Обязательно запишет, усмехнулась баронесса.
Слуга уже был возле меня и хлопал по спине. С трудом вдохнув, я встал и попятился к двери
Куда это ты собрался? нахмурился барон.
Я не знал чего ожидать, шутка, правда и ложь кружили по залу в диком танце. И каждая обещала то озолотить, то казнить. Я не трус, я замер и стал ждать.
Я спрашиваю, куда это ты собрался?
Мне нехорошо, коротко выдал я.
Вернись и сядь! рявкнул барон.
Ах, милорд, баронесса бережно обхватила запястье мужа. Наместник всего лишь смущён неприятностью, постигшей его во время питья. Прошу вас, Прата, она повернулась ко мне, не стоит переживать, здесь такое случалось с каждым. Даже с бароном, неподвижная маска на мгновение сменилась улыбкой. Помните, Ваша Милость?
О миледи, ну зачем? барон тяжко вздохнул и подпёр лоб рукой. Зачем вы вновь об этом вспоминаете? Ведь вы знаете, чем всё закончилось.
Ну что вы, Ваша Милость, ладони баронессы двинулись от его запястья к локтю. Вы же были ещё так молоды! К тому же, всем известно, что тому виной забавы Его Высочества, ныне вздох, Его Величества.
В тот вечер я стал ещё большим отчизником.
Ну прошу вас, миледи! барон отнял ладонь от лица и стукнул ею о стол. Скорее просто уронил руку, не громыхнула ни одна тарелка. Но баронесса задохнулась:
Я не права. Я так неосмотрительна! она резко поднялась, прикрыла глаза ладонью и поспешила прочь. Я уступил дорогу, дверь за моей спиной хлопнула.
Тут же, как по команде, поднялись и пажи и построились перед бароном.
Вон! махнул им барон, и они вышли вслед за баронессой. Вон! повторил он, и слуги тоже оставили нас.
Лицо его напоминало лицо ребёнка, что прятал обиду. Нижняя губа непослушно выехала вперёд, глаза покраснели. Я обошёл стол, прихватив кувшин, и наполнил его кубок. Он не шелохнулся.
Внутренний голос подсказал, что делать. Я метнулся к своему месту и налил вина и себе:
Ваше здоровье, Ваша Милость!
Тогда, подняв свой кубок, барон так быстро осушил его, что я после даже подался вперёд проверить.
Ты садись, баркиец, садись, бормотал он. Ты молодец, что не вышел. Вся рубаха в вине, все бриджи в салате, но ты не вышел!
Мне показалось, или он всхлипнул? Я оглядел себя да я, оказывается, засвинячился по уши!
А я тогда вышел! прокричал барон.
Я снова наполнил его кубок.
А мой брат Он же сморчок был! Ну какой из него паж?
Я кивал, пока его голова с кубком не запрокинулась.
Есть такое правило, Прата, он неоднозначно покосился в сторону кувшинов, и я понял, что делать. Есть такое правило: если кому-то верой и правдой служить собрался не выходи. Плачь, плюй, пачкайся, но не выходи и не просись выйти, пока тебя самого не попросят. Никого не заботит, что тебе плохо. Оставайся и до последнего заботься, чтобы твоему господину было хорошо, он посмотрел на меня пьяными глазами и шепнул: Не выходи!
На этот раз он лишь пригубил, а после закричал так неожиданно, что я вздрогнул:
Ты короля любишь?
Да! вырвалось у меня. Повисла тишина.
Барон догонял мой ответ секунд двадцать, потом махнул рукой:
Да не, не вашего короля! Хотя, согласен, вопрос странный. Не собираюсь я трогать твои политические взгляды. Но и ты к нашим не лезь, ясно?
Ясно.
Когда в следующий раз его рожа рассталась с кубком, он выдал:
Значит, слушай. Это шмотьё никуда не годится у нас на похороны так одеваются, в его глазах полыхнул азарт дуэлянта.
Да? А мне говорили, это уникальный дизайн, выдал я и опешил сам.
Барон поставил кубок, с хрустом заломил пальцы и опустил глаза:
Я не знал. Вполне возможно. Прошу принять это как развёрнутую метафору.
«Как развёрнутую метафору» Надо запомнить.
Но всё ж оденься как человек, ты тут второй день уже! выдал он, допив-таки свой третий кубок. И это баркийский, конечно, язык великий, но лучше без акцента говорить по-серенидски учись. Баллады он читает! Ты попробуй «гэ», «рэ» скажи.
