Лиза запротестовала и приготовилась к отпору:
Не-ет! Пожалуйста! Куда вы нас ведете? взмолилась она надломанным голосом.
Мама, я не хочу никуда идти! заплакал Сашка, вцепившись в материнскую юбку, но силенок мальчишке не хватило удержаться за маму. Молодой солдат оказался сильнее. Мааама! оторвался от ткани последний пальчик Саши.
Сашенька! Не плачь так, милый! утешая, тянулось со всею силой материнское сердце к ребенку. Но сзади что-то держало Наталью так, что она не могла сделать ни одного движения. Женщину оттянули немного в сторону, подальше от чада. Любимый мой! Не плачь! Не переставала Мохова.
С нами Бог! Помните об этом! наставлял Федр Мохов детей, сдерживая в кулаке всю свою физическую и душевную боль. Он не оставит. Он так сказал. Он верен Своему слову.
Заткнешься ли ты наконец?! с ястребиным неистовством налетел на Фёдора командир, замахнувшись над ним для горячего удара. Его давно уже выворачивало изнутри от этой атмосферы набожности.
Отец! Нет! ринулась в защиту Лиза. Она едва ли не вырвалась из мощной хватки солдата, очутившись совсем рядом со своим врагом.
Все замерло. Все остановились в ожидании дальнейших действий Леонида Петровича. Остановился и сам Леонид Петрович. С высоты своего роста он пристально оглядел эту девчонку. В полной немоте он слышал орущую мольбу ее глубоких карих глаз, ее прерывистое дыхание и, кажется, даже перебои сердца.
Вы слышали, что сказано: «око за око и зуб за зуб», начал слово Федр Мохов, тяжело вдыхая воздух и глядя в пустоту. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. 3
Омочив гневом высушенные губы, командир ослабил повисшую в воздухе руку и сжал ее в кулак. Его лицо снова приняло маску неумолимой ярости.
Ха! Ха! Ха! глубоко зашелся Леонид, после чего, пришедши в себя, низким басом прицелил сквозь зубы, обращаясь к хозяину усадьбы: Я с тобой после разберусь Когда мои приказы будут исполняться без повторений?! пригрозил он кулаком своим подчиненным, забыв уже о Мохове. Чего остолбенели?!
Виноваты!
Виноваты, не повториться, тут же растеряно отговорились и исправились ребята в формах. Они как будто очнулись и тут же вернулись к делу. Лиза осталась неподвижной, когда ее скрутили посильнее и продолжили выводить из дому. Леонида Петровича, словно после тяжелой пытки, еще передергивало. Теперь был полный его порядок, и он спокойно наблюдал за происходящим.
Помните, чему мы вас учили! Мы встретимся! дрожа, подбадривала мать. Мы имеем великую надежду! Мы будем вместе!
Служивые доблестно выполняли приказ: не смотря на всю борьбу и слёзы, они вытолкали отпрысков семейства Моховых вон.
Лиза в последний раз обернулась и посмотрела на своих родителей. Они с любовью и трепетной нежностью провожали своих детей, говорили, убеждали, ободряли. Это было всего лишь мгновение. Мгновение памяти и прощания.
«Неужели это все происходит со мной?» мысли Лизы плыли как будто в тумане. Ей не верилось, что это все правда. Как с этим быть? Чего ожидать?
Она опомнилась только когда очутилась в темном кузове, и к ней прижился Саша. Лиза обняла брата, и они заплакали.
Ах, батюшки! всплеснула руками Марья Петровна, когда вошла во двор. Что же стряслось?
Женщина с утра отправилась по просьбе хозяев на рынок для хозяйства что нужно купить, а по дороге зашла в огородню: картошки да морковки накопать на обед. Она бросила все свои сумки и ведра у ворот и побежала ко входу в дом.
Ты еще кто такая? возмутился солдат стороживший главные двери. Можешь домой идти. Твои хозяева в тебе уже не нуждаются.
Объясни мне, что случилось, солдат!
Ой, так взял и рассказал!
Если ты сын у матери, то расскажешь, потребовала Марья Петровна.
Солдата это явно обескуражило.
Ну, вот, начал он мягче, выполняем приказ командира.
Под чьим ты командованием?
Под Садовским, Леонидом Петровичем. Знаешь такого? подтрунил солдат.
