Она имеет отношение к осознанию наших собственных допущений. Наши бессознательные допущения не видимы нам до тех пор, пока кто-то не бросит им вызов, а Пеладан был рожден, чтобы бросать вызов. Да, он действительно верил некоторым из своих нелепых утверждений, но еще его целью было вызвать раздражение. Неутомимый читатель может сгоряча швырнуть книгу на пол, чтобы остановиться и понять, что же происходит в его душе и мыслях: что в вас так сильно восстает против его идей? Может быть, просто оскорбленные чувства умоляют о защите? Но они действительно ваши? Что для вас важнее: защищать старые убеждения или видеть реальность, как она есть? Нужно ли отвергнуть одно, чтобы достичь другого?
Процесс примирения с возмутительными идеями Пеладана может потребовать времени и размышлений, но это бесценная подготовка для борьбы с институтами, более опасными, чем оскорбительная книга. Если читатель полностью погрузится в текст, это поможет ему лучше познать себя, не говоря уже об умении ориентироваться в ситуации.
Хотя большинство возмутительных утверждений Пеладана носят намеренный характер, одно из них неприемлемо для читателей начала XXI века настолько, насколько он даже не мог предвидеть: Пеладан был убежден, что мужчины превосходят женщин, так как последним не хватает интеллекта. Сегодня большинство считает это утверждение абсолютно несправедливым, сексистским и полностью неприемлемым основанием для полной несостоятельности.
Но, прежде чем двинуться дальше, следует подчеркнуть, что он не был женоненавистником. Его слова и факты биографии доказывают, что он достаточно уважительно относился к женщинам и восхищался некоторыми из них так же, как некоторые из них восхищались им.
Как в таком случае мог человек доброй воли написать такую вопиющую клевету?
Его идеи о недостатке у женщин умственных способностей отчасти были обусловлены социальными обычаями, которые ограничивали доступ женщин к высшему образованию, в то время как университетское образование было единственным эталоном того, что французы XIX века считали «интеллектом». Во Франции XIX века молодые мужчины и женщины высшего общества были почти полностью изолированы друг от друга. С начала школьного образования в возрасте семи лет и до его окончания в возрасте около 20 лет женщины, которых видел мальчик, были либо старыми, либо «не достойными уважения», если только у него не было сестер. И даже когда он вступал в общество взрослых, его контакты с женщинами его социального окружения ограничивались весьма условными ситуациями. У Пеладана не было сестер, и к тому времени он еще не был женат, поэтому неудивительно, что его представления об умственных способностях женщин основывались на неполных и недостаточных сведениях.
Конечно, он не был лишен того мужского высокомерия, которое являлось гендерным эквивалентом национализма, который был очень силен в его эпоху.
Представления Пеладана о женщинах также во многом были обусловлены оккультной теорией. Будучи последователем каббалистического учения, Пеладан читал источники и прислушивался к авторитетам, предлагающим тщательно разработанную и проверенную временем доктрину, объясняющую, что женщинам, согласно их природе и Божественному провидению, не хватает душевных качеств, соответствующих интеллекту. Однако эти доктрины оставляли место величию женщин, хотя и в иных формах, нежели величие мужчины.
Поскольку книга «Как стать магом» адресована прежде всего молодым мужчинам, эти идеи не обсуждаются в ней подробно. Говоря с молодыми мужчинами о женщинах, Пеладан более всего стремился предупредить их об опасностях необдуманных сексуальных связей и брака, во многом по тем же причинам, по которым церковь требовала безбрачия от духовенства: семейные обязательства и прочие обстоятельства могут помешать им следовать выбранному курсу.
Обращаясь к женщинам, он написал нечто подобное «Как стать феей» (Comment on devient fée, 1893), где также дает совет молодым женщинам, призывая не принимать изображение их в качестве сексуальных объектов или подобное отношение к себе, даже предлагая тактики для защиты от сексуального насилия. В этой книге он утверждает, что женщины, так же как и мужчины, должны освободиться от разрушительного влияния социальной среды, чтобы развивать индивидуальность души. Сфера деятельности женщин, как и мужчин, искажена общественным безумием; Пеладан бросает вызов сентиментальным представлениям о женщинах как об «ангелах домашнего очага» и воплощении любви и разрушает эти стереотипы, используя те же возмутительные выражения, в которых он говорил о журналистике и политическом лицемерии. В этом он предвосхитил феминистов середины XX века, утверждавших, что женщин унизили и загнали в капкан, «возведя их на пьедестал». Отношение Пеладана к женщинам никак нельзя назвать просвещенным, но он не был женоненавистником. В своих представлениях о способностях и возможностях женщин он ориентировался на ту ветвь феминизма, которая подчеркивает необходимость уважать желание некоторых женщин выбирать традиционные женские роли, а также необходимость переоценки «работы женщин», признавая, что ее огромную значимость невозможно измерить в цифрах.
