Обыкновенная форма, у нас все такую носят, ухмыльнулся Димка.
Ты, что рядовой?
Ну да, солдат. В генералы ещё не вышел.
Все в белых рубашках ходят? Что это за армия такая?
Праздник у нас сегодня, день рождения части. Вот и нарядили в белые рубашки. А так, у нас всё серое, как эти штаны.
А, фуражка белая, это что вторая?
Это не фуражка, белый колпак поверх фуражки натягивается. Чтобы можно было постирать. Тоже часть парадной формы.
Так почему форма офицерская, ты, что ли блатной какой-то? в этот момент я увидел, что Танечка смотрит на Димку восхищёнными глазами. Получается, что я тут перед ней Димку рекламирую. Он особенный, прям офицер весь из себя! Тфу, дура.
Потому, что батальон каждый день патрулирует город. Для жителей мы не солдаты, а милиция. Форма не офицерская, а милицейская, обыкновенная. В казарме в другой форме ходим. Чего ты к этому привязался, форма и форма, какая разница? Завидуешь что-ли? Давай о тебе поговорим, как ты тут? Тоже в городе оставили служить? Тоже художником?
Пришлось рассказать, как я оказался в госпитале, и что служить мне ещё только предстоит. А куда заметут, неизвестно. Может, куда-нибудь к белым медведям. Папаши-то у меня такого нет, как у Димки.
Ну, ты рисуешь, работаешь?
Рисую, здесь в госпитале. А то бы вообще с ума сошёл от скуки. А с работой, никак. Я же думал, в армию заберут, кто меня на работу возьмёт.
Здесь, что мастерская есть?
Какая мастерская, мать блокнот принесла, большой. Карандашом рисую, и углём иногда. Рисую портреты в основном, солдат, медсестёр. Для себя, чтобы навык не терять.
А, можно посмотреть? подала голос Танечка.
Да, покажи, подхватил Димка.
Посмотреть? Можно, почему нет. Сейчас принесу.
Пока шёл в палату за блокнотом переваривал услышанное. Димка, значит, остался в городе. Здесь служит. Но почему он не в казарме. Что это за служба такая, с девчонкой подмышкой. Я бы, так тоже служил. Ни хрена себе. Ещё и форма офицерская, не стыдно по улице пройти. Вспомнился забавный случай. Когда ложился в госпиталь, было холодно и солдаты ещё в шинелях ходили. У одного внизу шинели была грубо и неровно пришита полоса такого же материала, как сама шинель, что выглядело очень нелепо. Как потом рассказали, солдату выданная ему шинель не понравилась, показалась слишком длинной. И он снизу её обрезал. Это увидел его командир и приказал отрезанные куски пришить на место. Теперь, парню два года нужно ходить в таком нелепом наряде, и только ленивый не спрашивал, что всё это значит? И звали его все, не иначе как «обрезанный».
Ну вот, смотрите, отдал я мой рисовальный блокнот в руки Димке, слушай, а вам там, в вашей части, художники не нужны? Я бы тоже не прочь в городе остаться.
Я представил себе, как иду в офицерской форме, а не в обрезанной шинели, под ручку с барышней, вот с таким же декольте.
Знаешь, я впечатлён. Нет, я восхищён, ты настоящий талант! Ты растёшь! Димка переворачивал страницы моего альбома, а Танечка с восторгом смотрела то на рисунки, то на меня. Её больше не смущал мой зачуханный вид и больничный халат.
Я так не смогу, продолжал восхищаться Димка, портреты очень сильные, такие все образные.
Скажите, Дима, а сколько времени Вам нужно, что бы такой портрет нарисовать? снова подала голос Танечка.
По-разному бывает. Иногда минут 10, иногда больше. Как пойдёт. Я заметил, что это зависит от моего состояния и настроения.
А сейчас, сможете нарисовать, вот Диму, например? Смотрите, какая у него шикарная фуражка, глаза Танечки горели, щёчки порозовели.
Видно было, что девушка смущалась. А она хороша, очень хороша, подумал я.
Чего фуражку рисовать, они все одинаковые. Я рисую то, что меня впечатляет. Не знаю почему. Смотрю, а руки сами к блокноту тянутся. Вот Вас, я бы нарисовал. Хотите?
Хочу, конечно, хочу!
