Тимур поднял голову. Ах, и тут, и тут не мог он ответить иначе, этот простой и милый мальчишка!
Он окинул взглядом товарищей, улыбнулся и сказал:
Я стою я смотрю. Всем хорошо! Все спокойны. Значит, и я спокоен тоже!
1940Всеволод Михайлович Гаршин
Лягушка-путешественница
Жила-была на свете лягушка-путешественница. Сидела она в болоте, ловила комаров да мошку, весною громко квакала вместе со своими подругами. И весь век она прожила бы благополучно конечно, в том случае, если бы не съел её аист. Но случилось одно происшествие.
Однажды она сидела на сучке высунувшейся из воды коряги и наслаждалась тёплым мелким дождиком.
«Ах, какая сегодня прекрасная мокрая погода! думала она. Какое это наслаждение жить на свете!»
Дождик моросил по её пёстренькой лакированной спинке; капли его подтекали ей под брюшко и за лапки, и это было восхитительно приятно, так приятно, что она чуть-чуть не заквакала, но, к счастью, вспомнила, что была уже осень и что осенью лягушки не квакают, на это есть весна, и что, заквакав, она может уронить своё лягушачье достоинство. Поэтому она промолчала и продолжала нежиться.
Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно поют или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фью-фью раздаётся в воздухе, когда летит высоко над вами стая таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят. На этот раз утки, описав огромный полукруг, спустились и сели как раз в то самое болото, где жила лягушка.
Кря, кря! сказала одна из них. Лететь ещё далеко: надо покушать.
И лягушка сейчас же спряталась. Хотя она и знала, что утки не станут есть её, большую и толстую квакушку, но всё-таки, на всякий случай, она нырнула под корягу. Однако, подумав, она решилась высунуть из воды свою лупоглазую голову: ей было очень интересно узнать, куда летят утки.
Кря, кря! сказала другая утка, уже холодно становится! Скорей на юг! Скорей на юг!
И все утки стали громко крякать в знак одобрения.
Госпожи утки! осмелилась сказать лягушка. Что такое юг, на который вы летите? Прошу извинения за беспокойство.
И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть её, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:
Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные тёплые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!
Они так кричали, что почти оглушили лягушку. Едва-едва она убедила их замолчать и попросила одну из них, которая казалась ей толще и умнее всех, объяснить ей, что такое юг. И когда та рассказала ей о юге, то лягушка пришла в восторг, но в конце всё-таки спросила, потому что была осторожна:
А много ли там мошек и комаров?
О! Целые тучи! ответила утка.
Ква! сказала лягушка и тут же обернулась посмотреть, нет ли здесь подруг, которые могли бы услышать её и осудить за кваканье осенью. Она уж никак не могла удержаться, чтобы не квакнуть хоть разик.
Возьмите меня с собой!
Это мне удивительно! воскликнула утка. Как мы тебя возьмём? У тебя нет крыльев.
Когда вы летите? спросила лягушка.
Скоро, скоро! закричали все утки. Кря, кря! Кря! Кря! Тут холодно! На юг! На юг!
Позвольте мне подумать только пять минут, сказала лягушка, я сейчас вернусь, я, наверное, придумаю что-нибудь хорошее.
И она шлёпнулась с сучка, на который было снова влезла, в воду, нырнула в тину и совершенно зарылась в ней, чтобы посторонние предметы не мешали ей размышлять. Пять минут прошло, утки совсем было собрались лететь, как вдруг из воды, около сучка, на котором она сидела, показалась её морда, и выражение этой морды было самое сияющее, на какое только способна лягушка.
Я придумала! Я нашла! сказала она. Пусть две из вас возьмут в свои клювы прутик, а я прицеплюсь за него посередине. Вы будете лететь, а я ехать. Нужно только, чтобы вы не крякали, а я не квакала, и всё будет превосходно.
Хотя молчать и тащить хоть бы и лёгкую лягушку три тысячи вёрст не бог знает какое удовольствие, но её ум привёл уток в такой восторг, что они единодушно согласились нести её. Решили переменяться каждые два часа, и так как уток было, как говорится в загадке, столько, да ещё столько, да полстолько, да четверть столько, а лягушка была одна, то нести её приходилось не особенно часто.
