Заходи, Цветик, ответила Первушка.
Гаор сидел спиной к двери и потому увидел вошедшую только, когда она села рядом с Первушкой. И сразу узнал её. Это она лежала тогда голой на ковре в гостиной Фрегора и ждала, чем закончится спор братьев. Сейчас она была в синем с глубоким вырезом на груди платье, белом кружевном фартучке и такой же наколке на чёрных уложенных фигурным узлом волосах. Когда она села, короткая юбка платья задралась, практически полностью открывая ноги и демонстрируя отсутствие трусиков.
Ты чего прямо в рабочем? спросила Первушка.
Отдыхает он, сейчас опять пойду, спокойно ответила Цветик, разглядывая Гаора. Насмешливо улыбнулась. Ну как, вразумили тебя? Кто бил?
Им тоже досталось, ответно усмехнулся Гаор.
Дурак ты, Дамхарец, поучающим тоном сказала Цветик, тебя, купленного, личным шофёром сделали, а ты
Он Рыжим хочет зваться, подхватила Первушка. Хуже дурака. Чем тебе Дамхар плох?
Ничем, пожал плечами Гаор и честно добавил: Мне там плохо не было. Но родился я в Аргате. Хотите по рождению звать, тогда уж аргатцем надо.
Они переглянулись.
Не слышала я, чтоб в Аргате питомники были, покачала головой Первушка.
Цветик засмеялась.
Так что не ври, нас не обманешь.
А кто вам сказал, что я рабом родился, горько улыбнулся Гаор.
Они снова переглянулись.
А ну, потребовала Первушка, покажи клеймо.
Смотри, Гаор, по-прежнему прижимая к лицу лёд, другой рукой раздвинул волосы надо лбом.
Надо же, удивились они в один голос. Никогда не видели.
И что это значит? спросила Первушка.
Я бастард, меня отец продал. Наследник в карты играл, проиграл много, вот меня и в рабы, чтоб моей ценой долг покрыть.
И давно продали? спросила Цветик.
Пятый год уже.
А до этого?
А до этого я свободным был, и, не дожидаясь их вопросов, настолько они растерялись, Гаор стал рассказывать. Окончил общевойсковое училище, воевал, работал. Что ещё?
Цветик покачала головой.
Надо же. А чего ты тогда такой рыжий?
У меня мать полукровка, я в неё пошёл, спокойно ответил Гаор.
Разумеется, ни о криушанах, ни о курешанах здесь и упоминать не стоит, они, похоже, знают о всём этом куда меньше любого поселкового мальца. Да и уж если говорить на нашенском нельзя, то это и вовсе запретно.
Ну, если так, задумчиво сказала Цветик, раз ты по ней решил зваться, тогда понятно. А что, Первушка, нам ведь легче, мы с рождения, а когда вот так живёшь, живёшь, а тебя раз и под клеймо.
Мне в пять поставили, Первушка встала, забрала у него лед и стала смазывать ему скулу какой-то мазью. До пяти ждали, думали бастардом записать, даже наверху в его крыле держали, а потом проклеймили и сюда. Ну вот, смотри, Рыжий, как получилось.
Она взяла со стола и протянула Гаору маленькое зеркальце. Гаор осмотрел лицо и даже присвистнул от удивления. Только лёгкая припухлость на пострадавшей скуле, а так никаких следов.
Здорово, сказал он искренне и улыбнулся. Спасибо.
Носи на здоровье, рассмеялась Первушка. Цветик, не опоздаешь?
Цветик рассмеялась и встала.
И правда, пора. Эх, был бы ты чёрным, родила бы от тебя. А так
Ну, так что? Первушка убирала в холодильник пакет и в шкаф тюбик с мазью. Поговорить с Самим? Или ты сама?
Цветик насмешливо сверху вниз посмотрела на Гаора.
Ну как, Рыжий? Если в отдельной постели на всю ночь, тогда иди к Мажордому, кланяйся да проси.
Ему Сам не разрешит, даст какую-нибудь из купленных, возразила Первушка, да и тебе ещё рожать надо.
Щупик есть, и ладно, отмахнулась Цветик. Ну, Рыжий?
Гаор легко встал, твёрдо и насмешливо посмотрел ей в глаза.
Если хочешь, мы и сами договоримся, мне тут ни советов, ни разрешений не нужно.
Ух ты, смелый какой, рассмеялась Цветик. А не боишься, что твой хозяин узнает? Он ведь тоже мной лакомится.