Ладно, сядьте вот сюда. А ты не подглядывай, я не люблю, когда под руку, сказал я Димке, сядь рядом с Танечкой.
Все, наконец, расселись. Декольте мешало сосредоточиться. Хотелось рисовать только эту часть. Какого чёрта, нарисую не лицо, а портрет до пояса, с руками.
Так ты не ответил, вам там художники не нужны? начав рисовать, спросил я Димку.
Нет, вроде не нужны, пока. Я же, художник. Хотя работы, скажу тебе, там до хрена, и она никогда не кончается.
Ну, понятно, место занято. Тобой занято. Как всегда ты передо мной, тут-как-тут. И никак от тебя не избавиться.
То оформления бесконечные, продолжал Димка, то какие-то лозунги, даже карты приходилось рисовать. А вот за Аллею Славы, я пока браться не хочу. Там портреты героев нужно рисовать. Заставляют, рисуй, говорят. А я, тяп-ляп не хочу. Вот бы тебя, на эту работу.
Меня-бы, говоришь, но ведь место-то занято. Издеваешься сволочь, к горлу снова подкатилась уже забытая обида.
Кстати, если ты в армии сейчас, то почему ты не в казарме, а разгуливаешь по городу, да ещё с девушкой. Там у вас все, так разгуливают?
Нет, все не разгуливают. Только когда патрулируют, в город выходят. А так, в казарме сидят. Я же художник, да ещё при штабе прикомандирован. Поэтому хожу куда хочу, без ограничений.
А цель какая, ходить без ограничений? Неужели никто не контролирует?
Нет, не контролируют. Дают задания, а я выполняю. Все довольны.
А, если, военный патруль остановит? Спросят, где увольнительная? Я от солдат слышал, что за такое могут и на губу.
Да кто же милиционера остановит? Меня ни разу не останавливали. Но если остановят, я бумажку покажу, у меня есть. Вот смотри, тебе первому показываю. Никто никогда не спрашивал. Это на крайний случай.
На маленьком, сложенном вдвое листочке белой бумаги было написано, что Димке разрешается ходить где угодно, и когда угодно, без всяких ограничений, якобы он выполняет важное задание. Подписано, генералом МВД и припечатано большой круглой печатью.
Да, убедительно. Это за что же такие бумажки дают? А что это за задание такое ты выполняешь, если не секрет, конечно?
Бывают задания, но ничего особенного. Думаю, бумажку дали потому, что иногда начальство даёт личные поручения. Типа, отнести что-нибудь жене начальника. Не хотят, чтобы меня с этим задержали, случайно.
Это, что же такое, например.
Да, ерунда всякая. Последний раз, полковник поручил проявить фотоплёнку и отпечатать карточки. Ну, я в город отнёс, отпечатали. А там, жена полковника и две его дочки, на пляже, в купальниках. Просто не хотят, чтобы посторонние видели. Вот и весь секрет. А однажды, поручили сделать керамическую бляху на могилу какой-то женщины. Видно чья-то мать. Ты, говорят, художник, вот, говорят и сделай.
А, как же ты должен такое сделать?
Как, как, отнёс в Бытовую фотографию и заказал. И все довольны. Хвалят. Такие вот задания. Зато, я сплю дома.
Как? Ты спишь не в казарме?
Дома сплю. Кровать, у меня в казарме, конечно есть. Но сплю, в основном дома. Правда, обещают в части мастерскую оборудовать. Тогда, в город меньше нужно будет ходить.
Вот это служба. Спит дома. Там, наверное, Танечку, со всех сторон рисует. А я здесь, в палате на восемь человек, два месяца безвылазно. Почему всё ему, всю жизнь такая халява ломится?
А, что это за парни в окнах, на нас смотрят? вдруг спросила Танечка.
Действительно, в каждом окне торчало по две, а то и по три головы. Хотя окна были закрыты, лица были хорошо видны. Понятно, что все они таращились на Танечку, единственную здесь девушку в ярком платье, с накрашенными губами и сексапильными формами.
О, я забыл, Вам Танечка привет передаёт всё инфекционно-венерическое отделение. Помашите им ручкой, они будут очень рады, пошутил я, но увидев оцепеневшую Танечку, сам помахал им рукой.
На этот мой жест за окнами оживились, стали что-то выкрикивать в форточки. А за некоторыми откровенно паясничали и строили рожи.
