Юна по обыкновению заварила душистый чай, настоянный на садовых травах. К дымящемуся в большой синей кружке напитку прилагались не менее внушительные бутерброды с сыром и ветчиной. Матфей с наслаждением вкушал угощение и в тысячный раз его взгляд блуждал по узорам стен чердака-комнаты и глянцу пола. Особенно его радовали три малых коврика с пушистым длинным ворсом. Эти подножные островки бело-голубого цвета хаотично пестрели на терракотовых половицах, и Матфею всякий раз казалось, что под ногами не чердачный пол, а закатное небо, а махровая тройка облака на нём. Нежные, воздушные и легчайшие. Юна выкроила их из цельного прямоугольника, придав волнистую форму.
Вот это да говорящий ворон кто бы мог подумать. А поверить? наверное, в пятый раз восхищённо проговорила девушка.
Тише, Ласточка, Матфей попытался упредить дальнейшую восторженность подруги, указав на распахнутый зев чердачного люка.
Кстати, люк также был дополнительной гордостью Юны. Ведь во всех комнатах дома двери располагались вертикально, собственно, как и положено в домах, и лишь в её комнате дверка не стояла, а лежала под ногами. Что ни говори во всех отношениях уникальное помещение. «Они мне завидуют», частенько усмехаясь, повторяла девушка, намекая на младших братьев, «у них-то всё обычное, не то, что у меня».
Да их нет дома, заверила Юна приятеля. Влас потащил Влада куда-то за город. Там какие-то сборы у школяров.
Кроме них, полно людей в доме, шутливо напомнил Матфей.
Бабуля и дедуля да они редко поднимаются на второй этаж, так что не тревожься, сказала она и, вспомнив, добавила. А родителей пока нет. Иначе бы мы услышали их.
Просто я обещал Гам другу, что никому не скажу. А выходит, что я вроде как не выполнил обещание, замявшись, промямлил юноша.
Ты говоришь о вороне? Ведь ему ты дал слово? спросила Юна, её монгольские глаза, наполненные живейшим интересом, обжигали Матфея до самого нутра.
Ну, да, о нём. Обещал я ему.
Юна, не признававшая ограничения в чём-либо, и в одежде уважала простоту и свободу. Дома она носила объёмные свитера, мягкие фланелевые штанишки и, конечно, футболки. К этому виду одежды она питала особую, трепетную привязанность. Матфей знал, что футболковую страсть подруга переняла от отца, бывшего школьного учителя физкультуры, а ныне тренера в частном спортивном клубе. Юна покупала исключительно мужские футболки на два-три размера больше и носила их с трикотажными штанами или с лосинами, которые сидели на её стройных ножках идеально. Но особым шиком, по мнению Матфея, был тонкий чёрный пояс, которым девушка подпоясывала необъятные футболочные просторы, преобразовывая верх одежды в стильную тунику или мини-платье. Что, конечно же, ей чертовски шло.
Да ладно тебе, Фей, не переживай, мне же можно, подбодрила его Юна и по-дружески ткнулась плечом о его плечо. И сегодня на девушке сидела длиннющая, почти до колен футболка цвета фуксии с широченным и довольно-таки глубоким вырезом. Я никому не скажу, даже Нилу.
Это серьёзно, улыбнулся Матфей «вескому» аргументу и коротко рассмеялся.
Взглядом он поймал прямоугольник единственного в этой обители окна, одна из створок была на четверть открыта. Юна одинаково любила тепло и холод, но только не тогда, когда баланс нарушался в пользу одного из них. Она частенько проветривала комнату, развеивая жаркую духоту, нагнетаемую змеевиком подоконной батареи, равно как и в особо ветреные и студёные деньки, обкладывалась пледом и подушками, затыкая окно ватой.
Слушай! воскликнула тут же она в озарении. Ты сказал, что он тебе какие-то книги странные дал почитать?
Да, там про таких как он, и ещё кого-то. Уже не помню.
Фей, будь другом, покажи мне эти книги, умоляюще произнесла Юна, для вящей убедительности ласково ухватив приятеля за руку. Ты же знаешь, я страсть, как люблю книжную братию. А у тебя там есть книга, которой больше ста лет. Представляешь, какой раритет тебе доверили на хранение?!
