Вскоре стол был уставлен тарелками с нехитрыми закусками, но рядом с ними стояло, то главное, ради чего Захар в эти минуты заложил бы собственную душу. Это была водка.
Новый знакомый, сверкнув дорогим перстнем, тонкими пальцами ухватил графин и разлил по граненным лафитникам холодную водочку. Захар смотрел на это действо с таким умилением, что даже прослезился от наплыва неожиданной благости, свалившейся на его дурную голову.
Ну-с, давайте выпьем за знакомство? с улыбкой предложил Виктор Петрович.
Да-с, пожалуй, выдохнул Захар и трясущимися руками ухватил вожделенный синенький лафитник.
Мгновенным движением он опрокинул его полностью в себя и зажмурился. Внутри потеплело. В голове постепенно перестали звенеть колокола и биться о наковальню тяжелые молоты. Стало так хорошо, что даже зачирикали невидимые глазу птички.
Угощайтесь, предложил Виктор Петрович.
Благодарю, смущенно отозвался Захар и, ухватив вилку, потянулся за груздем, оплывающим тягучим рассолом.
А после им был съеден и кусок пирога с рыбой и гусиная шейка.
Захар на глазах оживал и розовел от удовольствия.
Новый знакомый тоже что-то жевал. Но, как показалось Захару, делал это медленно и без особого аппетита.
Еще по рюмочке? предложил он.
Захар смущенно кивнул и выпил еще рюмку.
А что летом-то у вас хорошие покосы? неожиданно спросил гость.
У нас-то? О-го-го! Коли лето не засушливое, и дождичек вовремя пройдет. Трава хорошая. Мы ее несколько раз за лето косим. Не голодает скотина. Хорошая трава. И клеверу много.
Он раздухарился и сам уже потянулся за графином, решив самостоятельно налить себе и третью рюмочку водки. И тут случилось неожиданное. Неожиданная и совсем неприятная вещь. Черноволосый франт вдруг перехватил запястье Захара и аккуратно взял графин с водкой в собственные ладони, а потом отставил его подальше от нашего несчастного пьяницы. Захар так и застыл в недоумении. А после дурашливо рассмеялся и покраснел, словно рак.
Простите, пробормотал он.
Ничего-с, спокойно ответил его новый знакомый.
А после он напряженно молчал, а Захар в нелепом унынии рассматривал узор на старой скатерти.
Вы думаете, что я пожалел вам водки? наклонившись к Захару, молвил он. Коли так подумали, то вы ошибаетесь. Мне не жалко. Но вы должны быть сейчас достаточно трезвым.
Я? с лица Захара не сходила глупая улыбка. Кому должен? Зачем?
Я не стану, Захар Платонович, ходит вокруг да около. Я налью вам и ни одну рюмку водки, а подарю ящик отличнейшего французского бурбона. И дам в придачу кошелек, полный червонцев. Если вы исполните одну мою просьбу.
Какую? заикаясь, спросил Захар.
«Не иначе, он потребует кого-нибудь пришить, лихорадочно думал он. За яшик-то заморского вина. Он сразу мне не понравился. Больно чистенький и блестит, словно сосуля по весне»
Никого убивать не надо, прошептал столичный франт, наклонившись к самому уху Захара. Мне нужно, чтобы вы подожгли один старый дом.
Старый? С людьми? испуганно переспросил Захар и перекрестился.
Без людей.
Это какой же? У нас здесь нет заброшенных домов. Одна сараюшка на краю деревни есть. Та заброшенная. А все остальное давно по бревнам разобрали.
Есть один такой дом. Лиственничный сруб.
Вот даже как?
Именно, вальяжно откинувшись на спинку стула, небрежно произнес гость и посмотрел на Захара так проникновенно, что тому стало холодно в жарко натопленном помещении трактира.
И где это?
В поместье дворян Махневых. Помните таких?
А как же Конечно, помню. Владимира Ивановича здесь все помнят. Ох, и хороший был барин.
Что, такой хороший, что уж и грехов за ним не водилось?
Грехов? напрягся Захар. Да, не было никаких особых грехов. За недоимки с нас шкуру не драл. По праздникам водки всегда давал. Хорошей водки, и колбас из Углича, и сдобы разной. Пряников для детворы. Пир горой. Никто голодным не уходил. Мы все поминаем его по субботам. Его и маменьку его покойную.
Вот как? Не знал
Да. Нешто мы не православные?