Мы не обязаны разделять идеи Пеладана о недостатке умственных способностей у женщин, но можем обернуть их в свою пользу, воспринимая как яркую иллюстрацию опасности заурядного мышления: «То, что известно всем» может казаться самоочевидным в определенном окружении, но в будущем это может считаться нелепым или даже опасным. То, что такой незаурядный человек, как Пеладан, стремился увековечить идеи, которые мы сейчас считаем возмутительной глупостью, попросту демонстрирует, как трудно бывает оставаться в стороне от безумия, свойственного определенной эпохе и окружению. Если мы будем видеть эти ловушки в книге, а не в собственной жизни нам крупно повезло.
Учитывая все вышесказанное, представления Пеладана о женщинах вызывают у читателей XXI века ужас, который не намного сильнее, чем ярость читателей в 1893 году, вызванная его взглядами на религию, демократию, патриотизм и милитаризм. Думаю, он бы с восторгом воспринял идею снова поднять шум через столетие после своей смерти.
В 1892 году Пеладан рисовал в своем воображении Орден Розы и Креста Храма и Грааля как группу дисциплинированных молодых людей идеалистов, которые на пороге XX века могли бы достичь примерно того же, чего достигли тамплиеры в XI веке: освобождения Святой земли от неверных. Время, возраст и горький опыт со временем избавили его от многих иллюзий, чаяний и дерзости. Но руководство, которое он написал в 1892 году и прописал в нем идеалы своего нового ордена, было создано в страстной надежде, что могут случиться великие свершения. Неподдельное стремление к красоте и мудрости и неиссякаемая энергия смелого, решительного и дерзкого молодого человека пульсируют в книге «Как стать магом», наполняя ее заразительной силой, которой часто недостает более зрелым его работам.
Хочу поблагодарить Джона Майкла Грира за то, что он показал мне, кто такой маг, и познакомил меня с книгой Пеладана. Также нужно отдать должное Элисии Галло и Жану-Луи де Бьязи, каждый из них заслуживает благодарности и моей глубокой признательности за проделанную работу, чтобы эта книга стала доступной и понятной англоязычным читателям. Знания и опыт, которые они привнесли в этот проект, компенсировали то, чего мне не хватало, а их терпение и ободрение сделали возможным появление англоязычной версии книги «Как стать магом», которая отдает должное собственной эрудиции Пеладана и надеждам, которые он возлагал на эту книгу.
Книга «Как стать магом», написанная автором в возрасте 35 лет, еще не прошла все испытания временем, но мудрость, которую он собрал в этой книге, выдержала испытание трех тысячелетий. Есть правда, которую легче сказать и услышать сейчас, чем во времена Пеладана, но есть и другая, очень важная правда, которую можно было сказать в 1893 году и почти невозможно сказать в начале XXI века. И Пеладан говорит всю эту правду да, он действительно ее говорит! и именно это делает книгу «Как стать магом» очень ценной. От мудрости Пифагора до дружеского совета о том, как выбирать себе занятие, друзей и супругу все применяется на практике, не забывается и повторяется, ведь это дает реальным людям свободу, необходимую, чтобы стать магом.
Пусть же она станет таковой и для вас!
К. К. Альберт
Графу Антуану де Ларошфуко[1]
Старшему настоятелю храма,
архонту Ордена Розы и Креста
Брат по общему делу!
Ваше древнее и благородное имя, да воссияет оно на обложке сей достопочтенной книги. Разумеется, клянусь своей самой крепкой дружбой и официально выражаю вам свое восхищение.
Ваши заслуги в воссоздании Ордена Розы и Креста Храма огромны: они превосходят мои собственные.
Я подарил вам идею воинствующего совершенства, и вы ее восприняли.
Во время недавнего негодования в печати судьба, которая обильно посылала мне как победы, так и поражения, распорядилась так, чтобы вы прочли мои публикации об искусстве; и вы заново открыли эстетическое в себе в слове и в действии.
Казалось, с самой первой нашей встречи каждый из нас поверял другому свои мысли. Нам хватило нескольких часов, чтобы составить из наших слов пакт, в котором содержалась вся культура Западной Европы.
Ваш энтузиазм обернулся смелостью, которую редко встретишь в нашей стране. С каким невозмутимым спокойствием вы приняли боевое крещение дьявольское таинство, которое Париж возлагает на всех рыцарей света!
Будучи потомком почти полностью исчезнувшей человеческой расы, без родины, без престижа, я просто вынужден был стать великим, рискуя не стать никем вовсе.
Но вы, кому все блага были дарованы с колыбели, могли бы провести жизнь, как любой из де Орлеан[2], перемещаясь из конюшни в гостиную, занимаясь лишь спортом или любовными похождениями, подобно вашему окружению.
Но нет! Искусство открыло вашему всевидящему взору единственную аристократию, и, используя свои средства, вы проявили талант творца; вы, кому ваше благородное происхождение позволяло красивую бездеятельность.
И здесь начинается достоинство, которое вы обратили в славу.
Именно тогда, на горизонте вашего ума, вам вдруг стало ясно, что о людях, времени и месте можно судить как о достойных или нет по тому, как они умеют восхищаться красотой.