Нашли хороший, прочный прутик, две утки взяли его в клювы, лягушка прицепилась ртом за середину, и всё стадо поднялось в воздух. У лягушки захватило дух от страшной высоты, на которую её подняли; кроме того, утки летели неровно и дёргали прутик; бедная квакушка болталась в воздухе, как бумажный паяц, и изо всей мочи стискивала свои челюсти, чтобы не оторваться и не шлёпнуться на землю. Однако она скоро привыкла к своему положению и даже начала осматриваться. Под нею быстро проносились поля, луга, реки и горы, которые ей, впрочем, было очень трудно рассматривать, потому что, вися на прутике, она смотрела назад и немного вверх, но кое-что всё-таки видела, и радовалась, и гордилась. «Вот как я превосходно придумала», думала она про себя.
А утки летели вслед за нёсшей её передней парой, кричали и хвалили её.
Удивительно умная голова наша лягушка, говорили они. Даже между утками мало таких найдётся.
Она едва удержалась, чтобы не поблагодарить их, но, вспомнив, что, открыв рот, она свалится со страшной высоты, ещё крепче стиснула челюсти и решилась терпеть. Она болталась таким образом целый день: нёсшие её утки переменялись на лету, ловко подхватывая прутик. Это было очень страшно: не раз лягушка чуть было не квакала от страха, но нужно было иметь присутствие духа, и она его имела. Вечером вся компания остановилась в каком-то болоте; с зарёю утки с лягушкой снова пустились в путь, но на этот раз путешественница, чтобы лучше видеть, что делается на пути, прицепилась спинкой и головой вперёд, а брюшком назад. Утки летели над сжатыми полями, над пожелтевшими лесами и над деревнями, полными хлеба в скирдах; оттуда доносился людской говор и стук цепов, которыми молотили рожь. Люди смотрели на стаю уток и, замечая в ней что-то странное, показывали на неё руками. И лягушке ужасно захотелось лететь поближе к земле, показать себя и послушать, что о ней говорят. На следующем отдыхе она сказала:
Нельзя ли нам лететь не так высоко? У меня от высоты кружится голова, и я боюсь свалиться, если мне вдруг сделается дурно.
И добрые утки обещали ей лететь пониже. На следующий день они летели так низко, что слышали голоса.
Смотрите, смотрите! кричали дети в одной деревне. Утки лягушку несут!
Лягушка услышала это, и у неё прыгало сердце.
Смотрите, смотрите! кричали в другой деревне взрослые. Вот чудо-то!
«Знают ли они, что это придумала я, а не утки?» подумала квакушка.
Смотрите, смотрите! кричали в третьей деревне. Экое чудо! И кто это придумал такую хитрую штуку?
Тут лягушка уж не выдержала и, забыв всякую осторожность, закричала изо всей мочи:
Это я! Я!
И с этим криком она полетела вверх тормашками на землю. Утки громко закричали; одна из них хотела подхватить бедную спутницу на лету, но промахнулась. Лягушка, дрыгая всеми четырьмя лапками, быстро падала на землю; но так как утки летели очень быстро, то и она упала не прямо на то место, над которым закричала и где была твёрдая дорога, а гораздо дальше, что было для неё большим счастьем, потому что она бултыхнулась в грязный пруд на краю деревни.
Она скоро вынырнула из воды и тотчас же опять сгоряча закричала во всё горло:
Это я! Это я придумала!
Но вокруг неё никого не было. Испуганные неожиданным всплеском, местные лягушки все попрятались в воду. Когда они начали показываться из неё, то с удивлением смотрели на новую.
И она рассказала им чудную историю о том, как она думала всю жизнь и наконец изобрела новый, необыкновенный способ путешествия на утках; как у неё были свои собственные утки, которые носили её, куда ей было угодно; как она побывала на прекрасном юге, где так хорошо, где такие прекрасные тёплые болота и так много мошек и всяких других съедобных насекомых.
Я заехала к вам посмотреть, как вы живёте, сказала она. Я пробуду у вас до весны, пока не вернутся мои утки, которых я отпустила.
Но утки уж никогда не вернулись. Они думали, что квакушка разбилась о землю, и очень жалели её.