Была бы ты согласна, ответно усмехнулся Гаор, а не хочешь, так и не надо.
Глядя ему в глаза, Цветик приоткрыла рот и медленно облизала губы, качнула бёдрами. Гаор шагнул к ней, и она, рассмеявшись, выскочила из кабинета, плотно прихлопнув за собой дверь. Рассмеялась и Первушка.
Всё, иди, Рыжий. И Огонь благодари, что этим обошлось.
А что могло быть? с интересом спросил Гаор.
Первушка оглядела его и вздохнула.
Ты купленный, не положено тебе личным быть. Так что тебе многое ещё покажут. Хотя и родовым бывает показывают, тон её стал жёстким. Всё, иди.
Гаор почувствовал, что настаивать не только бесполезно, но и небезопасно, ещё раз поблагодарил и ушёл.
В спальне его ждал, сидя на его кровати, тот самый мальчишка.
Залечили тебя? встретил он Гаора. Смотри, всё на месте. Пайка с тебя.
Я тебя на помощь не звал, усмехнулся Гаор. Кто звал, пусть тот и расплачивается.
Ты что? удивился мальчишка. Я же родовой, а ты купленный, ты або. Я выше тебя. Я вот скажу Самому, что ты без рубашки ходишь и к родовым без уважения, он с тобой, знаешь, что сделает?
Вон оно что, хмыкнул Гаор.
Он взял мальчишку сзади за шею и поднял на воздух. Тот от растерянности даже не дёргался, обвиснув тряпочной куклой.
Ну и как тебя? почти добродушно спросил Гаор. Бросить, уронить или поставить?
Мальчишка вдруг побелел и закатил глаза, и Гаор аккуратно поставил его на пол и немного подержал, давая отдышаться прийти в себя.
Ну как? ласково спросил Гаор, когда глаза мальчишки пришли в норму и шкодливо забегали по сторонам. Пойдёшь к Мажордому? Показать дорогу?
Мальчишка молча замотал головой и, как только Гаор разжал пальцы, выбежал из спальни.
А Гаор стал проверять свои вещи в шкафу и тумбочке. Как он и предполагал, мальчишка рылся, но ничего не испортил. А могло быть и такое, в училище один этим баловался, трижды тёмную ему делали, пока отучили. Убедившись, что вещи, а главное, карты в конверте, не пострадали за карты могло быть плохо по-настоящему, Гаор надел тёмную рубашку и пошёл в умывалку проверить носки и футболку. Носкам ещё сохнуть, а футболка он перевесил её так, чтобы сохла побыстрее, тогда после ужина и зашьёт. А до ужина сколько? Успеет он в гараж?
Не успел. В коридоре уже шумели возвращавшиеся со двора.
И опять, судя по взглядам, о том, что он пришёл в казарму весь в крови, знали многие, если не все, но никто ни о чём его не спросил.
Здесь, как уже убедился Гаор, обо всём приходилось догадываться самому.
9 декада
Жизнь по новому распорядку: подъём со всеми, завтрак, работа в гараже или выезд, обед, один период в гараже, один период отдыха, три периода тренировки, после которой он действительно, как пообещал Рарг, еле доползал до спальни и отлёживался до ужина, ужин, личное время и отбой сильно напоминала армейскую до фронта и даже училищную, а потому не тяготила и была даже приятна именно своей привычностью.
Кровь ему больше на тренировках не пускали, вернее, Гаор берёгся, но футболку или майку после тренировки можно было выжимать, и ноги подкашивались. Но он заставлял себя переодеться, сходить в душ, там же выстирать майку, трусы попросил у Кастелянши и получил без звука две пары, и не обычных бельевых, а спортивных и носки. И уже тогда, вернувшись в спальню, раздевался и ложился отдохнуть до ужина. Как он догадывался, слыша сквозь дремоту лёгкие шумы и стуки, наушники и стукачи заглядывали в спальню и, разумеется, доносили Мажордому. Но тому придраться было не к чему: распорядок ему определил его хозяин, лежит он не в одежде, а голым, так что пусть Мажордом его в задницу поцелует со своей цивилизованностью.
