Я раньше думал, что вы просто дрянь, он выплюнул это слово ей в лицо, но вы не просто!.. Вы людей убиваете! И я это докажу!
Митрофанова уперлась спиной в стену, отступать было некуда. Беляев из службы безопасности медлил в отдалении и на помощь ей не спешил. Маня Поливанова порывалась кинуться, но Стрешнев крепко держал ее за руку.
Береговой постоял еще секунду Катерине Петровне показалось, что он сейчас ее ударит. Она зажмурилась, и молнией мелькнувшая мысль о том, что на ней очки, и осколки стекол порежут глаза, и по щекам потечет кровь, была так страшна, что нечем стало дышать.
Бабахнула дверь.
Митрофанова медленно открыла глаза.
Береговой исчез, только колыхалась золотистая гаремная штора.
Чайник все никак не закипал, и от разгулявшегося к ночи ветра в кухоньке было холодно и сильно пахло улицей.
Екатерина Митрофанова, устав караулить чайник, присела боком к столу, переложила ложку и переставила чашку, посмотрела и вернула все на прежнее место в новой редакции, переставленные по-другому, чашка и ложка выглядели не идеально.
Ей нужно было чем-то занять голову и руки, непрерывно двигаться, шебуршиться, и самое главное! не думать, и она, открыв ноутбук, проверила почту в пятый раз за вечер.
Из магазина белья прислали уведомление о распродаже. Стрешнев что-то спрашивал про бумаги от Канторовича. Маня Поливанова написала, что «никак не может прийти в себя после эпизода в «Чили».
Митрофанова тоже не могла прийти в себя после этого самого «эпизода»!
Она аккуратно закрыла ноутбук, взяла ручку, салфетку и стала обводить на ней розы и лилии. Там, где рука промахивалась мимо лепестков, Митрофанова прилежно подштриховывала. С каждым штрихом розы и лилии становились все меньше похожи на цветы и все больше на ощетинившихся ежей.
Я ни в чем не виновата, вдруг сказала она громко, и мягкая слабая бумага порвалась у нее под рукой. Я не виновата! Я больше не хочу! И не буду!
Проклятый чайник наконец-то закипел, она вскочила и, делая слишком много лишних движений, кое-как заварила успокоительный сбор пустырник, боярышник и валерьянку, все в пакетиках.
В холодной кухне немедленно запахло больницей.
Со мной все в порядке! объявила Митрофанова еще громче прежнего. Я просто устала. Мне нужно в отпуск, только и всего.
Ветер громыхал за окном, как будто старался вырвать из стены железный подоконник.
Зазвонил телефон, и Митрофанова схватилась за него, как утопающий за соломинку. Слава богу, хоть кто-то догадался!..
Катюшик, ты как там? густым контральто осведомилась из трубки Маня Поливанова, известная писательница. Переживаешь?
И не думала даже! выпалила Митрофанова. Губы у нее повело, и глаза налились слезами. С чего ты взяла?! Еще переживать из-за всякой ерунды!
Он не ерунда, заявила Поливанова. Он человек! Какого ху художника ты его уволила-то? Он вроде всегда хорошо работал. Ноутбуки мне сто раз чинил! Ты же знаешь, как часто они у меня ломаются! Маня вздохнула и добавила с гордостью: Не выдерживают моей энергетики!
Но Екатерине Митрофановой нынче не было никакого дела до поливановской энергетики!..
Я его уволила за дело! Предательская слезища все-таки капнула в самую середину ощетинившегося ежа, который раньше был розой, и Митрофанова сердито отерла глаза. Чтобы он знал чтоб в издательстве все знали чтобы неповадно
Оно, конечно, не мое дело, перебила Поливанова. Я ведь не сотрудник издательства!.. Я романы сочиняю. Но уволила ты его напрасно, Кать. Вот, ей-богу, напрасно!..
Митрофанова взялась рукой за лоб и наконец-то зарыдала громко, по-детски, слезы закапали на ежа часто-часто, как дождь.
И как детективный автор я тебе скажу, продолжала Маня, словно не слыша рыданий, это еще и очень подозрительно!
Митрофанова заикала, замотала головой и зажала рот рукой.
Кать? А Кать?..
Что что еще почему подозрительно?..
Да потому что в детективах так избавляются от свидетелей! Произошло убийство это раз. В Интернете появились фотографии это два. Ты немедленно увольняешь человека, который мог хотя бы концы найти, три. И какие из этого можно сделать выводы?
