следы на лиственной подстилке. У куста зверь бросил ношу; его ноздри расширились, едкий запах перепачканной ткани дразнил обоняние. Но сделка есть сделка, с трудом совладав с собою, полуволк-полупёс отпрянул от таинственного куля и, рыкнув напоследок, проследовал за господином в чащу калиновых дебрей.
Галка не стала терять время даром, посчитав разумным скорёхонько сцапать коготками добычу и направить крылья подальше от этого места. Глаз нужно держать востро, а с этими типами ещё зорче.
Когда птица набрала высоту, луна выбралась на вершину ночного неба. В слабом, рассеянном свете небес влажное донышко таинственной ноши в птичьих лапках отливало тёмным рубином, а крошечные капли, сочившиеся сквозь полотно и срывавшиеся вниз, вспыхивали алыми бриллиантами.
7. Встреча ценою в жизнь
Слово о Террии и прочих землях читалось невыносимо тяжко. Почти невозможно. Язык, которым была написана книга, только отчасти был схож с тем, на котором говорил и читал Матфей.
Не мудрено, что люди начинают пить, курить и колоться, яростно впихивая в себя гадость, только б не сойти с ума от действительности.
Юноша, наверное, и рад бы был закурить: «мозги закипали», а голова если ещё и не шла кругом, то обещала вскорости устроить лихую круговерть. Но подобную «гадость» не уважал, хоть и считал, что другие вправе дымить сколь угодно, если им от этого легче жить. Ни в доме Катуней, ни в дружеском кругу Матфея курение не приветствовалось, считаясь одной из основных слабостей общества. А когда подпадаешь под одну-другую слабинку, становишься уязвим, и уже не замечаешь, как в один прекрасный день остаётся тень тебя самого, пародия на тебя первозданного.
Промурыжив с полчаса пару страниц манускрипта, молодой человек сдался и решил предоставить все дальнейшие пояснения ворону. Он заглянул в конец книги и выудил из последних страничек аккуратно сложенный вчетверо, жёлто-коричневый от стольких веков лист плотной бумаги. Развернул. Карта мира планеты Терриус так значился снизу рисунок, выполненный вручную и раскрашенный цветными красками. Едва глянув, Матфей подумал, что это чей-то нелепый розыгрыш, ребячливая шалость. По его размышлению, если бы это была настоящая карта сущего мира, то выглядела бы она, как все старинные карты древности с изображением диковинных тварей и написанием названий стран, морей и городов языком архаики. И уж, скорее всего, стародавний чертёж был бы нанесён не на простую бумагу стандартного формата, а на тонко выделанный пергамент, который не складывался бы варварски, а сворачивался узким свитком и хранился в узорчатом футляре-тубусе.
Всех этих пунктов «правдоподобности» не было, и Матфей в который раз за ушедшие после дня рождения дни задумался о серьёзности всего творившегося вокруг него. Как и уверял Гамаюн, Терриус действительно изобиловал материками со странами, чьи экзотические названия представлялись частью какой-то иной вселенной, придуманной кем-то в шутку или всерьёз. Матфей даже уловил некое сходство Терриуса с Землёй. В обоих случаях планета на карте была поделена на два полушария, для удобства её изучения. На первый взгляд даже казалось, что и земли расположены одинаково в обеих плоскостях, и даже были океаны и моря с островами. Но после первого ощущения, неотступно росло второе интригующее и твёрдое. Никаких сходств не было и нет. Это была абсолютно другая, незнакомая планета с неизвестными землями и водами, и чёрт знает, как в ней жить.