Максим Горький
Случай с Евсейкой
Однажды маленький мальчик Евсейка, очень хороший человек! сидя на берегу моря, удил рыбу. Это очень скучное дело, если рыба, капризничая, не клюет. А день был жаркий: стал Евсейка со скуки дремать и бултых! свалился в воду.
Свалился, но ничего, не испугался и плывет тихонько, а потом нырнул и тотчас достиг морского дна.
Сел на камень, мягко покрытый рыжими водорослями, смотрит вокруг очень хорошо!
Ползет не торопясь алая морская звезда, солидно ходят по камням усатые лангусты, боком-боком двигается краб; везде на камнях, точно крупные вишни, рассеяны актинии, и всюду множество всяких любопытных штук: вот цветут-качаются морские лилии, мелькают, точно мухи, быстрые креветки, вот тащится морская черепаха, и над ее тяжелым щитом играют две маленькие зеленые рыбешки, совсем как бабочки в воздухе, и вот по белым камням везет свою раковину рак-отшельник. Евсейка, глядя на него, даже стих вспомнил:
Дом, не тележка у дядюшки Якова
И вдруг слышит над головою у него точно кларнет запищал:
Вы кто такой?
Смотрит над головою у него огромнейшая рыба в сизо-серебряной чешуе, выпучила глаза и, оскалив зубы, приятно улыбается, точно ее уже зажарили и она лежит на блюде среди стола.
Это вы говорите? спросил Евсейка.
Я-а
Удивился Евсейка и сердито спрашивает:
Как же это вы? Ведь рыбы не говорят!
А сам думает: «Вот так раз! Немецкий я вовсе не понимаю, а рыбий язык сразу понял! Ух, какой молодчина!»
И, приосанясь, оглядывается: плавает вокруг него разноцветная игривая рыбешка и смеется, разговаривает:
Глядите-ка! Вот чудище приплыло: два хвоста!
Чешуи нет, фи!
И плавников только два!
Некоторые, побойчее, подплывают прямо к носу и дразнятся:
Хорош-хорош!
Евсейка обиделся: «Вот нахалки! Будто не понимают, что перед ними настоящий человек»
И хочет поймать их, а они, уплывая из-под рук, резвятся, толкают друг друга носами в бока и поют хором, дразня большого рака:
А он, свирепо шевеля усами, ворчит, вытягивая клешни:
Попадитесь-ка мне, я вам отстригу языки-то!
«Серьезный какой», подумал Евсейка.
Большая же рыба пристает к нему:
Откуда это вы взяли, что все рыбы немые?
Папа сказал.
Что такое папа?
Так себе Вроде меня, только побольше, и усы у него. Если не сердится, то очень милый
А он рыбу ест?
Тут Евсейка испугался: скажи-ка ей, что ест!
Поднял глаза вверх, видит сквозь воду мутно-зеленое небо и солнце в нем, желтое, как медный поднос; подумал мальчик и сказал неправду:
Нет, он не ест рыбы, костлявая очень
Однако какое невежество! обиженно вскричала рыба. Не все же мы костлявые! Например мое семейство
«Надо переменить разговор», сообразил Евсей и вежливо спрашивает:
Вы бывали у нас наверху?
Очень нужно! сердито фыркнула рыба. Там дышать нечем
Зато мухи какие
Рыба оплыла вокруг него, остановилась прямо против носа, да вдруг и говорит:
Мух-хи? А вы зачем сюда приплыли?
«Ну, начинается! подумал Евсейка. Съест она меня, дура!..»
И, будто бы беззаботно, ответил:
Так себе, гуляю
Гм? снова фыркнула рыба. А может быть, вы уже утопленник?
Вот еще! обиженно крикнул мальчик. Нисколько даже. Я вот сейчас встану и
Попробовал встать, а не может, точно его тяжелым одеялом окутали ни поворотиться, ни пошевелиться!
«Сейчас я начну плакать», подумал он, но тотчас же сообразил, что плачь не плачь, в воде слез не видно, и решил, что не стоит плакать, может быть, как-нибудь иначе удастся вывернуться из этой неприятной истории.
А вокруг господи! собралось разных морских жителей числа нет!
На ногу взбирается голотурия, похожая на плохо нарисованного поросенка, и шипит:
Желаю с вами познакомиться поближе
Дрожит перед носом морской пузырь, дуется, пыхтит, укоряет Евсейку:
Хорош-хорош! Ни рак, ни рыба, ни моллюск, ай-я-яй!