Гэрэ.
Вот, можешь же! И вообще, ещё раз это «гара» услышу велю казнить. Ясно?
«Ну а что не ясно! Чужестранец тем лучше, чем больше похож на серенидца. Так и знал».
После четвёртого кубка барон и сам разучился говорить по-серенидски. Я дал волю желаниям и снял с него четыре кольца и две цепи, и тут он повис на мне. Ничего не оставалось, как отвести его в покои, хорошо, он хотя бы мог показывать направление, а то бы мы блуждали до утра.
А разденет меня кто? вскричал барон, когда я, собравшись с силами, бросил его на кровать.
На таком ложе могла бы заночевать вся моя шайка и даже не подраться из-за подушек.
Не я! Может, мне ещё и рядом улечься? пробормотал я, но барон меня услышал:
А что, хочешь?
Я отпрыгнул подальше, отвесил пару поклонов и поспешно удалился.
Баронские драгоценности приятно позвякивали в карманах. Теперь главное добраться до нижнего этажа, а там можно хоть в окно. Унор и Леден сами выберутся, свистну им из леса.
Я спускался по широкой роскошной лестнице, пританцовывая. Думал о том, как теперь заживём в лесу, отоваримся на базаре под завязку. Я, может, даже прикуплю пару собственных шмоток, не всё в обносках своих жертв рассекать.
А потом в щегольский кабак закатимся пить дорогое вино, заказывать музыку, соблазнять красоток Эх, настоящих бы красоток! Не этих напомаженных девок, что за вечер напиваются похлеще, чем все бароны вместе взятые, да сверкают панталонами из-под юбок.
Красота, она в изяществе, она в загадке. Как у баронессы Вздох сам вырвался из груди такая женщина никогда не будет моей. Я бестактный неуч, неотёсанный бродяга, жалкий вор, и никакие деньги мне тут не помогут!
Передо мной раскинулся холл нижнего этажа с его мозаичными колоннами и расшитыми гобеленами, даже в темноте сверкающими золотыми нитями. Первая же дверь вывела меня в комнату с большим письменным столом. Ряды книг сплошь занимали боковую стенку. Графчонок учил меня читать, вот только мне дан другой путь: ему наверх, мне в сторону. Что мне нужно хватать и бежать.
Вот только куда? У меня ж ни кола ни двора, лишь несколько десятков таких же оборванцев, собирающих осколки роскоши, что падают сверху, проваливаются под сруктуру.
Лохмотья, объедки, осколки чужого счастья. Я как зверь впиваюсь в кусок мяса на брошенной кости, пока не сгнило. Подбираю остатки, за которыми уже ничего быть не может. Прав Графчонок: я в самом низу.
Снял побрякушки с жалкого обессилившего аристократишки. Что дальше? Ни у одного ростовщика не хватит денег выплатить и долю их стоимости. Дом на них не купить. Ни один рабочий свой труд на цацки не променяет, а на поместье их не хватит.
Всё, чего я добьюсь это обеспечу жратвой и пойлом себя и шайку на зиму. Может, десятком-другим тёплых шмоток, из-за которых они будут грызть друг другу глотки. Потом закатим пару пьяных пирушек, да разнесём на радостях в пух и прах очередную деревеньку. После чего продолжим голодать и грабить.
Это золото та же охапка дров. Сгорит в топке, да развеется по ветру. И снова станет холодно, и вновь нужны будут дрова Моя жизнь порочный круг, и я не умею иначе.
Я осторожно вынул одну пластину окна, морозный ветер ударил в лицо, пробрал до костей.
«Иди, Антут, мёрзни, там твоя жизнь. А барон пусть лежит на своей гигантской кровати у камина. Ему, бедняге, так не хватает острых ощущений, что он открыл игорную, ты же вечный ловец фортуны. За душой у тебя ни гроша, и поэтому твоя вечная ставка жизнь. Покой и счастье тебе не по карману».
Я принялся вынимать вторую пластину. Баркийские бумаги зашелестели за пазухой. Интересно, скоро он сюда доберётся? Может, мне пока понежиться в тепле денёк-другой, оглядеться? В конце концов, нельзя же пробраться в Пещеру Чудес и сбежать, чуть переступив порог.
Из окна был виден замёрзший лес: «Подождите, мужики, я о вас не забыл».
Я вернулся.
