«Демьянову уху», «Демьянову уху» прошу читать, а не «Мартышку и очки»! закричал не своим голосом учитель. Да что вы, извести меня поклялись все, что ли? И это вы! Прижинцова! Первая ученица, моя гордость! произнёс он дрожащим от волнения и гнева голосом. На вас-то уж я надеялся! Ну да уж садитесь, присовокупил Василий Васильевич с горечью, и новая единица прочно воцарилась в клеточке журнала.
Степановская Рохель Мордвинова Шмидт сердито вызывал девочек Яковлев, и каждая из них говорила всевозможные басни, только не ту, которую требовал учитель, не «Демьянову уху», заданную на сегодня.
За черноглазой и черноволосой Сарой Рохель поднялась Жюли и начала, дерзко глядя в самые глаза учителя:
Молчать! прервал Жюли грозным голосом учитель и изо всей силы ударил кулаком по столу.
И вдруг его глаза встретились с моими. Я увидела столько гнева и в то же время тоски в его обычно добрых глазах, что невольно подалась вперёд, желая его утешить.
А-а, произнёс Василий Васильевич, госпожа Иконина-вторая, про вас я чуть не забыл Отвечайте басню!
Я медленно поднялась и, встав у парты, начала:
Я не знаю, жаль ли мне было замученного классом учителя или совести не хватило следовать примеру моих подруг, но я читала ту именно басню, которая была задана нам на сегодня и которую я знала отлично. И чем дальше читала я, тем больше прояснялось хмурое, недовольное лицо учителя и тем ласковее сияли под очками его печальные и гневные до этого глаза.
Отлично, Иконина! Спасибо! Успокоила старика произнёс Василий Васильевич, когда я кончила. А про вас всех, обратился он к классу, будет доложено начальнице.
И, говоря это, он обмакнул перо в чернила и вывел крупное 5 лучшую отметку в журнальной клеточке против моей фамилии.
Лишь только прозвучал звонок и учитель вышел из класса, девочки повскакали со своих мест и окружили меня.
Изменница! кричала одна.
Шпионка! вторила ей другая.
Дрянная! пищала третья.
Вон её! Не хотим шпионку! Прочь из класса! Вон, сию же минуту вон!
Вокруг меня были грозящие, искажённые до неузнаваемости лица; детские глазки горели злыми огоньками; голоса звучали хрипло, резко, крикливо.
Если бы мы были мальчиками, мы бы «разыграли» тебя! кричала Ляля Ивина, подскакивая ко мне и грозя пальцем перед самым моим носом.
Да, да, «разыграли» бы! вторила ей высокая рыжая Мордвинова. У! Как разыграли б, а теперь только можем прогнать тебя. Вон!
И она толкнула меня, пребольно ущипнув за руку.
Горбунья Жюли одна из всех не кричала и не суетилась. Но я видела, как зло сверкали её глаза, устремлённые куда-то мимо меня в стену, и как она яростно кусала свои тонкие губы.
В ту же минуту кто-то схватил меня под одну руку, кто-то под другую, и меня потащили к дверям.
Я не помню хорошо, как я шла по коридору и даже шла ли я или нет, и только опомнилась, оставшись одна в большой мрачной комнате, заставленной шкапами.
Очевидно, злые девчонки притащили меня в гимназическую библиотеку и заперли в ней дверь на задвижку снаружи. По крайней мере, когда я подошла к двери, желая открыть её, она не поддавалась.
Мамочка! Милая мамочка! Ты видишь, что они делают со мною и у дяди, и здесь! прошептала я, с тоскою сжимая руки, и залилась слезами.
Мне так живо припомнилась счастливая жизнь в Рыбинске под крылышком у моей мамочки, без забот и волнений Такая чудесная жизнь!
И, крепко стиснув голову руками, я бросилась на одно из кресел, стоявших в библиотеке, и глухо зарыдала.