Садовский? переспросила Марья Петровна, побледневшая в лице.
Он самый.
Позови его!
Да, так взял и позвал к старухе командира!
Тогда, впусти меня! Я сама к нему пойду.
Не положено! преградил ей путь солдат.
Да, что же это такое! выплеснула няня. Она порылась в кармашке своего передника, и нашла клок бумаги. Ну, а карандаш можно у тебя попросить? Не жалко для старухи? И не вздумай мне молотить чепуху! Знаю, что есть. Любимой-то, небось, каждый вечер пишешь.
Молодцу деваться было уже некуда, и он протянул ей маленький карандашик. Марья Петровна выхватила его и, отойдя в сторонку, присела на корточки и что-то там худо-бедно нацарапала
Возьми! -протянула она ему карандаш. Благодарствуй! А это, отдала женщина сложенный лист, командиру твоему передай. Понял?
Солдат молча развернулся и ушел в дом. Неясным способом вскоре исчезла куда-то и Марья Петровна.
Служивый старуху всё-таки послушался. Он подошел к Леониду Садовскому, прошептал что-то на ухо и вручил послание. Командир его за службу похвалил и отправил обратно на пост.
Раскрывши бумагу, он прочел:
«В передней есть еще одна дверь, за ней небольшая коморка. Там есть еще одна дверь. Она ведет на кухню. На кухне буду я. Ты можешь спокойно идти, не стыдиться. Я прошла незамеченной. Я буду ждать.»
Леонид надменно фыркнул и сунул письмо в карман.
Иванов!
Я! ответил служивый.
Погрузить арестованных на повозку и отвезти на вокзал. Там ждать моих распоряжений. Пусть с ними в качестве охраны поедут четверо. Остальные могут пойти на гулянку в деревню, голос командира был необъяснимо мягок и доброжелателен, и совсем-совсем другим, чем несколько минут до этого. Леонид знал, как это подействует на его солдат и знал, как они отреагируют и, что его влияние на умы молодцев укрепиться еще сильнее.
Ура! У-р-а! завопили басы и тяжелыми сапогами помчали к выходу.
Федора Мохова и Наталию погрузили, как было приказано, в повозку под стражей четырёх во главе с Ивановым. Две другие повозки, принявшие тринадцать молодцев, с бранью, песнями и криками погнали, поднимая за собой по дороге столб пыли, в село.
Тронулась в путь и первая повозка. Наталья Михайловна обернулась и посмотрела на их дом, деревья, клумбы. Она заметно постарела за это утро, но приняла свое положение без протеста, без злобы, без ропота. Она смиренно простилась со всеми и со всем. Наталья опустила голову и тяжело вздохнула:
Да будет воля Твоя
Аминь! сказал Федр Мохов и взял за руку свою жену. Они ехали молча. С каждым метром отделения от детей и от дома, становилось все тяжелее. Чем ниже опускалась Наталья Михайловна, тем сильнее сжимал Федр ее пальцы. Она сдерживалась сколько могла, пока, наконец, не прижалась к его плечу, чтобы муж не видел ее беззвучных слёз.
Во дворе остался только грузовик под охраной водителя, который заменил солдата по разрешению командира.
Леонид Петрович остался почти один. В доме стало удивительно тихо. Эта дикая тишина, кажется, заполнила собой каждый уголок усадьбы. Однако, монотонный стук огромных маятниковых часов в гостиной отчаянно с ней боролся. Садовский стоял на прежнем месте. Он осознал: он силен. Чтобы осмотреть еще раз помещение со всем богатством, Леонид прошелся на каблуках по гостиной. Под ними иногда визгливо трещало стекло, деревянные элементы мебели, разбросанные травы. Остался командир весьма довольным своим трудом. Оно того стоило. Садовский ухмыльнулся. У него на все были свои планы, и он от них не собирался отступать. Но по порядку. Сейчас перед ним была другая задача: он вспомнил про письмо.
Командир отыскал эту дверь, коморку и ещё одну дверь, и оказался на кухне.
Сыночек! бросилась его обнимать Марья Петровна. Ленечка! Лёня! но тут же она отпрянула и оттолкнула его. Что ты здесь делаешь? возмутилась она. Как ты можешь чинить зло этим людям?
Я не лиходей какой-нибудь, мама! пытался объясниться сын. Я исполняю то, что мне было поручено.
