И когда Павле давали третий кусок, он сказал:
Ах, люблю я арбуз. Даже очень. Мне бабушка никогда не даёт его вволю поесть.
А почему? спросила мама.
Она говорит, что после арбуза у меня получается не сон, а сплошная беготня.
Правда, сказал папа. Вот поэтому-то мы и едим арбуз с утра пораньше. К вечеру его действие кончается и можно спокойно спать. Ешь давай, не бойся.
Я не боюсь, сказал Павля.
И мы все опять занялись делом, и опять долго молчали. И когда мама стала убирать корки, папа сказал:
А ты чего, Павля, так давно не был у нас?
Да, сказал я. Где ты пропадал? Что ты делал?
И тут Павля напыжился, покраснел, поглядел по сторонам и вдруг небрежно так обронил, словно нехотя:
Что делал, что делал Английский изучал, вот что делал.
Я прямо опешил. Я сразу понял, что всё лето зря прочепушил. С ежами возился, в лапту играл, пустяками занимался. А вот Павля, он время не терял, нет, шалишь, он работал над собой, он повышал свой уровень образования. Он изучал английский язык и теперь небось сможет переписываться с английскими пионерами и читать английские книжки! Я сразу почувствовал, что умираю от зависти, а тут ещё мама добавила:
Вот, Дениска, учись. Это тебе не лапта!
Молодец, сказал папа, уважаю!
Павля прямо засиял:
К нам в гости приехал студент, Сева. Так вот он со мной каждый день занимается. Вот уже целых два месяца. Прямо замучил совсем.
А что, трудный английский язык? спросил я.
С ума сойти, вздохнул Павля.
Ещё бы не трудный, вмешался папа. Там у них сам чёрт ногу сломит. Уж очень сложное правописание. Пишется Ливерпуль, а произносится Манчестер.
Ну да! сказал я. Верно, Павля?
Прямо беда, сказал Павля, я совсем измучился от этих занятий, похудел на двести грамм.
Так что ж ты не пользуешься своими знаниями, Павлик? сказала мама. Ты почему, когда вошёл, не сказал нам по-английски «здрасте»?
Я «здрасте» ещё не проходил, сказал Павля.
Ну вот ты арбуза поел, почему не сказал «спасибо»?
Я сказал, сказал Павля.
Ну да, по-русски-то ты сказал, а по-английски?
Мы до «спасибо» ещё не дошли, сказал Павля. Очень трудное пропо-ви-сание.
Тогда я сказал:
Павля, а ты научи-ка меня, как по-английски «раз, два, три».
Я этого ещё не изучил, сказал Павля.
Что же ты изучал? закричал я. За два месяца ты всё-таки хоть что-нибудь-то изучил?
Я изучил, как по-английски Петя, сказал Павля.
Ну как?
Пит! торжествующе объявил Павля. По-английски «Петя» будет «Пит». Он радостно засмеялся и добавил: Вот завтра приду в класс и скажу Петьке Горбушкину: «Пит, а Пит, дай ластик!» Небось рот разинет, ничего не поймёт. Вот потеха-то будет. Верно, Денис?
Верно, сказал я. Ну, а что ты ещё знаешь по-английски?
Пока всё, сказал Павля.
Арбузный переулок
Я пришёл со двора после футбола усталый и грязный, как не знаю кто. Мне было весело, потому что мы выиграли у дома номер пять со счётом 44:37. В ванной, слава богу, никого не было. Я быстро сполоснул руки, побежал в комнату и сел за стол. Я сказал:
Я, мама, сейчас быка съесть могу.
Она улыбнулась.
Живого быка? сказала она.
Ага, сказал я, живого, с копытами и ноздрями!
Мама сейчас же вышла и через секунду вернулась с тарелкой в руках. Тарелка так славно дымилась, и я сразу догадался, что в ней рассольник. Мама поставила тарелку передо мной.
Ешь! сказала мама.
Но это была лапша. Молочная. Вся в пенках. Это почти то же самое, что манная каша. В каше обязательно комки, а в лапше обязательно пенки. Я просто умираю, как только вижу пенки, не то чтобы есть. Я сказал:
Я не буду лапшу!
Мама сказала:
Безо всяких разговоров!
Там пенки!
Мама сказала:
Ты меня вгонишь в гроб! Какие пенки? Ты на кого похож? Ты вылитый Кощей!
Я сказал:
Лучше убей меня!
Но мама вся прямо покраснела и хлопнула ладонью по столу:
Это ты меня убиваешь!
И тут вошёл папа. Он посмотрел на нас и спросил:
О чём тут диспут? О чём такой жаркий спор?
Мама сказала:
Полюбуйся! Не хочет есть. Парню скоро одиннадцать лет, а он, как девочка, капризничает.
Мне скоро девять. Но мама всегда говорит, что мне скоро одиннадцать. Когда мне было восемь лет, она говорила, что мне скоро десять.
Папа сказал:
А почему не хочет? Что, суп пригорел или пересолен?