Ты что?.. Маня, ты с ума сошла, что ли?! Какие концы он мог найти?! Почему избавляюсь?! От каких свидетелей?!
Он же айтишник, пояснила писательница Поливанова как ни в чем не бывало. Он, наоборот, мог бы разобраться, кто эти фотографии выложил и зачем! Ну, там всякие адреса-пароли-явки, секретные почтовые ящики, социальные сети, странные ресурсы, я в этом совсем не петрю! А ты? Петришь?..
Я не нет, не петрю я
Вот именно. И в одну минуту увольняешь профессионала!.. То есть выходит, тебе невыгодно разбираться. Тебе нужно избавиться от свидетелей. Тогда возникает вопрос: зачем?
За зачем?
Затем, что ты как-то связана с убийством, вот зачем! заключила Маня Поливанова торжествующе. Нет, я-то знаю, что ты никак не связана, но у людей вполне может сложиться такое впечатление! Да оно уже и сложилось, вот клянусь! А оно тебе надо? Так себе репутацию портить?..
Катя Митрофанова сгребла со стола салфетку с ежами, бывшими розами, прижала к глазам и заплакала еще горше.
Мамы нет, выговорила она с трудом, я бы хоть ей пожаловалась А так Кому я нужна?..
Ты всем нужна, перебила Маня, слишком быстро и не слишком убедительно. Ты вот сейчас из-за чего плачешь?
Я совсем одна. Понимаешь?.. И этот сказал, что мне только со свиньями и сама я свинья
Ну, это он в запале ляпнул!
А я так испугалась, Маня! Как я испугалась! Я думала, он меня убьет! Я даже представила, как это будет, понимаешь? И Вадим. Там же был Вадим! И он все видел, все слышал и даже пальцем не шевельнул, понимаешь?..
Писательница Поливанова помолчала.
Так все это представление в «Чили» затевалось ради Вадима? Ее контральто стало расстроенным. Ты его увидела, и мир перевернулся у тебя в голове, а сердце в груди, так, что ли?..
Так, призналась Катя горестно. Я его сто лет не видела!.. Ну, с тех пор. Понимаешь?
Хочешь, я приеду? вдруг предложила Поливанова. Еще не поздно! Я мигом! Куплю самого дорогого французского шампанского, рукколы и креветок, чтоб все как у порядочных. Какое там самое дорогое? «Мюэт и Шандом»?
«Вдова Клико».
А хоть бы и «Вдову»!
Не надо, Мань. Спасибо тебе. Главное, мамы нет, понимаешь?.. Я бы маме все рассказала, а ее нет Слезы опять полились, салфетка, разрисованная синей ручкой, совсем промокла.
Я эту рукколу терпеть не могу. Вот просто с души воротит! Как вы ее едите, непонятно. Может, лучше отбивных? Жирненьких, сочненьких, в пять минут нажарим! Писательница Поливанова помолчала в трубке и вдруг спросила очень тихо: А что, Кать? Все еще болит?
Катя кивнула молча, как будто Поливанова могла ее видеть, и та поняла.
Надо же А я думала, прошло. Срок давности истек. Все долги заплачены. Сколько же можно?..
Я тоже так думала. Но ничего, ничего не прошло, понимаешь?..
Нет, сказала писательница. Не понимаю. Он тебе жизнь испортил. Ну, не всю, конечно, но какую-то часть точно испортил! И ты его все любишь, что ли?..
Катя только всхлипывала, и слезы лились, падали в чашку, из которой остро пахло больницей.
Еду! заключила Поливанова. Везу этот самый «Дом» или, как ее, «Вдову»!
Не надо, пискнула Катя Митрофанова, но в трубке было уже пусто. Поливанова ринулась ее «спасать».
Повздыхав длинно, с оттягом, Катя глотнула из «больничной» кружки, поперхнулась и долго надсадно кашляла.
А потом перестала.
Ветер за окном все громыхал железом, и, пригорюнившись, она слушала громыхание и думала, что сделано столько ошибок и все непростительные!.. И ничего не изменить, не поправить. Вот и Береговой ее ненавидит зачем, за что?! Она всего лишь уволила его, испортив ему жизнь и карьеру!..
Ненавидит так, что готов убить.
Глаза опять налились слезами, горло свело, Катя изо всех сил распрямила спину и быстро задышала.