Покои барона содрогались от храпа, я выложил его побрякушки на столик у зеркала. Руки чесались при виде шкатулок. До боли закусил губу. Не сейчас, успею. В доме полно ценностей.
Я вышел в коридор, прошёл пару пролётов и безнадёжно заблудился. Усталость взяла верх. Сначала я улёгся на широкую ступень лестницы, потом присмотрел аккуратный низенький диванчик у стены. Не худший вариант.
Я устроился поудобнее, было жёстко, тихо и темно, совсем как в лесу, только тепло и сухо. Подлокотник пришёлся как раз под голову. Я расслабился, прикрыл глаза
Да что ж это делается! резанул слух до боли знакомый голос. Но на сей раз меня не стали колотить: Господин наместник! Козетка-то, козетка!
Её бы ко мне в шайку, вечно наших добудиться не могу. Я приподнялся:
Сама такая!
Козетка! она указывала на диван. Вы лежите на козетке!
И что? Ты поклялась охранять её честь? Что ты вечно орёшь? я сел, старуха испортила всё удовольствие. Лучше показала бы дорогу.
Как долго вы собираетесь тут теряться?
Я здесь не теряюсь, я здесь нахожусь! А теперь либо отколись, либо покажи, куда идти, а не то я как я встал, нависнув над ней.
С вашим появлением, наместник, у слуг появилась скверная привычка кричать ночами, усталый голос баронессы заставил моё сердце забиться, я вытянулся.
Светильник в её руке отбрасывал блики на серебристую мантию, озарял лицо. Ну чем не ангел? Подойдя, она села на край козетки и поставила светильник на столик рядом.
Итак, вы передумали, это производит впечатление, сказала баронесса.
Я оглядывался больше не доверяю я этим каменным клеткам. Только подумаешь, что ты один, как нате вам. И всё же, мы были одни, старуха куда-то пропала.
Не понимаю вас, миледи, произнёс я.
Взгляд баронессы обжёг, но я не поддался. Горелый уже.
Продолжайте в том же духе, сказал она, и вы не продержитесь здесь и часа. Я вам это гарантирую. И через окно не спасётесь.
У вас много окон.
Её брови дёрнулись, потом она опустила глаза:
Значит, бедняга баркиец убит?
Нет, мы отпустили его, пробубнил я себе под нос. Разговор был довольно странный, мы оба словно делали вид, что не понимаем, о чём речь.
Всё равно, что убит, вздохнула она.
Да чего уж, поморщился я. Ежели такой слабак сам виноват.
Она вздохнула:
Как же ваше настоящее имя?
Я молчал, она ждала.
Я преступник, снова пробубнил я, будто сам себе.
Вы в любом случае преступник.
Тогда все преступники.
Ах, господи её ладонь коснулась лба. Зачем?
Ребят кормить нечем.
Так у вас есть дети?
Нет, хотя я задумался, еда была нужна не только взрослым. У Биры и Керна есть, но не очень маленькие, уже ходят. А у Булана сын уже почти юноша не заметил, что рассуждаю вслух.
Кто все эти люди? плечи баронессы дёрнулись.
Шайка моя, я закусил губу разговорился. Как быстро я себя выдал! Околдован?
Губы баронессы округлились:
Разбойничий атаман? Собственной персоной? в глазах играли одновременно страх, азарт и восхищение слишком по-детски, я ввязывался в игру.
Баронесса глядела сквозь меня, в глазах её отражался огонёк светильника:
Да-а-а, протянула она. Неслыханное нахальство, а может, глупость или
То есть, мне уходить?
Её взгляд стал насмешливым:
Что это вы вдруг решили спросить? она откашлялась. Доброй ночи, Прата, она поднялась и взяла светильник.
Я тоже поднялся:
Может, один из слуг миледи укажет мне дорогу в мои покои?
В ваши? не поворачиваясь, повторила она. Ах, вы имели в виду покои наместника, она пошла дальше.
Я последовал за ней:
Мне подойдут и ваши.
Наместник, она остановилась. Идите налево, вверх по лестнице, пройдите овальный пролёт наискосок, тоже налево, спуститесь вниз, там и будет ваше крыло. А теперь оставьте меня.
Благодарю, миледи.
В ту ночь я всё-таки добрался до своих покоев. Ребята спали в моей спальне, на ковре возле камина. Кровать мы сочли неудобным местом для сна, лежишь и будто тонешь.
Я улёгся между ними и сразу уснул.
Третий день в замке
Ах, наместник, вы так и не съели салат со своих бриджей? раздался из-за угла голос баронессы.