Безграничный энтузиазм Юны мог сравниться лишь с её одержимостью книгами. Даже чердачная комнатка каким-то чудом вмещала в себя три высоченных шкафа, под завязку набитых книгами различных авторов. Разнокалиберные цветастые корешки, выстроенные строгими армейскими шеренгами, бравыми солдатиками торжественно взирали из-за стекла шкафных дверок, перечитанные не единожды и жаждущие своими историями ринуться в бой по велению императрицы.
Среди трёх книжных великанов стояла квадратная пышка-тумба, служившая журнальным столиком, комодом и трюмо. В обители Юны все вещи казались Матфею нужными и родившимися вместе с самой комнатой. Но сердцем этого жилища он считал небольшую тахту с пригоршней мягких диванных подушек, заботливо укрытую лиловым флисом пледа. Именно на этом острове покоя он столько раз находил приют после гнетущих рабочих будней. А сколько чая и какао было выпито за разговорами на этой оттоманке! Юна не использовала тахту в качестве постели, её маленькая кровать была задвинута в дальний угол и огорожена ширмой от лишних глаз.
Ну, наверное, можно, уклончиво проговорил Матфей. Только Гамаюн обещал вечером залететь. Нехорошо будет, если он тебя застанет при листании своих же книжек.
А я ненадолго, всего на десять минуточек, сладко промурлыкала Юна. Ну, Фей, пожалуйста, пошли.
И как тут откажешь, когда на тебя подобострастно взирают самые прекрасные глаза в обрамлении тёмного бархата ресниц, когда томный и приглушённый голосок проникает в самое твоё сердце, а тонкие крохотные пальчики нежно поглаживают кожу твоей руки и от всей этой суммарности ощущений голова туманится, а тело порождает дрожь! Вот и Матфей не смог устоять и поддался уговору подруги.
Наскоро допив чай, они спешно покинули Юнину обитель, и в очередной раз молодой человек, преодолевая лаз в полу, не устоял от искушения сравнить бывший чердак с каютой некого фантастического пиратского корабля, а распахнутую настежь напольную дверку с уводящими вниз деревянными ступеньками с трюмом, набитом таинственными и неведомыми сокровищами.
Как только Юна и её гость достигли нижнего этажа, размытая птичья тень мельком зацепила оконный проём девичьей спальни, а в неприкрытую по рассеянности хозяйки створку влетело короткое и сухое, как треск сучьев в костре, карканье.
Дома у себя в комнате Матфей не мог отделаться от противоречивости ощущений. Он редко приглашал Юну в свою комнату, хотя каждый день болтал с ней по телефону, и девушка частенько сиживала в просторной и гостеприимной гостиной Катуней за чашкой чая или кофе. Была сущая разница между его и её обителями. У неё в гостях юноше находиться было сродни чему-то естественному и близкому, словно он оказывался в щедро распахнутых для объятий руках, в то время как его жилище напоминало больше берлогу заядлого одиночки, где не было места гостям, а атмосфера жила лишь снами хозяина.
Юна с жадностью накинулась на незнакомые издания, которые Матфей предусмотрительно зарыл под пухлым весом подушки и одеяла. Дабы скорее и полнее закрасить пробелы, Гамаюн снабдил союзника ещё тремя книгами с названиями не менее таинственными и притягательными, как у первой книги.
Как интересно, как странно, повторяла гостья, беря в руки то один, то другой экземпляр. Действительно, старые книги. Я полистаю их, Фей?
А? Да, только недолго, рассеяно отозвался он. Его взгляд блуждал по стенам комнаты и вновь отмечал скупость и безликость, пробуждая неловкость и недовольство собой.
«Демоны и Людины. Крах Племени Творца». «Мракобесные создания», Юна негромко читала названия обложек. Фей, Фей, смотри, тут есть «Вирийские сказки»!
Я их не читал, не успел, сказал он, вернувшийся в реальность своей спальни её взволнованным голоском. Наверное, интересные.
А ещё «Дьявольские твари. Самый полный перечень тех, кто годится в прислужники». Глаза её потемнели и заметно округлились, когда очередь дошла до последней книги, она звонко присвистнула. Слушай, так ведь я могу по этой книге подыскать себе помощника, как у родителей. Это же клёво. Как думаешь?