А если бы тебе зарыдала Марья Петровна. А если бы тебе было приказано мать родную расстрелять? Ты бы тоже это сделал?
Сын ничего не ответил.
Значит сделал бы с горечью закивала головой мать.
Пошло несколько минут, пока Марья Петровна усмирила свой плач.
Что же с ними дальше будет?
Всего-навсего небольшой срок года на три, не больше, и поработают немного на государство. У них будет крыша над головой и еда. Потом будут свободны и вернутся домой, солгал сын, пытаясь успокоить мать. И нечего тут такие драмы устраивать!
Но за что? Лёнечка, объясни мне, за что? Сколько людей у них работает. Сколько семей имеет хлеб и до хлеба. Зачем? Что они сделали? Какой закон нарушили?
Что сделано, то сделано, отрезал Леонид.
А детки? Что с ними будет?
Они будут работать на пользу Союза.
О, нет! Не может быть! запричитала снова Марья Петровна. С каждой новостью ты рвешь мое сердце на части!
Они ещё в машине, мама! выпалил Леонид Петрович.
Ты их ещё не отправил?! Не отсылай их никуда, пожалуйста! взмолилась мать, ухватившись за сыновьи руки и падая на колени. Не делай их ещё несчастнее!
Мама, прекрати! Встань! вырвался из материнских рук Леонид и развернулся, чтобы уйти.
Стой! Погоди! через силу проглотив колючий ком, поймала его за рукав Марья Петровна и развернула к себе. Слушай! Оставь их у меня.
Глупости! стряхнул с себя Леонид ее руки и направился к выходу.
Нет, не глупости. Ты сделаешь так, якобы они у меня на перевоспитании, якобы, чтобы стали патриотами, командир задержался у косяков дверей, чтобы родине служили. Понимаешь? Пожалуйста!
На скулах Садовского заиграли желваки. Он шумно выдохнул.
Идем. Я отвезу тебя домой.
Грузовик остановился возле небольшого деревянного дома с искусно выполненными ставнями окон и с широким поросшим травой двором.
Игнатыч, обратился к водителю командир, иди, отпусти детей. Они будут жить здесь под покровительством государства.
Тот послушно вышел.
Ты не зайдешь? робко спросила Марья Петровна у сына.
Нет.
Ты приехал сюда только, чтобы
Да, только, чтобы выполнить приказ! оборвал ее Леонид.
Я всё поняла, сынок, тихо сказала мать. Очень больно видеть тебя таким Я всегда молюсь за тебя, с этими словами женщина вышла из кабины грузовика.
Дети уже вылезли из кузова и стояли у калитки.
Няня! встретил ее Сашка.
Марья Петровна, как мы вас рады видеть! не скрывая слёзы, бросилась к няниным рукам Лиза. -О, что с нами случилось
Я всё знаю, дети мои, обняла их женщина. Я всё знаю Спасибо тебе, Игнатыч, отпустила она водителя. Последний обошел машину. Дверь захлопнулась. Грузовик уехал. Идемте в дом, мои милые
IV
Сколько нужно времени, чтобы забыть печаль? Сколько нужно времени, чтобы зажили раны? Сколько нужно, чтобы снова жить?
В народе говорят: Время лечит". Но так ли это?
Найдется немало смельчаков, которые дерзнут поспорить с этим закоренелым утверждением. Зачастую на лечение не хватает длины и целой жизни. Зачастую на лечение уходит несколько поколений, но и тогда в подсознании сохраняется, передается история и моральный опыт.
Прошло два дня. Особенно длинные и особенно скорбные. Лиза и Саша жили у няни. Дети до последнего надеялись, что вот-вот и во двор войдут отец и мать, и заберут их, и они снова будут жить все вместе, что всё образуется но перемены не наблюдались. Они молились.
После длительных размышлений Елизавета решилась в письме сообщить обо всем брату. Она села писать.
Лиза села за маленький столик у окна. Она нагнулась над листом и писала. Писать было крайне тяжело. С чего начать? Как сказать? Каждое слово писалось долго, и еле-еле на бумаге зарождалась одна строчка за другой.
Во дворе залаяла собака. Лиза посмотрела в окно. На улице было солнечно. На ясном голубом небе не потерялось ни одного облачка. Трава во дворе и на пастбище, которое открывались за няниным ограждением, на радость была зеленая и сочная. Верный строж, угрожая лаем, очертил не один круг возле своей конуры, заметив чужое лицо.