Вами овладела одна лишь страсть; она захватила вашу душу и подняла ее в царство возвышенного.
Мы соединяем руки не в подражание друг другу, но во имя света, чтобы принять Розу и Крест.
Доставить священную гробницу туда, откуда со времен Ренессанса была изъята красота спасения, защитить паломников, которые до сих пор несут щиты идеализма, и сберечь образ небес перед лицом эпохи: таково дело, для которого два наших существа соединились в едином порыве.
Между благородной идеей создания Байройта и движением Розы и Креста, так же как и между вами и Людвигом Баварским[3], существует явное сходство.
И там, и здесь идея прославления интеллектуальной культуры проявляется согласно одной и той же формуле:
«Религия становится искусством, чтобы говорить с массами искусство становится религией, чтобы говорить с избранными».
Байройт храм единственного гения, а Людвиг Баварский любил искусство лишь в одной форме и в одном уникальном произведении.
Что касается совершенства театральной формы, о котором я мечтал, я не смогу достичь магии гения из Ванфрида[4]; даже вы еще долго не сможете осуществить беспрецедентную идею Байройта.
Но, подобно тому как я достиг уровня, где моя собственная работа является для меня лишь властью посвятить себя эстетике в других, служить ей и указывать путь; точно так же вы любите красоту мистически и божественно.
Роза и Крест Храма прославляют не просто ритуал искусства или художника, но и весь культ всех искусств и всех мастеров.
В этом его красота, и отсюда исходит его сила.
Тщательность при выборе средств и мудрость перед лицом соблазна вечно ждать подходящего момента могут помешать осуществиться великому эстетическому начинанию 1892 года[5].
Не важно! Впервые за 30 лет будут представлены изящные искусства слуги строгой метафизики; традиционные по своей сути и все же современные, актуальные, авангардные, предпочтительно любые новые техники, не противоречащие нормам магии.
Обещаю, что вас будут помнить и почитать в грядущие века за это начинание, которое, без сомнения, у обывателя вызовет лишь смех.
В свете этого, великий настоятель, ваша роль даже более благородна, чем Людвига II, который возвел храм полубогу, в то время как вы, безусловно, воздвигли пантеон всем проявлениям красоты и открыли убежище для всех посвященных.
Роза и Крест Храма дарят божественную милость таким, как Синьорелли[6] и Палестрина[7], Марсилио[8] и Оливе[9], воссоздающим свои алтари, разоренные или опустошенные; а также служат новым путеводным светом для молодых навигаторов вечного Арго, спасительным маяком, который на Востоке называют магией, в Греции Элевсином и Римом для христиан, живших до 1600 года.
Каждое слово обретает разум и сердце, когда оно становится плотью и манифестом; если мой остаточный интеллект и страдания за идеал достойны огромной чести стать разумом ордена, то вы, благодаря возвышенному энтузиазму, который движет вами, вы сердце, любящее сердце Розы и Креста.
Вы эстетический Зигфрид[10], который убьет дракона реализма. Или, скорее, поскольку католицизм направляет наши усилия, подобно тому как символизм направляет усилия Вагнера, вы не тот, кого Виньи[11] будет презирать как своих потомков, так ярко выделяетесь в истории вашего благородного дома; вы кавалер Монтсальват[12], посланник Грааля.
Да, и тост за Гурнеманца[13], я перед вами в долгу. Напрасно Фальсоты и Фафнеры, Аберики и Мимы, Тельрамунды и Ортруды[14] соединяют грязные руки, пытаясь вас остановить, возвышая свои скрипучие голоса и пытаясь заглушить вашу молитву.
Смотрите, смотрите, как разворачивается Beauseant[15] в черном и белом, горит Святой Грааль и крестообразная роза трепещет в такт с крыльями Святого Духа, который дарит ей вдохновение.
На белой мантии бессвязная болтовня журналистов становится серебряной каймой; в каждой битве чудо Грааля сияет еще ярче, и роза чарует крест, утешая его своим ароматом.
О, мой благородный собрат, кучка журналистов тяжело дышит нам в спину вам страшно? Нет, просто смешно!
О, неугомонные маловеры, каким бы ни был результат наших усилий здесь, на Земле, он виден на небесах во веки веков.
В ином мире архангел Артур примет нас за круглым столом Параклита[16].
Ваша слава, мой друг, в руках ангелов, а не умников.
С безмятежностью, какой может озарить работу смертного лишь луч святого духа; именем Иосифа Аримафейского, нашего отца в вере, именем Данте, нашего отца в мысли, именем Гуго де Пейна[17], нашего отца в действии: вам, который пришел, когда идеализм сдался на милость злословию нашего века, я дарую вам вечную славу Лоэнгрин[18] идеала!
Царь Мардук Пеладан
Париж, октябрь 1891 года
Молитва Святого Фомы Аквинского
Перед началом чтения очень уместна, дабы уберечь читателя от возможных ошибок этой книги