Наверное, но Гамаюн сказал, что не хозяин подыскивает себе прислужника, а как раз, наоборот, прислужник сам находит себе хозяина.
Но если я буду знать, кого хочу себе в услужение, то не проще ли заранее выбрать этого кого-то? Эта мысль так поразила и заняла Юну, что она тут же позабыла о других талмудах, возлежавших подле неё. Фей, можно я одолжу эту книжку на одну ночь? Всего одна ночь и завтра я её тебе отдам. Могу утром зайти к тебе на работу.
Я бы с радостью, Ласточка, но я обещал ворону никому не только не давать книг, но даже упоминать о них, ответил Матфей, стараясь придать голосу твёрдости и не размякнуть, как пластилин, под взглядом её невинно-лукавых глаз.
А ты отвлеки его на остальные книги, он и не заметит, что этой книжки не хватает, подсказала Юнина находчивость.
Прости, Ласточка, но я обещал, выдохнув, Матфей вынес окончательный вердикт. Его глаза буравили отчаянием и бессилием витиеватый узор ковра под ногами. Вот бы стать крошечным и затеряться в лабиринте тёмно-синих линий, только бы не стоять на перепутье долга и желания.
Жаль, вздохнула Юна, но её милое круглое личико не омрачилось сожалением. Ладно, совсем скоро я узнаю, с кем буду водить дружбу до конца дней своих. До февраля всего ничего.
Ага, совсем немного, с облегчением кивнул Матфей. Бескрайний оптимизм подруги в затруднительных ситуациях всякий раз поражал и придавал в его глазах Юне некий ореол сверхчеловека.
Стук в окно вернул Матфея в реальность, и он торопливо сопроводив гостью на нижний этаж и наскоро распрощавшись с нею у входной двери, помчался наверх по лестнице, перескакивая ступеньки. Как хорошо, что Юна всегда всё понимала и не обижалась. Это частично снимало с него груз вины перед ней, но всё же уши полыхали жаром от её ласкового: «Конечно, понимаю. Всё нормально, Фей». Он чувствовал себя жутким эгоистом и неотёсанным грубияном.
Добрый вечер, молодой человек, приветственно каркнул Гамаюн, скользнув тенью в открывшееся перед ним окно. Не больно-то ты торопился меня впустить.
Меня не было в комнате, наспех соврал Матфей.
Ну-ну, выпроваживал свою подружку, чтоб я её не застал с тобою, язвительно сказал ворон.
С чего ты взял, что у меня кто-то был?
Я видел её, видел, как она торопливо прошла от парадной двери, но после у калитки остановилась, замерла и обернулась, ровным глухим голосом произнёс Гамаюн. Глаза у неё блестели, и кажется она что-то говорила, я не расслышал, был далёк от того местечка, видно было только, как размыкаются и смыкаются её уста.
Юноша сразу сник. Только не хватало, чтобы из-за него, вернее из-за его, Матфеевой необходительности, был обижен его друг, точнее подруга. Да за это в аду сгореть мало.
Гамаюн замолчал и с неподдельным интересом уставился на маленькую горку книг в центре кровати. Ворон подобрался ближе, чтобы рассмотреть корешки, узнал манускрипты и жадно втянул воздух. Со стороны казалось, будто птица обнюхивает книги, как поисковая собака, с целью взять чей-то след.
Не может быть! Ты первостепеннейший кретин! взвыл Гамаюн, его синие глаза потемнели от гнева и стали черны как ночь. Глупец непробиваемый! Болван, балбес, простофиля! Ты показал ей книги, а ведь я тебя просил!
Извини, пискнул голос Матфея.
Таким злющим и ершистым ворона юноша ещё не видел. И когда Гамаюн попёр на него, угрожающе щёлкая клювом и растопырив в стороны крылья так, будто не перья были в конечностях тех, а кинжалы, поблёскивавшие в свете бра чёрной синевой, Матфей невольно отступил и стал суетливо озираться по сторонам в поисках какой-нибудь защиты от разъярённого союзника.
