_________________________________________________________________________
Au diable!* «К дьяволу!»
Глава 7
Ксюша.
Гулкий, беспокойный голос доносится до моего слуха, словно с другого конца пустого больничного коридора, но его обладатель сидит передо мной на корточках и не бросает попытки достучаться.
Ксюша, как ты? поместив мои маленькие, ледяные руки в свои громадные и слегка шершавые ладони, Артем потирает подушечкой большого пальца тыльную сторону, задевая костяшки. Ты слышишь меня?
Я хочу отозваться, правда, дать сигнал, что ловлю каждое слово, однако тело непослушно, конечности будто налиты свинцом и неподъемны. Пошевелить кончиком пальца для меня равносильно тяжкому испытанию. От пронзительного холода не спасают утешающие и теплые объятия подруги. Катя ни на минуту не отходила от меня с момента, как мама потеряла сознание и до сих пор, когда мы сидим, прижавшись плечом к плечу, в коридоре региональной государственной больницы в ожидании появления врача.
Я невольно прокручиваю в голове кошмарный сценарий поездки в машине скорой помощи. Образы напрашиваются неясные, окутанные густым белесым туманом полубессознательного состояния, из которого мне не хватает моральных сил выкарабкаться.
С твоей мамой все будет хорошо, заверяет Артем.
Я фокусирую на нем безжизненный взор. Изучаю с безмолвной благодарностью брутальные черты лица, поцелованного солнцем, и проникаюсь завистью к безукоризненному внешнему виду, нетронутому утомленностью. Высокий лоб, ровный классический нос, надвинутые широкие брови придают выразительность миндалевидным, проницательным глазам. Даже с растрепанными блестящими волосами цвета воронова крыла и в небрежно расстегнутой на несколько пуговиц рубашке он пленяет.
Генетика не скупилась на дары, наградив сыновей четы Золотовских выдающимися данными.
Выворачивающим наизнанку взглядом Артем пробивается сквозь мою агонию и тьму, крепче сжимая пальцы.
Она справится, озвучивает мне самое желанное, как нечто непреложное, само собой разумеющееся. О ней позаботятся. Я проконтролирую. Но ты должна пообещать мне, что не впадешь в отчаяние. Хорошо?
Я готова рассмеяться.
Пару дней назад я думала о том, чтобы свести счеты с жизнью из-за непереносимой боли разбитого сердца. Уже сегодня случившееся с членом моей семьи вытеснило из мыслей страдания по Максиму Золотовскому и тому, что мы так и не поженились после трех лет чудесных отношений. А его объявившийся спонтанно старший брат, с которым у нас не заладилось с первых минут знакомства, сражался за жизнь моей мамы до приезда докторов и сопровождал нас с Катей в пути к госпиталю.
Как единственный из нас троих свободно говорящий на местном языке, он вел переговоры с медсестрой в приемной, другими работниками больницы и непосредственно с кардиохирургом, принявшим ответственность за спасение поступившей пациентки. Артем так же заполнил все необходимые документы, вернулся в особняк за сменной одеждой для меня и Кати, поскольку понимал, что я под дулом пистолета не сдвинусь ни на шаг и тем более не покину лечебного учреждения, пока не удостоверюсь, что опасность миновала.
В то время как я, словно истерзанная и загнанная в ловушку птица, билась в истерике и рвала на себе волосы, страшась за жизнь мамы, он воплощал собой непоколебимую, неподвластную катастрофам опору. Демонстрируемая им картинка рассудительности и спокойствия действительно оказывала положительный эффект на эмоциональную нестабильность, убаюкивала внутреннюю бурю.
В голове абсолютная дисгармония. Я ненавижу Артема за то, что он намерен буквально выкупить мою свободу (хотя в сложившихся обстоятельствах это перестает иметь какое-либо значение), и бескрайне благодарна ему за своевременно оказанную помощь маме. Остается верить и молиться, что она переживет инфаркт.
Прошло несколько часов, а двери операционной по-прежнему закрыты. За ними моя мамулечка совсем одна, а я ни на что не годна, чтобы облегчить ее состояние. Даже рядом быть не могу! Все, что мне нужно, просто держать ее за руку, чтобы она открыла глаза и произнесла мое имя, назвала дочкой.
Катя начинает ерзать сбоку, притягивая к себе руку, которой обвивала мои плечи.
Куда ты? спрашиваю я осипшим голосом.
Она выпрямляется, поднимает руки над головой и потягивается, разминая затекшие мышцы спины и шеи.
Поищу кафетерий, глядит на меня сверху вниз со слабой улыбкой. Я проголодалась, а ты?
Я мотаю понуро опущенной головой.
Кофе? уточняет она.
Ничего не хочу.
Присмотри за ней, моя лучшая подруга смотрит на Артема, неловко переступая с ноги на ногу. Пожалуйста.
Тот кивает и занимает ее место, присаживаясь рядом. Близко. Слишком близко ко мне. Прижимается бедром к моему бедру, прогоняя дрожь по ноге, и прислоняется к спинке больничной скамьи. Я провожаю взглядом отдаляющуюся фигуру Кати, а мое дыхание непроизвольно делается поверхностным от ощущения пристального внимания со стороны нового соседа по лавочке.