Погодите, я, может, еще авиатором буду, говорит ему Евсей, а на колени его влез лангуст и, ворочая глазами на ниточках, вежливо спрашивает:
Позвольте узнать, который час?
Проплыла мимо сепия, совсем как мокрый носовой платок: везде мелькают сифонофоры, точно стеклянные шарики, одно ухо щекочет креветка, другое тоже щупает кто-то любопытный, даже по голове путешествуют маленькие рачки, запутались в волосах и дергают их.
«Ой, ой, ой!» воскликнул про себя Евсейка, стараясь смотреть на всё беззаботно и ласково, как папа, когда он виноват, а мамаша сердится на него.
А вокруг в воде повисли рыбы множество! поводят тихонько плавниками и, вытаращив на мальчика круглые глаза, скучные, как алгебра, бормочут:
«Дуры! обиженно думает Евсейка. У меня по русскому языку в прошлом году две четверки было»
И делает такой вид, будто он ничего не слышит, даже хотел беззаботно посвистеть, но оказалось нельзя: вода лезет в рот, точно пробка.
А болтливая рыба всё спрашивает его:
Нравится вам у нас?
Нет то есть да, нравится!.. У меня дома тоже очень хорошо, ответил Евсей и снова испугался:
«Батюшки, что я говорю?! Вдруг она рассердится, и начнут они меня есть»
Но вслух говорит:
Давайте как-нибудь играть, а то мне скучно
Это очень понравилось болтливой рыбе, она засмеялась, открыв круглый рот так, что стали видны розовые жабры, виляет хвостом, блестит острыми зубами и старушечьим голосом кричит:
Это хорошо поиграть! Это очень хорошо поиграть!
Поплывемте наверх! предложил Евсей.
Зачем? спросила рыба.
А вниз уже нельзя ведь! И там, наверху, мухи.
Мух-хи! Вы их любите? Евсей любил только маму, папу и мороженое, но ответил:
Да
Ну что ж? Поплывем! сказала рыба, перевернувшись головой вверх, а Евсей тотчас цап ее за жабры и кричит:
Я готов!
Стойте! Вы, чудище, слишком засунули свои лапы в жабры мне
Ничего!
Как это ничего? Порядочная рыба не может жить не дыша.
Господи! вскричал мальчик. Ну, что вы спорите всё? Играть так играть
А сам думает: «Лишь бы только она меня немножко подтащила наверх, а там уже я вынырну».
Поплыла рыба, будто танцуя, и поет во всю мочь:
Маленькие рыбёшки кружатся и хором орут:
Плыли, плыли, чем выше тем всё быстрее и легче, и вдруг Евсейка почувствовал, что голова его выскочила на воздух.
Ой!
Смотрит ясный день, солнце играет на воде, зеленая вода заплескивает на берег, шумит, поет. Евсейкино удилище плавает в море, далеко от берега, а сам он сидит на том же камне, с которого свалился, и уже весь сухой!
Ух! сказал он, улыбаясь солнцу, вот я и вынырнул.
Виктор Драгунский
Денискины рассказы
Англичанин Павля
Завтра первое сентября, сказала мама, и вот наступила осень, и ты пойдёшь уже во второй класс. О, как летит время!
И по этому случаю, подхватил папа, мы сейчас «зарежем арбуза»!
И он взял ножик и взрезал арбуз. Когда он резал, был слышен такой полный, приятный, зелёный треск, что у меня прямо спина похолодела от предчувствия, как я буду есть этот арбуз. И я уже раскрыл рот, чтобы вцепиться в розовый арбузный ломоть, но тут дверь распахнулась, и в комнату вошёл Павля. Мы все страшно обрадовались, потому что он давно уже не был у нас, и мы по нём соскучились.
Ого, кто пришёл! сказал папа. Сам Павля. Сам Павля-Бородавля!
Садись с нами, Павлик, арбуз есть, сказала мама. Дениска, подвинься.
Я сказал:
Привет! и дал ему место рядом с собой.
Он сказал:
Привет! и сел.
И мы начали есть, и долго ели, и молчали. Нам неохота было разговаривать. А о чём тут разговаривать, когда во рту такая вкуснотища!