Дима, пойдём отсюда, разволновалась Танечка. А Димка шутку оценил, и заржал в полный голос.
Портрет свой, не хотите посмотреть? Я закончил.
Портрет? Да, пожалуйста, покажите.
На рисунке, обнажённая по пояс Танечка, слегка наклонив голову и глядя с портрета блудливыми глазами, слегка приоткрыв рот и высунув кончик языка, двумя руками прикрепляла большую розу к волосам. Её формы я изобразит так, как себе их представлял, глядя на декольте. Увидев рисунок, Димка остолбенел, а Танечка покраснела и смутилась.
Вы, это в казарму понесёте? выдавила Танечка.
За такое, можно и по морде! добавил Димка.
Не надо, по морде, отдайте рисунок, строго сказала Танечка.
Сейчас же порви, при мне! наступал Димка.
Не надо рвать, просто отдайте мне, пожалуйста, уже умоляла Танечка.
Конечно, возьмите, я вырвал лист из блокнота и протянул ей, извините, не обижайтесь. Хотел пошутить. Глупо получилось.
Она молча разглядывала рисунок, затем бережно свернула его в трубку и подняла глаза. В них была рабская покорность. Так, наверное, смотрит кролик на удава, подумал я.
Спасибо. Дима, пойдём, опустив глаза, молвила Танечка.
Обиделась, подумал я, ну и наплевать. Нечего ко мне своих девок водить.
Глава-12 Догнать и перегнать
Визит Димки перевернул во мне всё. Я был полон злости и возмущения от преследовавшей меня несправедливости. Мало того, что из моей жизни, из-за мононуклеоза, выбрасывались не два, а целых три года на бессмысленную муштру и беготню. Так ещё и зашлют, куда Макар телят не гонял. А часть, вон она, в трёх кварталах. Я тоже дома спать хочу, и девок тискать хочу. Ночью мне снилось, как я запускаю обе руки в Танечкино декольте, а она улыбается, Вы такой талант, Дима!
Я забросил свой альбом и мучительно искал решение. Ничего лучше не придумав, пришёл к КПП части и долго смотрел, на входящих и выходящих, пытаясь понять, кто есть кто. Убедившись, в бесполезности этого занятия, хотел было уже уходить. Но напоследок всё же сделал попытку.
Я художник, мне сказали прийти, а я не знаю, куда идти дальше. И имя офицера не помню, обратился я к дежурному на КПП.
Художник? Тебе, наверное, в Политотдел. Сейчас позвоню. Жди здесь.
Минут через пятнадцать появился старший лейтенант.
Вы по какому вопросу, молодой человек? Вас кто прислал?
Мне военкомате сказали, что вам в часть нужен художник. Вот я и пришёл.
Художник? Из военкомата прислали? Странно, нам вроде художники не нужны.
Не знаю, сказали прийти. Мне через два месяца в армию идти.
Так ты призывник?
Да, я художник. У меня диплом есть, вот посмотрите.
Хм, может, это начальник политотдела заявку подавал? Как же он без меня, старший лейтенант крутил в руках мой диплом из училища, пытаясь сообразить, что всё это значит, дежурный, дай лист бумаги и чем записать. А ты, вот что, запиши мне все свои данные, и какой военкомат. Разберёмся.
Я писал и думал, что сейчас разберутся, и уж точно отправят к белым медведям. Но отступать было поздно. Ай, хуже не будет, я должен был попытаться, и я попытался. А что ещё я могу сделать. Выйдя с КПП, я заставил себя выкинуть всё это из головы.
Когда, наконец, пришла повестка из военкомата, я даже и не вспомнил о том, как ходил в часть наниматься на службу. Было даже немного стыдно за свою наивную глупость. Однако, какого же было моё удивление, когда в военкомате сказали, что служить я буду в своём городе, что на меня пришла персональная заявка. Больше никто ничего объяснять не стал, и до самого отъезда в часть, я не был уверен, что повезут именно туда куда надо. А когда понял, что везут именно туда, накрыла бешеная радость. Наконец, удача повернулась ко мне лицом. Я представил, как иду с Танечкой под руку, в белой фуражке и хромовых сапогах, а она смотрит на меня влюблёнными глазами, ты такой талантливый. Да! И я шлёпаю её по заднице.