Если бы не он
Я испугалась, растерялась, не сумела помочь маме.
Спасибо, щебечу слабым голосом, ловлю его бездонный, жгучий взор, сконцентрированный на моих еще влажных глазах. Я всем тебе обязана, «и даже собственной свободой, если продолжит настаивать на том, чтобы отнять ее?» выстреливает тревожная мысль. Я покрою все расходы за мамино лечение. Только кхм, мне понадобится время, чтобы нервно заламываю пальцы, подбирая менее обидную формулировку обозначения своей бедности, чтобы
Нет, категорично отрезает Артем, избавляя меня от необходимости мямлить перед ним. Отчасти моя вина в том, что мы оказались здесь. Я не должен был поддаваться эмоциям и выяснять отношения в присутствии твоей матери. Я искренне сожалею, Ксюша.
Кто же ты такой на самом деле, Артем Золотовский?
Почему так быстро меняешь маску мерзавца на доблестного рыцаря?
И все же не унимаюсь я.
Разве сейчас подходящее время, чтобы переживать о финансах?
Он прав, только я не угомонюсь. Не люблю оставаться в долгу и непременно расплачусь с Артемом. Когда мы вернемся с мамой и Катей в Москву, я устроюсь на подработку, или даже две, если повезет, чтобы потихоньку выплачивать ему долг.
Но замуж за него не выйду.
К счастью, он об этом не заикается.
***
Я жалею о том, что в школьные годы выбрала изучение английского языка вместо французского. Тогда бы могла без труда разобрать неторопливую, плавную речь доктора, спасшего жизнь маме. Приземистый, некрупного телосложения и с явно виднеющейся проседью волос мужчина ведет разговор с Артемом, а тот вкратце пересказывает мне реплики кардиохирурга.
На данный момент опасность миновала, но существует риск возникновения рецидива и ухудшений, поэтому необходимо пронаблюдать твою маму несколько дней здесь, чтобы исключить угрозу для стабилизировавшегося состояния.
Миниатюрный француз, у которого голова непропорционально больше туловища, очевидно не понимания ни слова из того, что Артем говорит мне, активно кивает и вежливо улыбается нам. Затем продолжает вводить в курс дел, а все, что остается мне, внимательно следить за меняющейся мимикой на лице старшего брата Максима. В целом он излучает флегматичность, только периодически опускает взгляд к часам дорогой винтажной модели швейцарского бренда. Эксклюзивная работа, вне сомнений. Я немного разбираюсь в этом, поскольку у Максима есть скромное хобби: коллекционировать нескромные наручные аксессуары.
Они ведут беседу еще какое-то время. По заверению Артема врач излагает детали предстоящего лечения для восстановления работы сердечно-сосудистой системы, общего укрепления физических показателей, подготовки мамы к нагрузкам, и дает рекомендации по улучшению и ускорению адаптации ее организма к новым условиям.
Я чувствую себя чудовищно жалкой, потому что в силу отсутствия медицинских знаний мало что понимаю даже элементарно с доктором поговорить не способна. Если бы рядом не оказалось Артема, что бы я делала?
Спроси, могу ли я навестить ее? осторожно потянув брюнета за рукав его рубашки, возвожу умоляющие глаза к его сдержанному лицу.
Он кратко кивает, отворачивается к низкому мужчине и переводит мой вопрос на французский.
Oui, bien sûr,* напрямую ко мне обращается врач и расплывается в подбадривающей улыбке. Поворачивает голову в сторону Артема и что-то добавляет.
Он говорит, что твоя мама сейчас спит, и ты можешь пойти к ней.
Я так стремительно делаю вдох, одним глотком набрав полную грудь воздуха, что начинает кружиться голова.
Я только хочу увидеть ее.
Мне первостепенно важно дотронуться до мамы, почувствовать тепло ее руки, увидеть своими глазами, что показатели на приборе жизнедеятельности стабильны, и она дышит.
На дрожащих ногах из зала ожидания я добираюсь до хирургического отделения на пятый этаж предпоследний, где размещают пациентов. Артем оставляет меня, чтобы сопроводить доктора в неизвестном направлении.
У меня все внутри переворачивается, сжимается и замирает, когда я открываю дверь, делаю маленькие, боязливые шаги вглубь одноместной палаты с белыми стенами, потолком и полом. В центре стоит кровать, меняющая положение с помощью пульта управления, а на ней лежит мама, переодетая в медицинскую сорочку, с воткнутым в вену катетером. По трубке, тянущейся к инфузионному устройству, течет прозрачная жидкость.
Она совсем не реагирует на звук моего голоса, не просыпается, как бы ни звала, и это к лучшему, потому что, не выдержав наплыва эмоций, я вновь ныряю в этот ураганный вихрь и лью слезы, прижавшись щекой к ее неподвижной руке.
Так и засыпаю с ощущением маминой теплоты, и меньше всего мне хочется, чтобы кто-то нас тревожил. К сожалению, это становится неизбежным, посторонние звуки буквально выталкивают меня на поверхность сознания, и я смаргиваю остатки дремоты, чтобы разглядеть виновника своего пробуждения.