Ах, если бы только явилась какая-нибудь добрая фея и помогла мне, как помогла в сказке Сандрильоне её крёстная, повторяла я сквозь рыдания, явилась бы, тронула меня волшебной палочкой по плечу и всё бы стало по-старому: мамочка была бы жива, и мы бы по-прежнему жили в Рыбинске, и я бы училась под её руководством, а не в этой противной гимназии, где такие злые-злые девочки, которые так мучают меня! Ах, если бы только добрые феи существовали на земле! Добрые феи и волшебные палочки!..
И только что я успела подумать это, как ясно почувствовала прикосновение волшебной палочки к моему плечу. Я тихо вскрикнула и подняла голову. Но не златокудрая фея в золотом одеянии стояла передо мной, а красивая, стройная девочка лет пятнадцати или шестнадцати, с чудесными чёрными локонами, небрежно распущенными по плечам, в коричневом форменном платье и чёрном фартуке.
Она ласково обняла меня и спросила:
О чём ты плачешь, девочка?
Я взглянула в её тонко очерченное личико, в её немного грустные чёрные глаза и вдруг неожиданно кинулась к ней на шею и, громко всхлипывая на всю комнату, проговорила:
Ах, я очень, очень несчастна! Ах, почему вы не фея и не можете помочь мне!
Бедная девочка, бедная маленькая девочка! Как мне жаль тебя! проговорила она печально. Я действительно не фея, а только Симолинь графиня Анна Симолинь. Но я постараюсь успокоить тебя и помочь тебе, чем могу. Расскажи мне твоё горе, малютка!
И, говоря это, она нежно посадила меня к себе на колени, притянула к себе и, приглаживая своей ручкой мои волосы, ждала, когда я расскажу ей моё горе.
И я рассказала ей всё. И про мамочку, и про Рыбинск, и про дядину семью, и про злых девочек
Она слушала меня очень внимательно и поминутно менялась в лице. Когда я ей рассказывала про смерть мамочки, она сделалась вся белая как снег, а когда я передавала ей, как злая Бавария хотела меня высечь, молоденькая графиня вся покраснела, как пион, и топнула ногою.
Когда я кончила мой недолгий рассказ, Анна крепко обняла меня и сказала:
Мне особенно жаль тебя, потому что в твои годы у меня тоже умерла мама. Но я была всё-таки счастливее тебя: у меня остался папа, который очень, очень любит меня и делает всё, что я его ни попрошу. А у тебя никого нет, бедная, бедная девочка! Хочешь, я буду твоим другом? Да? Когда у тебя будет горе, приди сюда. Только чтобы злые девчонки не знали, что ты дружна со мною, а то они будут ещё хуже дразнить и мучить тебя. В гимназии нашей есть правило, которое запрещает девочкам маленьких классов дружить со старшими
Но если тебе уж очень тяжело будет, ты обвяжи платком руку и выйди в перемену между двумя уроками в коридор. Я тогда буду знать, что ты вызываешь меня сюда, в библиотеку Согласна?
Ещё бы! вскричала я радостным голосом и крепко-крепко поцеловала мою новую знакомую.
Да, я и забыла самое важное! Как тебя зовут, девочка? спросила молоденькая графиня.
Еленой меня зовут у дяди, а мамочка начала я и запнулась.
Как звала тебя твоя мамочка? заинтересовалась юная графиня.
Ленушей, тихо, чуть слышно проронила я.
Ну и я буду звать тебя Ленушей! Хорошо. А теперь до свидания, Ленуша! произнесла она ласково и крепко обняла меня. Ступай в класс и не обращай внимания на злых девчонок. Они скоро поймут, как были не правы с тобой. Прощай!
И, ещё раз поцеловав меня, графиня Анна быстро пошла к двери. Я долго смотрела ей вслед, до тех пор, пока её стройная, высокая фигура не скрылась в коридоре. В какие-нибудь четверть часа я успела полюбить эту красивую, добрую девочку так, как никого ещё не любила после мамочки.