Ну-ну, гость похлопал Захара по руке.
А теперь в их имении сброд разный живет. Сначала всем управляла одна старуха. Покойная мать Владимира, говорят, ей всё отписала. Бывшей своей экономке. А потом были суды по каким-то долгам. Бабка та тоже померла. А в дом ихний въехал какой-то чиновник. Но он хозяйством совсем не занимается. Сад в запустении, пашни тоже. Они собирались имение на торги выставить, да никак казенные дела по долгам не закроют. Так всё быльем и поросло. Но яблоки там все равно отменные родятся. Сорта заграничные. Ребятишки иногда воруют. А этот прохиндей-чинуша не дает местным их собирать. Сам в имении ни черта не делает, зато яблоки отправляет ящиками в Москву.
Ну, да-с. А вот, говорят, что покойный барин был слишком охоч до женского полу. Что развратничал примерно? А? Что много девок попортил. Нет?
Девок? Ну, кто ж его знает. Так они же все его крепостные были. Это же еще до реформы всё было.
Ну, да. Крепостные. Так, раз крепостные, то можно?
А как же? Это его все бабы и были. Имеет право.
Ну да-с Ну, да-с. Ладно, это мы прояснили. Больше к вам вопросов нет. А потому я перейду сразу к делу. Мне надобно, чтобы ты, Захар, поджег старую помещичью баню. Спалил ее до угольев.
Это какую баню?
Ту, что за рощей, возле пруда стоит.
А помню. Заколочена она. Стоит до новых хозяев. Хоть и растащили из нее все вещи, однако, сам сруб еще крепкий. Еще сто лет простоит.
Вот и не надобно, чтобы он столько простоял. Сжечь его требуется. Дотла.
Да, зачем же барин? взмолился Захар. Разве я поджигатель или разбойник какой грех на себя такой брать. Да, там и дороги нынче все заметены. Не зги не видно.
Скоро луна ясная взойдет все будет, словно на ладони.
Так и зима ведь на дворе. Не займется пламя.
Керосин у тебя есть?
Есть дома. В сенях.
Вот и подольешь.
Ну, так
Чернявый достал из-за пазухи увесистый кошель и потянул за тесьму. Кожаный зев, стянутый шнурком, открылся, и прямо на Захара смотрели золотые монеты. Захар даже не встречал нигде такого чистого червонного золота. И в руках никогда не держал, и в глаза-то не видывал.
Да, здесь же целое состояние, прошептал он.
Ну Этот постоялый двор сможешь выкупить, и еще деньги останутся.
А не обманешь?
Слово даю. Как все исполнишь, так найдешь меня тут же и получишь свою награду. На, вот, возьми, франт достал одну монету, подкинул ее в воздухе так, что монета хищно блеснула чистотой червонного золота, и протянул ее ошалевшему Захару. Как вернешься, то весь кошелек будет твой, да к нему еще ящик водки или бурбона. Что пожелаешь.
Ну, коли так, то я быстро. Жди меня тут. Я побегу за керосином. А потом к старой бане, выпалил раскрасневшийся Захар. Я знаю к ней и короткий путь. Там есть одна дорожка, в обход рощи.
Давай-давай. Исполняй.
Когда темное декабрьское небо чуть посветлело перед рассветом, Захар Платонович вернулся в трактир. Выглядел он мокрым и уставшим.
Уф, аж вспотел весь, проговорил он, присаживаясь. Толстый нос уткнулся в рукав: Фу-ты, кажись, я керосином и гарью весь пропах. Нет?
Но его новый знакомый не ответил ему, а лишь скользнул по раскрасневшейся физиономии холодным взглядом угольно-черных глаз.
Ты все сделал, как я велел?
Все, господин хороший, робея, громким шепотом божился Захар.
В душе он очень боялся, что важный господин обманет его и не заплатит за выполненную работу.
Да, не крестись ты с брезгливостью поморщился столичный гость. Расскажи все толком, как оно было.
Я сходил домой и взял бутылку с керосином и спички. Хорошо, что моя Аксинька куда-то завихрилась на ночь глядя. Взял я бутылку и пошел. Ваша правда, что на небе луна появилась из-за тучек, да такая яркая, что весь лес, словно на ладони. Хорошо все видно было. Сначала чуть заплутал, правда. Бесы, видно, морочили, Захар хмыкнул. А после нашел узенькую тропку она окрест рощицы шла. Пришел к тому месту. Протоптал сквозь снег тропинку, и добрался до сруба. Облил все керосином и того
Хорошо загорелась?