А заодно из обмолвок, кратких разговоров и замечаний, как мозаика из мелких камушков, вырисовывалась картина рабской жизни «Орлиного гнезда». Рабы делились на «родовых», то есть рождённых в «Орлином Гнезде» и питомнике Ардинайлов, и «купленных» или поселковых. Личными рабами, служившими непосредственно хозяевам, были только родовые, купленные на подсобных и дворовых работах, а самые светловолосые и светлоглазые на рабской обслуге. «Первый, второй и третий сорт», невесело посмеялся про себя Гаор. Родовые смотрелись чистокровными, а потом, сопоставив и подумав, он понял, что они, и в самом деле, чистокровные. Ардинайлы сами плодили себе рабов. Мало того, что рожденный рабыней раб от рождения, это-то везде так, но Ардинайлы вовсю надевали ошейники детям от законных жен, особенно девочкам. «Чтоб не тратиться на приданое, что ли?» мрачно острил про себя Гаор. И вовсю спали с собственными дочерями и сестрами, плодя новых рабов.
И чем больше Гаор узнавал об Ардинайлах, разбираясь, кто кому кем приходится, тем с большей уверенностью в своей правоте ночью, когда спальня засыпала, пополнял отведённый Ардинайлам лист. Славный старинный род, истинные, чистокровные ургоры. Нет, он вправе это обнародовать. Когда-нибудь. Но он скажет о древней и незыблемой привилегии лучших ургорских родов. О «праве личного клейма». О том, как по вызову приезжают из Рабского Ведомства и без звука, не задавая вопросов и не требуя документов, ставят клейма и заклёпывают ошейники без номеров тем, на кого укажут. И никаких карточек, и регистраций. И никому никогда не узнать о судьбе заклеймённого. И так по всей Королевской Долине. И надо так писать, чтобы не выдать источник информации. Он даже стал бояться, что по сравнению с «Орлиным Гнездом» жизнь в посёлке будет казаться не такой уж плохой. И потому сделал последний вариант «От рождения до смерти» даже более злым, чем задумывался вначале.
Главная шестёрка и наушник Мажордома носил вполне приятное имя Милок и оказался сыном Мажордома и Первушки, ну, это ладно, но Первушка дочь Орната, «Второго Старого», а её мать дочь Орвантера, «Первого Старого», главы рода, а значит, Мажордому она приходится дважды племянницей. Это же Ну, хозяева на Заветы Огня и на законы о кровосмешении плюют, но ты-то себя не роняй. Будь человеком, а не Гаор даже слов не мог подобрать. А когда узнал, что тот же Милок «любимая подстилка» не кого-нибудь, а Орната, своего кровного деда! в богатом ругательном лексиконе Гаора не нашлось слов.
Первушка и Цветик оказались сёстрами по матери, но Цветик была дочерью Фордангайра, и ему же по матери племянницей, и от Фордангайра же родила Щупика, того самого мальчишку.
И это только те немногие, с которыми лично он сталкивался, а остальные обитатели первой женской и первой мужской спален? Да там кого ни возьми и копни, то такое полезет что любому Ардинайлу вполне можно лепить на лоб что? Какое клеймо ставить за кровосмешение, за насилие над собственными детьми? А они все любили насиловать. Даже когда под них покорно ложились. И ответ был один: волна в квадрате.
Гаор старался об этом не думать. Слишком противно. Но самое противное даже не это, а то, как «родовые» задавались и задирались перед купленными. Именно это делало их для Гаора одинаково ненавистными и даже похожими. Он даже не различал их. И хотя, как личный шофер Фрегора мог бы вполне если не сблизиться, то хотя бы познакомиться с его лакеями, горничными и «подстилками», но демонстративное презрение к лохматому «або» сделало их для него столь же неразличимыми как надзирателей у Сторрама или полицейских на блокпостах в Дамхаре.
Но и с остальными он оставался на дистанции. Ближайшие соседи по столу и спальне, Старший в его спальне, Летняк и Весенник в гараже вот и все, пожалуй. Да ещё обе Кастелянши и Старшая по столовой. А с остальными молчаливые кивки, скупые необязательные фразы. Каждый сам за себя. Ни на фронте, ни у Сторрама, ни даже в отстойнике такого не было. И Гаор уже радовался тому, что Лутошка не попал в это эту клоаку, не сразу нашёл он подходящее слово, малец бы здесь не выдержал. Он и сам держался на пределе и чувствовал, что надолго его не хватит.
Суть и цель тренировок у Рарга Гаор понял не сразу. Только когда дело дошло до спаррингов. Его готовили на персонального телохранителя. Быть за плечом хозяина и вырубать каждого при малейшей угрозе. И на выездах теперь хозяин всё чаще не оставлял его в машине, а приказывал следовать за ним. И Гаор с изумлением и ужасом понял, где и кем служит его хозяин. «Тихая контора», «Дом-на-Холме», а официально Ведомство Политического Управления. Вот это он вляпался, так вляпался.