О нет! пронзительно верещал Гамаюн. Дьявол Всезрящий! Ты злосчастье на мою голову! Ты ей всё рассказал! Ты выболтал девчонке о том, о чём должен был молчать!
Глаза ворона и без того большие и чёрные округлились ещё сильнее от новой догадки и окрасились непроглядным мраком. Издав немыслимый гортанный клич, птица накинулась на растерявшегося в конец Матфея и со всего маху вонзила крючковатые когти в левое бедро опешившего парня. Какими бы плотными ни были джинсы, спасти от острых и длинных когтей ворона они не могли.
Прекрати! Отпусти меня! Отпусти! взвыл от страха перед пернатым демоном Матфей.
Он отчаянно затряс ногой и попытался руками сбить бесноватую птицу, но ворон соскользнув вниз, уцепился на голени и, улучив момент, сильно долбанул клювом Матфея в стопу.
А-а-а, прекрати! Больно же! вскрикнул от боли юноша.
Вероятно, удовлетворившись наказанием, Гамаюн выпустил из цепкой хватки потрёпанную штанину и вернулся к горке книг, где всё равно не смог найти покоя и принялся нервно расхаживать по волнистому покрову одеяла. Сняв пострадавшие от вороновых когтей джинсы, Матфей осмотрел ногу: несколько мелких, но глубоких царапин на бедре и голени, а на стопе кровоточила крохотная ранка. Опасаясь ещё одного приступа гнева со стороны прислужника, молодой человек предпочёл занять место подальше от кровати, удовлетворившись креслом за столом.
Как ты мог? Как ты мог? причитая, вопрошал Гамаюн. Весь пыл уже сбежал с него, будто то была не горячность, а обыкновенная вода. Ты же не только себя, ты и меня подвёл. И какой из меня теперь союзник? Какой из меня защитник и советчик? Я же теперь стану посмешищем. Гамаюн Безнадёжный вот как меня будут звать. Решился за триста лет взять себе в союзники демона, подвязался, хорош ничего не скажешь. Мало того, что балбес, так ещё и всеслух наказание любому. Но и этого мало. Нужно было всё испортить и нарушить самые элементарные правила безопасности.
Прости, Гамаюн, отозвался Матфей; несмотря на учинённую трёпку, он не думал держать обиду, сочтя наказание заслуженным, хоть и чересчур жестоким. Ему было стыдно. Я даже не знаю, как всё это вышло.
Зато я знаю, каркнул Гамаюн. Это всё твоя юношеская увлечённость этой особой.
Она мой друг, попытался оправдаться Матфей, но почувствовал, как кровью наливается кожа щёк, а голос предаёт дрожью. Старый друг.
Ага, такой же друг, как Папа Римский родной отец, едко подметил ворон.
Она никому не скажет, я уверен в ней, пылко заверил его юноша.
А я вот не уверен. Ни в ней, ни в тебе, в сердцах буркнул Гамаюн. Баста! Чтоб я ещё с кем-то подвязался договор подписывать. Старый дурак!
И что, ты от меня откажешься? насторожено спросил Матфей.
Если бы всё было так просто, неожиданно тихо и грустно вымолвил ворон, глаза его вновь вернули себе прежнюю прозрачную синеву. Придётся мучиться с тобой, балбесом, пока кто-то из нас не покинет этот мир. И судя по тому, как развиваются события, этот кто-то будешь ты.
Неужели всё так плохо? И нет мне прощения? Матфей встал из-за стола и, подойдя к кровати, уселся на краешек. Он не боялся ворона. А я тебе сушёной рыбки припрятал. Думал, вместе поедим, когда заглянешь.
Ох, и подлиза ты, каркнул Гамаюн, но взгляд его потеплел. Если я буду держать обиду, то промучаюсь с тобою долго ли, мало ли, как знать. Какой в этом прок? К тому же урок ты уяснил. Я надеюсь.
Приложил ты меня основательно, согласился Матфей. Но! Всё по делу. А, насчёт Юны не волнуйся, она наш человек, не сдаст и не проболтается. Я ручаюсь за неё.
Я всё равно уже ничего не могу исправить, сказал Гамаюн. Свои мозги не вставишь в чужую голову. Остаётся надеяться на дьявольскую удачу. Где там у тебя рыбка? Я проголодался жутко.