Что? я оглядел себя. Пара присохших кубиков овощей прилипла к панталонам. Совсем забыл о них.
Да переоденьтесь вы! вздохнула она.
Как скажете, хоть я и не видел смысла в полном переодевании: запачкались только бриджи, рубаха давно высохла.
Я вернулся в покои и распинал своих парней.
Ну-ка, новую одежду мне! Серенидскую.
Антут, на дорогах же пусто! вытаращился на меня Унор.
Да и дорога далеко, развёл руки Леден.
То ли я стал умнее, то ли они отупели от сна и бесплатной жратвы.
Вы недоумки! только и смог простонать я.
А что делать, батя?
Что делать? Пойдите снимите одежду с любого лопуха. Тут их немерено! не сдержался я.
Мужики переглянулись и вышли за дверь. Обиделись. Придётся самому. Я открыл шкаф, набитый модными шмотками, и вскоре облачился в жёлтую рубаху с тёмно-зелёным камзолом. Бриджи и пояс я подобрал в тон. Ботфорты выбрал чёрные, утеплённые.
Когда баронесса увидела меня в новой одежде, грудь её лихорадочно приподнялась, губы округлились, щёки вспыхнули Здесь две выдумки и одна ложь, сами думайте, где правда. По крайней мере, незамеченным я не остался.
Лишь хотела сказать, наместник, чтобы вы следили не только за нашим двором. Барону принадлежат восемь деревень. И вы за все отвечаете
Она перечислила мне несколько названий, отвела в кабинет и показала карту владений барона. Я обещал разобраться, удивляясь, что она будто забыла о ночном разговоре, пока не услышал:
Если справитесь так же хорошо, как справились в нашем дворе, я вам помогу.
Вот это да!
Я невольно прижал руки к сердцу:
Спасибо, миледи!
Но и вы мне поможете.
Я вам? В чём?
Об этом после, она закатила глаза. Не знаю как у вас, э-э, в Баркии, но в Серениде господам кланяются, а руки к груди прижимают в знак благодарности или уважения к тем, кто ниже по происхождению.
Встрепенувшись, я убрал руки от груди, но поклониться не решился. А баронесса уже кивнула кому-то в дверях. Я обернулся, на пороге топтался тот самый хитрый паренёк, что «переводил» мою балладу.
Наместник, это Гартен. Я поручила ему довести до блеска ваши знания серенидского языка и культуры, она мигнула обоими глазами.
Беретрацо, сен Шозубринкас, поклонился паж.
Захотелось выругаться, на помощь пришла баронесса:
Гартен называет вас как принято в Баркии по вашему первому имени, уважаемый Шозубринкас прата-Завианака, она поджала губы и покачал головой. Гартен, можешь называть сена Шозубринкаса просто господином.
Беретрацо, господин, снова отвесил поклон паж.
Беретрацо.
И говори с господином только по-серенидски! Никаких поблажек, уголки её губ дёрнулись.
В этот момент с первого этажа послышался грохот. Мы кинулись к лестнице и увидели лежащего на полу стражника, шлем упал с его головы и валялся рядом. Мои ребята работали: Унор зажал рот и удерживал голову, Леден снимал с несчастного доспехи.
Баронесса замерла, ресницы затрепетали. Я лишь старался не загоготать в полный голос. Унор и Леден нисколько не смущались.
Охранников испытываем, сказал я наконец, вдохнув. Сами видите, миледи, это никуда не годится, я спустился по ступеням, подошёл к стражнику и склонился над ним. Почему не на посту?
Охранник ответил возмущённым мычанием.
Ещё дерзит! Уволен, в общем. Унор, Леден, достаточно, а ну за мной, надо посоветоваться, скомандовал я и зашагал в свои покои, оставив баронессу с раскрытым ртом.
О чём вы думали? сказал я Унору и Ледену, когда мы остались одни. Как это вы барона не раздели!
Они переглянулись.
У него не твой размер, бать, сказал Унор.
Не, ну если надо, дёрнул плечами Леден.
Не надо, никого в пределах замка не грабьте. И за пределами пока тоже, сказал я и пообещал себе впредь выбирать слова.
Целый день я мотался от деревни к деревне: назначал нарядных, считал скот, чинил крыши, проверял колодцы, раздавал поручения. Унора и Ледена таскал за собой, при виде этих мордастых верзил селяне понимали меня с полуслова. За день не раздал и пяти подзатыльников.