Да, цыть, ты! махнула на него Марья Петровна мокрой тряпкой. Пес сразу же успокоился. Он понял, что хозяйка уже надёжно извещена о госте. Теперь он мог спокойно сесть и наблюдать за происходящим. Няня одним махом стряхнула отстиранную навлочку и зацепила на нить сушиться.
Заходи, заходи. Не бойся, пригласила Марья Петровна пришедшую женщину во двор, возвращаясь к своим корытам и тазам.
Здравствуй, соседка! войдя за калитку, поприветствовала та няню.
Здравствуй, Дуня!
Нельзя сказать, что Дуня была дурнушкой. Ей более подошло бы описание- замарашка. И замарашкой она была не от лентяйства и безделья, а от бедности безысходной из-за пьянства супруга. Видавший виды передник, расширенные вены на руках, острые скулы, выцветшие тонкие волосы и глубокие (совсем не к месту) морщины на лбу.
Дуня робко подошла ближе.
Я вам тут молочка немного принесла, протянула она няне кувшин с молоком. Знаю, что у вас прибавилось забот и хочу хоть чем-то помочь.
Няня выпрямилась и с чувством на нее посмотрела:
Ничего не нужно. Ты сама еле со всем справляешься. Не нужно, родная моя. Спасибо сердечное, но не беспокойся.
Нет, нет, сказала Дуня увереннее. Они мне помогли, и я хочу помочь. Хоть чем-то
Марья Петровна поняла, что спорить с побуждениями доброжелательности безнадежная затея, и приняла дар.
Спасибо, Дуня-душенька! Вот им утеха-то будет! Они у меня такие печальные, самой плакать с ними хочется! собрав брови и поджав подбородок, няня прикрыла рот уголком платка. Ничем же они не виноваты! А тут вот!
И мне больно по нутру за них стало, отозвалась Дуня и продолжила, ломая руки: Если что-то нужно, я вы только скажите Моховы мне очень когда-то помогли, и я хочу хоть чем-то помочь, повторилась она.
Спасибо тебе, Дуня, снова поблагодарила ее Марья Петровна, сглотнув и собравшись.
Соседка смущенно ушла со двора.
«Добро всегда возвращается», подумала Лиза, наблюдая за этой сценой. От хлынувшей волны воспоминаний она закрыла глаза и по ее телу пробежал холод. Лиза не заплакала. Она молилась.
Через полчаса письмо было закончено. После обеда девушка отнесла его на почту.
Вы слыхали, болтал кто-то в очереди да так громко, что слышно было на улицу, этот командир решил опочить в хоромах Моховых?
На почте почти все были Лизе знакомы. Все, так или иначе, имели что-то общее с семейством Моховых: поднимались, строились, работали, просили, получали, засевали, жали, собирали, приходили с просьбой и уходили удовлетворенными. Каждый из них имел какую-то особую историю.
Здравствуйте, поздоровалась Лиза, войдя в почтовое отделение.
Увлеченные своим разговором, ей никто не ответил.
Да! Да! Я тоже об этом слыхала, подтвердила Тамара Прокофьева, уткнув руки в бока. Мохова ее знала. Она около четырех лет назад просила у отца пшеницы для посева с обещанием вернуть после сбора первого же урожая. В течении трех лет она не отдавала, ссылаясь на большую ее, Тамары, семью. Федр Николаевич ей те зерна оставил. У Лизы сразу же метнула в памяти сцена благодарности этой женщины за помощь. Ей стало тепло. Маньку с Людкой еще наняли, чтобы убрали к празднику.
Елизавета кивнула ей: «Здравствуйте!». Прокофьева заметила ее, ничего не ответила и продолжила оживленную беседу с односельчанами.
Лизе стало очень неуютно.
Говорят, что этот командир жадный аш жуть! Ничего Мане и Люде протащить не дал.
А щас зато понаехало всяких. Шуметь ещё будут, негодовал Алеша Сапров. У него прошлой осенью дотла сгорел дом. Он и его молодая жена с ребенком остались на улице. Елизавета помнила тот холодный вечер, когда они на их семейном совете решили отстроить дом Сапровым, а самим погорельцам предложить на время стройки свой кров.