Правда, пока ничего особого страшного не было. Больше интересного.
«Дом-на-Холме» действительно стоял на холме. С фасада. С тыла открывались въезды и входы в засыпанные землёй с мастерски уложенным дёрном нижние этажи. «Та же история, что с Ведомством Юстиции и Рабским Ведомством», думал Гаор. Снаружи небольшое, во всяком случае, обозримое, здание, а внутри сложнейший обширный лабиринт с множеством подземных уровней. Никакой внешний штурм невозможен: дальше двух-трёх парадных холлов никакой штурм-группе не пробиться. Даже ковровая бомбёжка, артобстрел прямой наводкой в лучшем случае разрушат этот верх, а основные помещения глубокого залегания не достать. Снаружи ни хрена их не взять, только изнутри!
День за днём он с утра подавал машину к подъезду и вёз хозяина, уже зная: лимузин сначала Дом-на-Холме, там долей пятнадцать, максимум полпериода он будет сидеть в машине в подземном гараже, потом поездка по дорогим кабакам, «коробочка» не заезжая в Дом-на-Холме, по различным адресам в Аргате, а чаще на встречи на приаргатских шоссе, разъезжая легковушка любой вариант.
Какие-то канцелярии без вывесок, куда он шёл за спиной хозяина.
Оружия у тебя нет, сказал ему Фрегор. Но ты делай вид.
И Гаор против всех строевых правил, идя за хозяином, держал руки в карманах шофёрской куртки, да ещё сжав кулаки, чтобы ткань оттопыривалась, заставляя предположить наличие оружия. Верили ли этому собеседники хозяина, Гаор не знал и особо не задумывался. Иногда те бледнели, вытягивались в стойку, иногда вели себя шумно и развязно, но боялись все.
Часто усаживаясь в машину после такой беседы, хозяин ругался.
Сволочи! Идиоты! Тупицы! Нет, ты только подумай! взывал он к безмолвно сидящему за рулем Гаору. Пока не дашь пинка, ни хрена делать не будут. Да я бы их
Далее следовало такое красочное и подробное описание, что Гаор думал: «А не сменить ли тебе, хозяин, профессию?» Писал бы «ужастики» и загребал бы монеты с купюрами лопатой. А иногда приходила в голову мысль, что в Доме-на-Холме, когда он сам сидит в машине, хозяин где-то там внутри осуществляет свои намерения и фантазии, и тогда по спине полз противный холодок. Уж очень детальными и точными были эти рассказы.
С началом тренировок хозяин ни разу не задержал его, выезжая после обеда уже на другой машине. А бывало, когда приближалось время возвращения, пересаживался на пригнанную в условленное место другую машину, а Гаора отправлял домой вместе с механиком.
Механик всегда молчал всю дорогу будто немой, опасаясь, как догадывался Гаор, его наушничества. Обидно, конечно, но понятно: в «Орлином Гнезде» наушников больше, чем людей. Не объяснять же, что хозяин никогда его ни о чём не спрашивает, а только сам высказывается, что Мажордом после той стычки тоже пасть не разевает и ничего от него не требует, а к другим господам он и близко не подходит. Даже видел ещё не всех. А кого видел, так мельком и издали.
Но этот пробел предстояло очень скоро восполнить. Правда, Гаор об этом ещё не знал и даже не догадывался.
Зима
10 декада
В конце зимы было ветрено и снежно. Дворовые рабы чуть ли не круглосуточно чистили двор и дорожки в парке. Несколько раз Мажордом выгонял на эти работы не только всех «купленных», но и не занятых в данный момент в комнатах «родовых». Что ж, общие работы есть общие работы, и Гаор выходил на них без звука. Даже после тренировки или отбоя. Не потому что боялся наказания за выражение недовольства, не говоря уже о неповиновении, а потому что видел в этом не злобу Мажордома, а реальную необходимость.
Потому и в тот день так же пошёл на зов Мажордома, не задумываясь и не ожидая подвоха.
Был неожиданно тихий и солнечный день. Небольшой мороз, безветрие, искрится белый снег, небо чистое и уже набирающее весеннюю голубизну.
Они вернулись рано. Хозяин вспомнил, что сегодня какой-то семейный праздник, и велел ехать домой. По дороге только завернули в «Алмазную Пещеру» фешенебельный ювелирный магазин, но и там хозяин не задержался. Вошёл и вышел с маленьким свёртком-коробкой в фирменной упаковке.