Ого! Вспыхнула окаянная так, словно черти поддувало снизу открыли.
Когда горела, то на стенах ничего не было?
А что должно было быть?
Среди пламени цветы не лезли?
Какие цветы? оторопел Захар. Зима же.
Забудь. Это я так.
Пламя крепко занялось. На всю округу видно его было. Я все боялся, что с усадьбы увидят и пожарных вызовут.
Ваши пожарные находятся в соседней деревне. Все сгорит, пока они приедут.
Что верно, то верно. В общем, все мои опасения были напрасны никто меня не видал. Ни один человек к пожарищу не вышел.
Она дотла сгорела?
Ну, я уж до самых угольков-то ждать не стал. Видал только, что весь второй этаж обгорел, и вниз бревна провалились. Да и правду сказать, горело всё так сильно, будто я не бутыль керосину плесканул, а целую бочку. Как увидел, что первый этаж догорает, то я уж не стал рисковать, а побег до вас. Боялся, что рассветет скоро, и ненароком кто из деревенских меня увидит. За поджог ведь каторгу дают, жалобно добавил он. А ежели закуют меня в кандалы, то на кой мне и золото ваше. Так ведь?
Так, бесстрастно кивнул гость. На, держи. Ты заслужил его.
С этими словами черноволосый кинул на стол увесистый кошель. Золото грузно зазвенело. Захар протянул к узлу дрожащую руку.
Премного благодарствую, барин, вымолвил он.
Ступай
Но Захар держал в руках мятую шапку и топтался на месте.
А как насчет водки? спросил он робко и покраснел.
Иди до дому. Там у тебя в сенцах стоит ящик бурбона.
Как это, дома? Откуда же ты знаешь, где я живу?
Иди, говорю
Захар стоял в нерешительности.
И в трёх мирах я сжёг вертеп изрек он странную фразу.
И не успел Захар еще раз поблагодарить этого необычного человека, как тот встал и стремительно двинулся к выходу. На мгновение Захару показалось, что сей черноволосый господин не идет по грязному полу трактира, а парит, не касаясь его дорогими штиблетами. Он вылетел за дверь прямо на мороз, без верхней одежды, и с хрустальным звоном исчез в утренней морозной мгле.
* * *
Он пришел к ней в эту самую ночь, ночь перед Рождеством, чтобы попрощаться.
Любимая, как я и обещал, я сотру твою память. Когда ты проснешься, ты уже не будешь помнить обо мне. Совсем. Увы, но я вынужден это сделать, иначе ты будешь очень несчастной в этой жизни. А я этого не хочу. Я не оставлю тебя. И буду иногда навещать. Но ты не будешь об этом знать. Я хоть и демон, но буду хранить тебя не хуже твоих ангелов. Когда придет твой день и час, я появлюсь, и ты всё вспомнишь. И уж тогда сама решишь, с кем тебе быть. Что касается Володьки, то я постараюсь ограничить его визиты или сделать их тусклыми и ничего не значащими для тебя, как и большинство человеческих снов. Прощай, моя любовь
Он подлетел к ней лишь на мгновение и целомудренно поцеловал в мокрые от слез глаза. А после он сделал несколько шагов назад и растворился в пламени трепещущей свечи.
А дальше снова был сон.
В ночь перед Рождеством Глафира увидела огромное снежное поле, на котором стояли три деревянных сруба. Она знала, что это Его баня. Но в этом сне их почему-то было сразу три. И все три бани полыхали от огня, озаряя языками пламени всю округу. Все три сруба меж собой создавали на снегу странную пентаграмму, состоящую из невидимых светлых лучей. Алые протуберанцы взвивались яркими вспышками, уносясь к темному небу, на котором сияла огромная луна. От луны тоже шло круглое, словно обруч сияние это было лунное гало.
Даже во сне Глафира не могла оторвать от него восхищенного взгляда.
* * *
Наутро она проснулась совсем здоровая. Рядом в кресле дремал муж.
Сережа, что ты тут делаешь? с улыбкой спросила Глафира.
Я? А ты разве ничего не помнишь?
Нет. А что со мной было?
Ты сильно болела.
Странно. Но я себя хорошо чувствую и ужасно хочу есть. Попроси Малашу, сварить пшенной каши. Я голодная, словно волк.