Глава-13 Персональная заявка
Грузовики с новобранцами, заехали в часть, загрузили какие-то тюки, и тронулись в загородный учебный лагерь. Меня почему-то не высадили. Я спросил старшину, что ехал со всеми в кузове, почему меня не высадили? Наверное, забыли? На что он ответил, сиди салага, и рот закрой! Я стал возмущаться, позовите офицера! Товарищ старшина, Вы не в курсе! Я художник! На меня персональная заявка!
Закрой рот, салага, старшина ударил меня под дых так, что я не мог больше произнести ни одного слова, какие на хрен художники? Здесь армия, солдаты. У-у, сачки, чего только не выдумают. Художник, твою мать!
Привезли в лагерь и стали всех переодевать. Форма почему-то была не серая, как Димки, а точно такая, как у солдат, с которыми я лежал в госпитале. Нехорошее предчувствие сменилось уверенностью, когда вручили кирзовые сапоги с портянками. Точно такие портянки я видел в госпитале, только те были вонючими, а эти ещё чистые. Призывники радостно натягивали на себя гимнастёрки и с интересом разглядывали друг друга. Кажется, я попал. Всё это никак не напоминало то, о чем рассказывал Димка. Его офицерские сапоги на кожаной подмётке выглядели так, как будто их шили на заказ. Раньше, я никогда не думал, что какие-то сапоги вообще могут мне нравиться. Казалось, что летом в них должно быть жарко. У Танечки туфли были надеты на босые ноги. Я тогда спросил Димку, не жарко ли? А он сказал, что нет, и что сам удивляется. Наверное, говорит, потому, что кожа натуральная, и в тонком носке нога дышит. Сапоги, оказывается, говорит, очень удобная обувь.
Я сунул ногу в кирзовый сапог и попытался встать. Сразу стало понятно, что ходить в них не смогу. Я подошёл к тому старшине, других начальников не было, и спросил, нельзя ли сапоги поменять?
А, это ты, художник, что размер не твой, малы что-ли?
Нет, размер вроде мой, только очень пальцы болят, и выше пятки будет натирать. Может, другая пара лучше подойдёт?
Ну, художник, ты достал. Оборзел салага, я тебя научу Родину любить. Да, ты в этих сапогах, будешь у меня польку-бабочку плясать!
В общем, не возлюбил меня старшина и цеплялся при каждом удобном случае. Через две недели, научившись наматывать портянки, и стерев в кровь ноги, я начал про сапоги забывать. А вот старшина, обо мне не забыл.
Однажды, я совершил «чудовищное преступление». Лейтенант послал за сержантом, сказал, «одна нога здесь, другая там» Чтобы выслужится, я рванул, что было сил, но возникший из неоткуда старшина, подставил подножку, и я упал.
Встать! Смирно! Ты кем себя возомнил, мерзавец?
Виноват, товарищ старшина, выполняю приказ товарища лейтенанта.
Ах ты, негодяй! Ты ещё и клевещешь! Не мог лейтенант такой преступный приказ отдать! Марш за мной, я тебя сейчас выведу на чистую воду!
Дальше, меня чихвостили все вместе, и лейтенант, и старшина, и сержант. Через весь лагерь, посередине тянулась дорожка, шириной метра два. Обложенная по краям, свежим дёрном с яркой, зелёной травой, дорожка казалась красной из-за того, что была покрыта мелкой кирпичной крошкой. Дорожка называлась, генеральской. Говорили, что по ней генерал пойдёт, когда приедет. Но, никакие генералы в лагере не появлялись. К дорожке привыкли и почти не замечали, лишь регулярно освежали её новым дёрном и битым кирпичом. По ней никто никогда не ходил. Моё «чудовищное преступление» заключалось в том, что торопясь выполнить приказ лейтенанта, чтобы сократить путь, я переступил генеральскую дорожку, оставив на ней след от моего сапога. За этим «подлым занятием» меня и застукал старшина.
Каков негодяй! брызгал слюной лейтенант, даже начальник лагеря не смеет ступить на генеральскую дорожку! Такого пренебрежения к воинскому долгу, я представить себе не мог! Это в моём подразделении, потенциальный дезертир, провокатор! Разве можно такому доверить оружие?!
Товарищ лейтенант, я этого негодяя давно приметил, старшина гневно сверлил меня глазами, он, отказывался в учебный лагерь ехать. Кричал, что на него «персональная заявка!»