Теперь моя жизнь в гимназии не казалась мне такой печальной и пустой: я приобрела друга, который обещал скрашивать мне мои горькие минуты, и я чувствовала, что эта чёрненькая Анна любит меня, точно родную сестру.
Глава XIV
Моя жизнь. Дядина ласка. Драка
Приближалось Рождество. Худо ли, хорошо ли, но я уже прожила около трёх месяцев в доме дяди. В эти три месяца жизнь моя нимало не изменилась: так же приходилось мне терпеть от злых выходок Ниночки и Жюли, хотя последняя как-то меньше задевала меня со дня гибели Фильки, и издевательства Жоржа, считавшего вполне естественным, чтобы девочки терпели гонения от мальчиков, и наказания Баварии, или «ревельской кильки», как с того злополучного дня прозвал её Толя. Сечь меня она, однако, больше не собиралась вероятно, чтобы не повторился прежний припадок у Толи. С последним мы были теперь неразлучны. В свободное от уроков время я прочла ему «Робинзона Крузо». Познакомившись с этой интересной повестью, мой двоюродный братишка решил, что Пятница действительно совсем особенный дикий, и решил с этих пор быть моим Пятницей.
В гимназии дело обстояло так же, как и в день злополучного чтения басен. Девочки поминутно нападали на меня то та, то другая. Только Жюли теперь как бы не замечала меня. По крайней мере, когда мы встречались глазами, она потупляла свои, поджимала губы и делала вид, что меня не видит совершенно. Зато графиня Анна каждую свободную минуту виделась со мною. Каким-то чудом девочки не замечали нашего знакомства и свиданий в библиотеке.
Ах, что это были за свидания!
Анна, несмотря на свою молодость (ей было не больше пятнадцати), объездила полмира со своим отцом. Они были очень богаты и могли путешествовать всё свободное время. Отец Анны был очень важный сановник[2] и зимою имел очень много работы. Зато летом они с Анной каждый год ездили за границу. Как любила эти поездки с отцом молоденькая графиня!
Я благодаря её рассказам (а рассказывать Анна умела мастерски) узнала и про египетские пирамиды, в которых древние египтяне хоронили своих царей, или фараонов, и про Эйфелеву башню, самую высокую башню в мире, и про Адриатическое море, вечно тёплое и вечно голубое
В короткие минуты встреч Анна делилась со мною всем, что сама знала, и, боже мой, как я любила эти встречи, как любила милую, дорогую Анну!
* * *
Ну, детвора, через два дня плясать будем, говорил перед кануном сочельника дядя, входя в зал в послеобеденное время, когда мы все, чинно рассевшись подле Баварии, слушали рассказ о том, как один неблагонравный мальчик набил шишку на носу другому, благонравному, и как в награду пострадавшему мать дала черносливу, а неблагонравного драчуна поставила в угол История была прескучная, но мы должны были её слушать, потому что уроков учить не полагалось, так как занятия в гимназии прекратились и нас распустили на рождественские каникулы по домам.
Дядя был в отличном настроении; он только что приехал откуда-то и внёс с собою струю свежего морозного воздуха и белые снежинки, не успевшие растаять на усах и бороде.
Толя первый вскочил со своего места, за ним Нина, за Ниной Жорж, и за Жоржем Жюли.
Надо сказать, что дядя любил всех своих детей одинаково и не делал различия между хорошенькой Ниночкой и горбуньей Жюли. Но он редко бывал дома и, занятый службой, не мог много времени посвящать детям.
Папа, кричала Жюли, непременно пригласи на ёлку Ивину, Рош, Мордвинову и Рохель! Это мои лучшие подруги
Ну вот ещё! процедил Жорж. Очень нужно! Лучше, папа, гимназистов позови: Валюка, Ростовцева, Чернявина, Ясвоина, Котикова, Мухина, Дронского, Скворцова а то что девчонок! Ей-богу! Они только пищат и кривляются: «Ах, какой бантик! Ах, прелесть кушак! Ах, восторг ленточка!» Кудах-тах-тах, кудах-тах-тах! Курицы и только! Остроумно!
Дядя смеялся.
Всех позовём, всем места хватит А тебе, Леночка, кого пригласить хочется, а? обратился тот неожиданно ко мне.
Я смутилась.
Может быть, из подруг кого хочешь? поглаживая меня по голове, ласково спрашивал он.
У меня нет подруг, дядя! чуть слышно произнесла я.
Как! Никого нет в классе, кто бы подружился с тобою?
Нет, дядя!
Ну а так у тебя помимо гимназии разве нет подруг?
Я задумалась на минуту. «Пригласить графиню Анну?» мелькнуло в моей голове.
Но тут же я оттолкнула эту мысль. Молоденькая графиня строго-настрого, ради моего блага, запретила мне говорить про наше знакомство. Нет, решительно я не смела приглашать её к нам, и я уже хотела поблагодарить дядю за его внимание ко мне и сказать, что у меня нет подруг, как неожиданно над моим ухом прозвучал насмешливый голосок Ниночки.
Что ж ты забыла про твою подругу кондукторскую дочку!
«Нюрочку! Пригласить Нюрочку! обрадовалась я. Как это не пришло мне в голову раньше! Как я могла забыть про неё!»
И тут же я попросила позвать к нам на вечер маленькую дочь Никифора Матвеевича.
С удовольствием, девочка, согласился дядя, который всегда был ласков со мною в память своей покойной сестры, то есть моей мамочки, напиши письмо твоей подруге. Пусть приходит Все пишите приглашения вашим друзьям, обратился он к детям, а я сам приглашу только одну-единственную гостью, а кого не скажу заключил он с лукавым видом.
Скажи, скажи, папочка! облепили его со всех сторон Жюли, Жорж, Нина и Толя.
Ну ладно, так и быть, скажу. Это дочь моего начальника, прелестная маленькая барышня, очень образованная и начитанная. Я бы хотел, чтобы вы подружились с ней. А теперь пустите меня. Надо ехать за покупками к балу.
До свидания! И, перецеловав всех нас, дядя поспешил уйти.
Матильда Францевна принялась было снова за книгу, но никто не хотел знать, чем кончилась печальная повесть благонравного мальчика с шишкой на носу.
Жорж первый прервал чтение, вскричав:
Могу себе представить эту дочь начальника: фря какая-нибудь! Говорит всё время по-французски и ходит как утка, переваливаясь на высоких каблуках. Остроумно!
Ну, эта уж в тысячу раз лучше, нежели солдатская дочка! протянула, презрительно сморщив носик, Ниночка. Очень приятно быть знакомою с дочерью какого-нибудь министра. А то вдруг Ню-роч-ка! Мужицкое имя. Стыдно сказать!
Нюрочка, Курочка, Подфуфырочка, не всё ли равно! Я с мужичкой танцевать не стану. И Тольке не позволю! Да! вскричал Жорж.
А я буду! неожиданно пропищал мой милый Пятница и торжествующе посмотрел на старшего брата.
Молчи! Как ты смеешь! рассердился Жорж. Клоп, а ещё разговаривает! Остроумно! Тоже! Молчать!
Сам молчать!
Тут произошло нечто неожиданное. Жорж ударил Толю, Толя Жоржа. И оба полетели со стула прямо под стол на ноги Баварии. У Баварии болели мозоли, она лечила их каждое утро какой-то жидкостью из зелёной баночки. Жорж ударился головой о мозоль Баварии, Бавария закричала от боли и расставила мальчиков по углам.
Примечания
1
Та́льма старинная женская длинная накидка без рукавов.
2
Сано́вник крупный чиновник, занимающий высокое положение.