Ну, слава богу! выдохнул Сергей. Будем сегодня праздновать Рождество.
* * *
Он брёл по бескрайнему полю, покрытому снегом. Брёл наугад босыми и горячими ногами. На плотном снежном одеяле шипели и таяли следы от его голых ступней. До рассвета оставалось совсем немного времени. Он шел и плакал, сложив на спине огромные белые крылья.
Глава 3
Пробуждение давалось с трудом глаза не хотели открываться. Они были мокрыми от слёз. В последнем сне ему привиделось огромное небесное гало. Сияющий обруч огибал ночную красавицу-луну. А ниже обруча из стороны в сторону раскачивалось гигантское зарево. Горели три дома. И всполохи яркого пламени долетали до самых небес. А на земле, на снежном и бескрайнем покрывале, в лихорадке и тоске метались серые немые тени.
Он смотрел и смотрел на пожарище, а его сердце сжималось от необъяснимой печали. Казалось, что в дикой пляске огня и в сухом треске бревен тонет его последняя надежда. В этом пожаре гибнет часть его самого. Его любовь и его память о прошлой жизни.
Он все-таки проснулся и тряхнул головой, отгоняя от себя тягостное видение. За окном серел местный день, не сулящий ничего нового.
Господи, как всё надоело прошептал он.
Не хотелось подходить и к шутовскому зеркалу. Ему было страшно даже представить те образы, кои могло сотворить противное зерцало, вникнув в его недавние приключения в неведомом темном городишке, где его вместе с друзьями чуть не изувечила мерзкая египетская ведьма. Владимир хотел было, проскользнуть мимо своего домашнего шута. Но в последний момент отчего-то передумал. Он решительно двинулся к трюмо и показал собственному отражению весьма характерный жест, крепко согнув в локте правую руку.
Ну, ты меня понял, да?
Зеркало не возражало.
Махневу даже показалось, что по серебристому овалу поплыли нежные сливочные облака на фоне невинного голубенького неба, а ниже зацвели луговые ромашки. В комнате запахло цветами.
То-то же! И не сметь злорадствовать. Иначе пойдешь в утиль. На задний двор.
Он спустился на первый этаж, прямо в столовую. Здесь царили чистота и порядок. Ничто не напоминало о том, что еще недавно здесь звучало фортепьяно, и сновали меж столами шустрые официанты. Ушел в небытиё его воображаемый ресторанчик, принесший ему помимо вкусных трапез, массу тревожных рандеву.
Полно, а был ли этот ресторанчик таким уж воображаемым? Ему не хотелось ныне вдаваться в какие-либо подробности своих недавних приключений. Он прошел и сел за обеденный стол. Есть вовсе не хотелось. Хотелось просто посидеть в тишине и посмотреть на пылающие в камине дрова. Дрова вспыхнули сами собой, уютно озарив мягким светом большую столовую. На мгновение Владимиру показалось, что он в комнате не один. Или как-то изменилась обстановка. Сначала он даже не понял, в чем дело. И только когда его взор скользнул по той стене, что находилась слева от него, он понял, что произошло.
В неглубокой нише, оклеенной шелковыми голландскими обоями, на которых висела рама с милым итальянским пейзажем, появилась беломраморная женская фигурка. Он вспомнил её. Это была скульптура из его недавнего миража. Впервые он заметил её по дороге в ресторанную уборную. Еще тогда эта скульптура поразила его пышностью женских форм, далеких от античных образцов, и живостью искусно исполненного мраморного лица.
Ба! воскликнул он. А статую из ресторана-то, зачем я умыкнул? Чай, она числится на балансе приснопамятного питейного заведения. Как же так? Отчего она не улетела вместе со всем миражом?
Он приблизился к белому изваянию и вновь уставился на него. Это была не совсем обычная статуя. Она была полностью изготовлена из каррарского мрамора и изображала собой довольно молодую и стройную девицу с весьма пышными формами. Девица стояла на небольшом постаменте, похожем на усеченную колонну. Поза рукотворной красавицы казалась довольно стремительной. Тонкие фалды невесомой ткани, исполненные искусным скульптором, мягко огибали роскошные женские формы. Одета статуя была в драпированную тунику, открывающую высокие наливные груди с торчащими сосками и нежную шею девицы. Прекрасным выглядело и лицо каменой дивы тонкие черты и густые, распушенные по плечам локоны, выдавали в ней породистую аристократку.