Было еще нечто ужасное в том, что выкрикивал Береговой «в запале», сказала писательница Поливанова!.. Ужасное и невероятное настолько, что сознание отказывалось воспринимать. Но что-то же было!..
И это «что-то» обязательно нужно вспомнить.
Теперь ей казалось, что от того, вспомнит она или нет, на самом деле зависит ее судьба.
Катя быстро поднялась и пошла в ванную. В грушевидном антикварном зеркале подарок Вадима на прошлый Новый год! отразилось ее зареванное лицо с заплывшими глазами и синими разводами на лбу и щеках. Она рассматривала разводы и думала, что непременно надо вспомнить, но заставить себя мысленно вернуться в «Чили» и пережить все сегодняшнее еще раз никак не могла.
А что это у вас, матушка, на физиономии? громко спросила она себя, чтобы не вспоминать. Трупное окоченение?..
Это было никакое не окоченение, а пятна от чернил, которыми она рисовала на салфетке, а потом утирала слезы, и на осознание этого у нее ушло некоторое время.
Она смыла пятна, опять посмотрелась в грушевидное зеркало и сказала, как давеча:
Я больше не могу. Я не хочу!..
Нужно позвонить Стрешневу, вот что.
Позвонить и сказать ему, что она ни в чем не виновата! Чтобы хоть он не считал ее сукой и последней дрянью!..
Чтобы хоть кто-то не считал ее такой!..
Саша, это я, бодро сказала она в телефонную трубку, пахнущую больницей. Как ты поживаешь?..
Стрешнев, кажется, усмехнулся.
А ты как?
Я прекрасно, сообщила Митрофанова. Ты посмотрел бумаги от Канторовича?..
Что это такое сегодня было?.. В «Чили»?..
А что сегодня было в «Чили»? позабыв о том, что собиралась каяться, Митрофанова ринулась в атаку. Ничего не было! Я просто не успела тебя спросить, что прислал Канторович!..
Прислал все, что нужно, ответил Стрешнев не спеша. Почему Береговой орал, будто ты причастна к убийству? Не знаешь?..
Вот оно!.. То, что надо было вспомнить!.. Вот то ужасное, от чего наотрез отказывалось сознание!
Да. Да. Береговой во всеуслышание заявил, будто она убивает людей, и поклялся, что он это докажет!..
Саша, голос у нее опять повело вниз. Ты же понимаешь, что все это ерунда! Ерунда на постном масле! Он просто придурок! И был она вспомнила поливановское выражение, и был в запале!..
Ну, в запале не в запале, но сказал же!.. Он что-то знает, Катя?..
От его осторожного тона у Митрофановой похолодела спина.
Стрешнев верит?! Верит, что она может быть причастна к убийству?!
Саша, ты с ума сошел?! Поливанова тоже говорит, что я
Что говорит Поливанова?
Будто я не хочу расследования и избавляюсь от свидетелей! выпалила Катя. Но это же это же дикость какая-то!
Поливанова детективы пишет, ей видней. Но история на самом деле странная. Странная, Катя!
Береговой обозлился, что я его уволила, вот и все!
Ты его уволила совершенно напрасно, но убийство тут ни при чем!
В голове у нее стучало, и дышать было трудно.
Ка-ать?..
Ты где? Далеко? Поливанова сейчас приедет, и ты приезжай тоже. Нам надо поговорить.
Поливанова приедет? немного удивился Стрешнев.
Как правило, писатели не приезжали к издателям по ночам, чтобы потолковать по душам. Это было что-то из области фантазий Анны Иосифовны, добивавшейся идеальных, возвышенных отношений на работе и вне ее!..
Ну, хорошо, сказал он задумчиво. Я тут совсем рядом. На набережной. Ставь чайник и открывай дверь.
Хорошо хоть не добавил так и быть!..
Морщась от лекарственной вони, Катя вылила остатки «успокоительной смеси», собрала со стола залитые слезами мятые салфетки и посмотрела, что у нее есть к чаю.
Ничего не было. Даже самой завалящей надкушенной шоколадки!..
В детстве мама читала ей сказки, и маленькая Катя Митрофанова горько рыдала, когда Буратино искал хотя бы куриную косточку, обглоданную кошкой. Искал и не мог найти, потому что ничего, ничего не было в каморке у папы Карло!..
Катя рыдала, а мама утешала ее, и, в общем, историю про Буратино они обе не очень любили, и прошлой весной заместитель генерального директора издательства Митрофанова с вполне определенным чувством не поставила в план именно эту сказку!..
Засопев от жалости к Буратино и к себе заодно, Катя расставила на столе три чашки, сахарницу и молочник просто так, чтобы было побольше посуды и казалось, что стол красивый и богатый, и пошла открывать. Она слышала, как стукнул, причаливая, лифт. Кто-то из них уже прибыл, то ли писатель, то ли издатель!..
Не глядя, она распахнула дверь, и тут в глубине квартиры зазвонил домашний телефон, почти всегда молчавший.
Проходи, пригласила Катя то ли писателя, то ли приятеля и повернулась, чтобы бежать на телефонный зов, но зацепилась шеей за что-то острое и жесткое, мгновенно впившееся ей в горло.
Захрипев, она попыталась сбросить это острое и жесткое, но только еще сильнее зацепилась.
Она рванулась, забилась, почти упала, и очень отчетливо и спокойно подумала, что сейчас умрет, потому что ей нечем дышать.
Весь воздух в мире кончился, и больше его не будет.
Не могу. Не хочу.
Это совсем не страшно. Уволенного начальника IT-отдела она испугалась гораздо больше, чем отсутствия воздуха. Лишь немного больно шее, но она знала, что боль пройдет, как только она перестанет биться.
Она перестала, и бестелесный голос сказал над ней почти нежно:
Ты убийца. Я это точно знаю.
Господи, почему ты опять такой бледный?!
А?..
Ты что?! Заболел?
Алекс стащил башмаки, посмотрел на себя в зеркало, но ничего там не увидел. Он часто смотрел и не видел.
Где ты был?
Волоча сумку за лямку так, что она почти ехала по полу, Алекс дошел до Даши и потянулся ее поцеловать, но она отстранилась. Вид у нее был недовольный.
Ну, конечно. Просидела весь вечер одна, покуда он таскался неизвестно где и с кем. Любая на ее месте
Алекс, я звонила тебе семь раз!
Семь хорошее число, подумал Алекс. И, главное, она точно знает, что звонила именно семь раз. Отчего не шесть и не восемь?..
Я не мог ответить. Я был на встрече.
С президентом?
Тут он вдруг заинтересовался и посмотрел на нее.
Почему?..
Ну, если ты совсем не мог мне ответить, значит, с президентом!
Я встречался с прекрасной дамой. Такое объяснение сойдет?..
Почему меня все время тянет ее злить? Она ни в чем не виновата. Зато я во всем не отвечал, не звонил, не приехал вовремя, не повел в ресторан, не пригласил в театр, не подарил шубу или бриллиантовое колье!..
Как ты мне надоел, выговорила Даша у него за спиной. Голос у нее был расстроенный.
Он пожал плечами, плюхнул сумку на стул, откуда она немедленно съехала, вывалив все содержимое. Среди оного обнаружился хорошенький пакетик из аппетитной плотной бумаги. Анна Иосифовна заставила его «принять гостинец» немного кулинарных шедевров кудесницы Маргариты Николаевны.
Давай пить чай, а?.. Это была попытка оправдания, довольно вялая. Здесь пироги какие-то, прекрасная дама меня угостила.
Я не хочу.
И Даша ушла в комнату, держа спину очень прямо, и он проводил ее глазами.
Собственно говоря, этого ты и добивался, правильно? Ты все знал заранее! Знал, что нужно перезвонить, и не перезвонил. Знал, что обидится, и она послушно обиделась. Знал, что «прекрасная дама» ее заденет, и задела!.. Зато теперь весь вечер свободен! Можно ничего не объяснять, думать, молчать. Можно вслед тоже на что-нибудь обидеться все сойдет.
В эту минуту он себя ненавидел.
Нужно было что-то сделать, чтобы унять немного ненависть лучше всего пойти сейчас к ней, обнять, поцеловать в ухо, попро- сить прощения за все грехи чохом, рассказать, где был, что делал и что видел, пожаловаться на то, что устал, и еще на то, что ничего не понимает!..
Никуда он не пошел. Разорвал хрусткую бумагу, вытащил пирог, сунул его в рот и включил компьютер.
Бабушка утверждала, что с таким характером лучше всего заделаться смотрителем маяка в Баренцевом море. Никаких людей вокруг, и всем легче!..