Я сказал:
Это лапша, а в ней пенки
Папа покачал головой:
Ах, вот оно что! Его высокоблагородие фон-барон Кутькин-Путькин не хочет есть молочную лапшу! Ему, наверно, надо подать марципаны на серебряном подносе!
Я засмеялся, потому что я люблю, когда папа шутит.
Это что такое марципаны?
Я не знаю, сказал папа, наверно, что-нибудь сладенькое и пахнет одеколоном. Специально для фон-барона Кутькина-Путькина!.. А ну давай ешь лапшу!
Да ведь пенки же!
Заелся ты, братец, вот что! сказал папа и обернулся к маме. Возьми у него лапшу, сказал он, а то мне просто противно! Кашу он не хочет, лапшу он не может!.. Капризы какие! Терпеть не могу!..
Он сел на стул и стал смотреть на меня. Лицо у него было такое, как будто я ему чужой. Он ничего не говорил, а только вот так смотрел по-чужому. И я сразу перестал улыбаться я понял, что шутки уже кончились. А папа долго так молчал, и мы все так молчали, а потом он сказал, и как будто не мне, и не маме, а так кому-то, кто его друг:
Нет, я, наверно, никогда не забуду эту ужасную осень, сказал папа, как невесело, неуютно тогда было в Москве Война, фашисты рвутся к городу. Холодно, голодно, взрослые все ходят нахмуренные, радио слушают ежечасно Ну, всё понятно, не правда ли? Мне тогда лет одиннадцать-двенадцать было, и, главное, я тогда очень быстро рос, тянулся кверху, и мне всё время ужасно есть хотелось. Мне совершенно не хватало еды. Я всегда просил хлеба у родителей, но у них не было лишнего, и они мне отдавали свой, а мне и этого не хватало. И я ложился спать голодный, и во сне я видел хлеб. Да что У всех так было. История известная. Писано-переписано, читано-перечитано
И вот однажды иду я по маленькому переулку, недалеко от нашего дома, и вдруг вижу стоит здоровенный грузовик, доверху заваленный арбузами. Я даже не знаю, как они в Москву попали. Какие-то заблудшие арбузы. Наверно, их привезли, чтобы по карточкам выдавать. И наверху в машине стоит дядька, худой такой, небритый и беззубый, что ли, рот у него очень втянулся. И вот он берёт арбуз и кидает его своему товарищу, а тот продавщице в белом, а та ещё кому-то четвёртому И у них это ловко так цепочкой получается: арбуз катится по конвейеру от машины до магазина. А если со стороны посмотреть играют люди в зелёно-полосатые мячики, и это очень интересная игра. Я долго так стоял и на них смотрел, и дядька, который очень худой, тоже на меня смотрел и всё улыбался мне своим беззубым ртом, славный человек. Но потом я устал стоять и уже хотел было идти домой, как вдруг кто-то в их цепочке ошибся, загляделся, что ли, или просто промахнулся, и пожалуйте тррах!.. Тяжеленный арбузище вдруг упал на мостовую. Прямо рядом со мной. Он треснул как-то криво, вкось, и была видна белоснежная тонкая корка, а за нею такая багровая, красная мякоть с сахарными прожилками и косо поставленными косточками, как будто лукавые глазки арбуза смотрели на меня и улыбались из серёдки. И вот тут, когда я увидел эту чудесную мякоть и брызги арбузного сока и когда я почуял этот запах, такой свежий и сильный, только тут я понял, как мне хочется есть. Но я отвернулся и пошёл домой. И не успел я отойти, вдруг слышу зовут:
«Мальчик, мальчик!»
Я оглянулся, а ко мне бежит этот мой рабочий, который беззубый, и у него в руках разбитый арбуз. Он говорит:
«На-ка, милый, арбуз-то, тащи, дома поешь!»
И я не успел оглянуться, а он уже сунул мне арбуз и бежит на своё место, дальше разгружать. И я обнял арбуз и еле доволок его до дому, и позвал своего дружка Вальку, и мы с ним оба слопали этот громадный арбуз. Ах, что это была за вкуснота! Передать нельзя! Мы с Валькой отрезали большущие кусищи, во всю ширину арбуза, и когда кусали, то края арбузных ломтей задевали нас за уши, и уши у нас были мокрые, и с них капал розовый арбузный сок. И животы у нас с Валькой надулись и тоже стали похожи на арбузы. Если по такому животу щёлкнуть пальцем, звон пойдёт знаешь какой! Как от барабана. И об одном только мы жалели, что у нас нет хлеба, а то бы мы ещё лучше наелись. Да
Папа отвернулся и стал смотреть в окно.
А потом ещё хуже завернула осень, сказал он, стало совсем холодно, с неба сыпал зимний, сухой и меленький снег, и его тут же сдувало сухим и острым ветром. И еды у нас стало совсем мало, и фашисты всё шли и шли к Москве, и я всё время был голодный. И теперь мне снился не только хлеб. Мне ещё снились и арбузы. И однажды утром я увидел, что у меня совсем уже нет живота, он просто как будто прилип к позвоночнику, и я прямо уже ни о чём не мог думать, кроме еды. И я позвал Вальку и сказал ему: