От древнейших династий, восходящих к более поздним временам, примем во внимание, что, согласно почтенным преданиям150, существовали дружеские и враждебные отношения между Ираном и Персией во времена иранского царя Феридуна, за 1729 лет до нашей эры. Он вернул с армией беглого индийского принца часть Индии и сделал ее данником. Еще два вторжения произошли при персидском монархе Манучехере151, после которых индийцы вновь обрели свободу. При Кай-Кобаде152 жил Рустум, который правил, помимо других стран, Седжистаном и Кабулом, завоевал Пенджаб и внес войну в лоно Арья варты. На эту страну также напал Афрасиаб, туранский царь153, в то время владевший Персией. «Шахнаме» Фирдоуси указывает на экспедиции Ферамура, сына Рустума, в Индию во времена правления Кая Хосрова. Мы подошли к эпохе Гуштаспа, который приказал исследовать Инд, и, хотя он, как утверждает Геродот154, не покорил индийцев, он поддерживал религиозные отношения с этим народом. После захвата Персии Александром Сасан, сын Дария, удалился в Индию, где, посвятив себя служению Богу, умер155. После очень смутного периода персидской истории Ардешир, ведомый мечтой, привез потомка Сасана из Кабулистана в Истахар. Мы не можем сомневаться, что во все времена было открыто сообщение между Ираном и Индией, ведь Бахрам Гур женился на индийской принцессе, и из Индии Нуширван получил знаменитую книгу и игру в шахматы. В нашем седьмом веке арабы-мусульмане, движимые духом завоевания, направили свои стопы в сторону Индии, но остановились на границах Инда. Магометанским моголам, смешавшимся с персами, было суждено основать посреди Индии империю, которая через восемьсот лет, разделенная различными беспорядками, попала в руки англичан.
Этого беглого наброска, пожалуй, достаточно, чтобы объяснить любое смешение, слияние и сходство персидских и индийских доктрин и институтов, даже если бы мы не были склонны искать их истоки в священном мраке самой отдаленной древности. Как бы то ни было, в любом случае, больше не будут говорить, что «Дабистан» был написан «с намерением заявить о превосходстве Персии над Индией в отношении древности религиозных откровений»156. На самом деле, Мохсен Фани никогда прямо не заявляет о сравнении древности персов и индийцев, и косвенно признает превосходство индийской религии над зороастрийской, по крайней мере, в отношении Персии, рассказывая, что Гуштасп был обращен из первой религии во вторую Зардуштом, которым также был побежден индийский мудрец Шанкара ачачарья.
При более тщательном рассмотрении окажется, что сходство между этими религиями существует, конечно, в отдельных принципах и догматах, но никак не в общем характере или духе этих религиозных систем. Ничто не может быть более непохожим, чем строгость Маздеизма и роскошь Индуизма в развитии их соответствующих учений, и особенно в их поклонении, как уже отмечалось157. Мы, однако, не можем отрицать, что немалая доля сходства в описании различных религий принадлежит автору «Дабистана», который самым естественным образом смешивал свои собственные идеи с идеями более древних времен и использовал выражения, соответствующие его конкретной вере, когда говорил о вере других. Так, он очень часто использует термин «ангелы» для обозначения божеств и переносит в свое описание индийской мифологии манию аллегоризации, столь характерную для поздних мусульманских суфиев. Такого рода замены или подобные анахронизмы в выражениях можно встретить в повествованиях других авторов, которых хвалят за общую правильность и достоверность; здесь охотно могу вспомнить аналогичные неточности в рассказах греческих историков, и в частности философа Ксенофонта, о Персии, и я могу добавить, что во многих пунктах они согласуются с нашим Мохсеном Фани.
VI. Религия табетиан (тибетцев)
В третьей главе «Дабистана» рассказывается о религии кера табитиан (тибетцев). Автор говорит, что он получил эту информацию от ученого человека из этой секты через переводчика, который не всегда удовлетворял его запросы; то немногое, что он говорит, по-видимому, относится к классу буддийского Индуизма и не лишено истины.
VII. Религия яхудов (иудеев)
Далее, в четвертой главе, следует краткое изложение религии яхудов, или евреев. Автор почерпнул свое знание от одного раввина, обращенного в Ислам, и не сообщает ничего такого, что не исповедовалось бы в действительности ни одной из иудейских сект, которые в своем кратком повествовании он не различает. Он дает персидский перевод первых пяти глав и части шестой главы Бытия с еврейского оригинала; сравнение его с несколькими другими переводами, известными в Европе, доказывает его общую точность; я счел, что не так уж важно указывать на несколько встречающихся отклонений.
VIII. Религия тарсов (христиан)
Европейский христианин не без интереса прочтет пятую главу, в которой перс рассказывает о религии тарсов, то есть «христиан». Мохсен Фани заявляет, что он видел нескольких ученых христиан, таких как падре Франциск158, высоко почитаемых португальцами в Гоа и в Сурате. Мы едва ли можем сомневаться, что именно от этого отца или какого-либо другого римско-католического миссионера он получил свою информацию; поскольку он описывает, в частности, римско-католическую доктрину, о которой, по моему мнению, он демонстрирует более верное представление, чем то, которого придерживаются и склонны выражать многие протестанты.
Каждый христианин может быть доволен этой картиной своей религии, которая, хотя и сжата до небольшого размера, тем не менее, верно нарисована чужой, но беспристрастной рукой. Мохсен Фани на семнадцати страницах нашего перевода излагает лишь некоторые обстоятельства жизни Иисуса Христа и несколько догматов, относящихся к Нему как к Сыну Божьему и Второму Лицу Святой Троицы. В рассказе о Семи Таинствах Евхаристия охарактеризована так, что не может не привлечь внимания159. Почти не упоминаются обряды и церемонии; большая часть изложения относится к нравственным заповедям Христианства, что представляет выгодный контраст со многими абсурдными и суеверными обязанностями, которыми обременены другие религии. Таким образом, в «Дабистане» подтверждается, что «Пятикнижие» иудеев и «Евангелие» христиан были достаточно хорошо известны мусульманам, которые имели хоть какое-то притязание на образованность.
IX. Религия мусульман
Автор «Дабистана», рассмотрев самые древние религии, переходит к относительно современной религиозной системе Аравии. Арабы, хотя они и подвергались частым нападениям, никогда не были завоеваны ассирийцами, мидийцами, персами или римлянами; они сохраняли свою политическую независимость, но не могли избежать или противостоять религиозному влиянию народов, с которыми они на протяжении веков находились в различных отношениях. Древняя история Аравии утрачена, как и история многих других народов; об их древнейшей религии известно много, она напоминает религию персов и индусов: это был Магизм или Сабеизм; звездам поклонялись как идолам с самых отдаленных времен; мы читаем об идолах древних людей. В то время, которое мы сейчас рассматриваем, то есть в седьмом веке нашей эры, все существовавшие тогда религии, казалось, были далеки от своей первоначальной простоты и чистоты160; господствовало идолопоклонство, а Монотеизм сохранялся и положительно исповедовался только в Иудаизме и Христианстве, хотя и был также искажен различными видами суеверий. Последователи обеих этих религий поселились в Аравии, куда евреи бежали от жестокого уничтожения их страны римлянами, а христиане из-за преследований и беспорядков в Восточной Церкви.
Мы видим, на основании каких фактов, обстоятельств и представлений действовал Мухаммед, подпитывая свой религиозный энтузиазм уединенным созерцанием в пещере горы Кара, куда он имел обыкновение удаляться на один месяц в году. На сороковом году своей жизни, в том же возрасте, в котором Зороастр начал учить за 600 лет до рождения Христа (по мнению некоторых хронологов), Мухаммед, спустя столько же лет после прихода Мессии, принял на себя пророческую миссию ради религиозных реформ для арабов. Он чувствовал необходимость закрепить несколько надежных и существенных догм в хаосе магических, зороастрийских, иудейских и христианских представлений; он разбил все изображения планет в храме Мекки и объявил жесточайшую войну всем вылепленным, нарисованным и раскрашенным идолам; он оставил нетронутым только черный камень, символизирующий Сатурн, в то время как еврейские предания приписывали его Аврааму, и даже считали его появившимся с небес. Мухаммед предпочел последнее более древнему суеверию; что касается остального, то он с отвращением относился к преобладающему у сабиан идолопоклонству и обвинял иудеев и христиан в искажении ими единобожия. Он почувствовал в себе могущественный дух и взялся восстановить Таухид, «божественное единство и духовность»; он с восторженным рвением проповедовал Ислам, «преданность и покорность Богу».
Но для того, чтобы обосновать и распространить великие и необходимые истины, он не знал другого средства, кроме как привязать верующих к своей собственной персоне и заставить их слепо повиноваться своему диктату; он провозгласил: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед является его пророком»; он дал им Коран, единственную священную книгу, в которой его наставления были такими же повелениями, как и многие другие, провозглашенные под страхом вечного проклятия. В мусульманине подавляется всякая самостоятельность; запрещены все желания, все попытки создания самостоятельных убеждений; все вещи становятся внешними, религиозный и гражданский кодекс только один.
Мухаммед, похоже, не знал, что религия не может быть даром, как и не является собственностью какого-либо одного человека; она принадлежит всему человечеству. Любое конкретное вероучение живет только благодаря присущей ему силе, независимо от основателя, который уходит на покой и не оставляет после себя ничего, кроме своего имени как простого отличия от имени основателя другой религии. Каждое индивидуальное действие малоэффективно, если оно не исходит от свободного и чистого импульса духа, который должен возродиться во всех последующих поколениях. Это признается в «Дабистане»161, дающем очень философское объяснение выражениям «пророческая печать» или «последний из пророков»: «То, что воздвигнуто высшей мудростью, делает знание пророка тщетным и лишает его цвета, то есть, если сто тысяч пророков, подобных ему, осознают в себе личность высшей мудрости, они станут обладателями печати, последними пророками, потому что именно высшая мудрость является печатью, и они знают, что они стертые, а высшая мудрость существует». Мухаммед, хотя и был достаточно мудр, чтобы связать себя с другими пророками, своими предшественниками, тем не менее, претендовал на то, чтобы завершить серию и быть последним из пророков, или «пророческой печатью».
Тщетный план! Сразу же после него начались жесточайшие споры,
«И раздор из тысяч различных уст».
Через тридцать лет после его смерти его семья лишилась халифата. Он перешел к Муавии и его потомкам, которые, проживая в Дамаске, удерживали его в течение 90 лет, а затем уступили его Аббасидам, которые основали свою резиденцию в Багдаде. В течение ста двадцати лет после смерти пророка импульс и развитие Ислама были ошеломляющими; возник могучий дух завоевания, и я не скажу, что Ислам был непобедим, но, безусловно, подвергшиеся нападению народы оказали ему слабое сопротивление. Римляне и персы сами были тогда в тяжелом положении: на западе готы, на востоке гунны, в то время как греки погрузились во всеобщую роскошь и вырождение; все они слабо противостояли натиску мужественных и деятельных людей, чья врожденная привычка к грабежу и опустошению была тогда возвеличена и освящена именем религии и постоянно подкреплялась богатыми, великолепными и легкими завоеваниями. Таким образом, халифы, которые делились на две великие линии, вышеупомянутые Аббасиды и Фатимиды, за 600 лет после смерти Мухаммеда распространили свою империю не только на большую часть Азии, но и вдоль западного побережья Африки, Египта, Испании и Сицилии, угрожая остальной Европе.
После первых трудов наступил отдых, во время которого дух арабов обратился к настойчивым исследованиям, глубоким размышлениям и благородным амбициям: это был научный век арабов, который начался в середине восьмого века нашей эры и был наиболее заметен в старых очагах учености, в Вавилонии, Сирии, Египте, Персии и Индии. Но в многочисленных школах возникали жестокие расколы и кровавые споры между философией и религией. Тем временем халифы, став мирскими правителями, утратили свой священный характер и вступили в противоречие с принципом своего происхождения. Крестовые походы христиан, возродив их воинственную энергию, некоторое время поддерживали колеблющуюся власть халифов, но их обширная и разделенная империя, подвергшаяся нападению языческих народов, сначала на западе в 1211 году, а сорок семь лет спустя на востоке, пала в 1258 году нашей эры. Однако мусульманство возродилось у энергичных варварских завоевателей, турок, сельджуков, албанцев, курдов, африканцев, которые были вовлечены в его круг; а наука стала развиваться в Тунисе, Болгарии и Индии.
Я счел необходимым сделать этот быстрый исторический набросок, потому что в его контурах содержится рассказ о мусульманских сектах, упомянутых в тексте «Дабистана».
Сам Мохсен Фани жил в эпоху общего упадка мусульманства. В шестой главе он излагает религию своего народа, мы можем ожидать, что он будет правдив и точен. Он делит главу на два раздела: в первом рассматривается вероучение суннитов; во втором вероучение шиитов. Это две основные секты мусульман, но они разделены на ряд других, их более семидесяти трех; это число объявил сам Мухаммед, и приговорил все эти секты к вечному проклятию, кроме одной. Это была сонна, «традиционный закон», или джамаат, «собрание». «Дабистан» объясняет эту религию в манере, которая мусульманам может показаться достаточно ясной, несмотря на отступления и отсутствие порядка в изложении материала; но европейский читатель захочет больше света, чем предусмотрено в тексте, и почувствует себя сбитым с толку, пытаясь понять значение часто упоминаемых технических терминов и соединить различные понятия, распространяемые в неравномерном повествовании, то слишком расплывчатом, то слишком сжатом. Ниже приведены основные черты пространного повествования о мусульманстве, содержащегося в «Дабистане».
Сразу же после обнародования Корана, последовавшего за смертью Мухаммеда, возникла необходимость зафиксировать смыслы и определить значения его текста. Была только одна тема, с которой все были согласны: величие, великолепие и благодеяния единственного высшего Существа, Создателя, правителя и хранителя мира, что является сиянием его силы. Это выражено в Коране в такой возвышенной форме, которая может объединить людей всех религий в едином чувстве восхищения. Это совершенство является наследием самой древней азиатской религии. Бог всегда может быть объектом безграничного обожания, но никогда объектом человеческого разума. Поэтому мусульманские секты расходились во мнениях относительно атрибутов Бога.