На что Илья хотел было заметить столь удивительно скрупулезному врачу Лаврентию, что он приходит на помощь людям не по своему знакомству с ними, а по зову сердца (хотя в этом вопросе он с лукавил), и если кто-то об этом типе с точностью до волоска на голове знает, то этот тот кирпич, который счёл необходимым упасть на голову именно этому человеку. И как он, философски тоже умея мыслить, понимает, то это всё не какая-то там случайность. И если это так, а это так я вас уверяю, то этот кирпич точно в курсе того, кого он решил отправить на тот свет.
Но Илья опять не сумел поставить на место Лаврентия, перебитый всё тем же фельдшером, и в самом деле во всех дырках затычка, и в вопросе настороженного к нему отношения со стороны Лаврентия, Илья, пожалуй, займёт сторону Лаврентия. Кто хоть не так разговорчив и бывает что помалкивает. А этот фельдшер, как уже про него понял Илья, вообще язык не умеет держать за зубами, и какая может для него существовать врачебная тайна. Да он всё о тебе расскажет и выскажет, стоит только найти должный подход, через склянку спирта, к фельдшеру.
Что скажите доктор о Соломоне Андреевиче? задастся вопросом к фельдшеру перехвативший его в курилке взволнованный человек, судя по тому, как он путает, куда деть сигареты в своих руках, тыча ими в фельдшера, уже прекратившего сопротивляться этому давлению на себя в виде сигаретного подкупа и взявшего пачку сигарет у этого нервного прохожего.
О Соломоне Андреевиче? переспросит многозначительно подошедшего фельдшер, как бы испытывая его характер на крепость убеждений и верность своему слову.
О нём самом. Подтверждает силу своего слова и воли подошедший.
В философском контексте? что-то опять мудрит фельдшер, задаваясь новым, довольно странным вопросом для этого места нахождения, где о философии вспоминают лишь тогда, когда говорить больше не о чем (всё предрешено тут). Тогда, впрочем, его вопрос не столь странен, если вы, конечно, понимаете язык медицинских работников, кто и выражается всегда мёртвым языком, что б не быть полностью ясным для тех, кто в первую очередь заинтересован в ясности понимания своего лечащего врача (так же использование мёртвого языка в своих лечащих действиях, служит для того, чтобы иметь связь с потусторонним миром, с кем у врачей идёт торг насчёт своего пациента) и имеет чувство юмора до чего же странное и поразительно пугающее пациентов.
Ну и подошедший к фельдшеру человек, явно не полностью и правильно уловив посыл этого вопроса фельдшера, слегка растерялся, интуитивно чувствуя, что фельдшер, как и другие работники медицинского цеха, просто так вопросами не задаётся, из-за необходимости не расстраивать фельдшера и ему не грубить своим отказом, и вообще, лучше будет получить для себя дополнительную информацию, чем нет, даёт утвердительный ответ. Что видно по фельдшеру, его удовлетворяет и он с задумчивым видом, после глубокой затяжки обволакивающего разум дыма, выдаёт удивительную сентенцию. Вижу в этом имени преемственность политического и духовного поля. И сказав это, теперь внимательно ждёт ответа на эту свою иносказуемость от этого подошедшего к нему человека, всего лишь поинтересовавшегося о здоровье своего знакомого, а не о его дальнейшей политической судьбе.
А обычные люди так далеко не заглядывают в отличие от медицинских работников, кто вынужден в своём подходе к лечению пациента рассматривать не только его биологические данные, подверженные природной коррозии и оттого выходящие время от времени из строя, но и его духовные основы, этот становый хребет человека, на котором вся эта биологическая масса, называемая человеком и держится. Плюс медицинские работники, за кем часто определяется будущее человека, как бы они не стремились быть бесстрастными и нейтральными, должны обязательно учитывать то, как себя зарекомендовал при жизни их пациент и кого по делам его ждёт, либо рай, либо ад. А от этого его итогового пункта назначения пути человека уже многое в будущем зависит для его лечащего врача, уж совсем не желающего портить отношения с представительствами обеих итоговых точек.
Я политикой не интересуюсь. Слишком уж самоуверенно заявляет вот такое этот проходимец точно.
Вот как. С интересом и с долей удивления посмотрел на проходимца фельдшер, слегка ему позавидовавший, если это, конечно, правда.
А кто для вас этот Соломон Андреевич? через прищур глядя на столь взволнованного проходимца для фельдшера, задаётся ему вопросом с подвохом фельдшер. А проходимец чего-то не понимает, какое это имеет отношение к здоровью столь им уважаемого Соломона Андреевича. О чём он так и спрашивает этого столь самонадеянного человека от медицинской как бы профессии.
А фельдшер, что за бестия такая, стоит на своём, на пакостном отношении к людям с этой стороны лечебного процесса. Я, говорит чересчур самонадеянно фельдшер, задал вопрос. И хочу услышать на него прямой и искренний ответ. И падла так при этом уставился на человека так о Соломоне Андреевиче волнующегося, что он даже вступил в спор с человеком медицинской профессии, с кем априори не вступают в спор, если ты, конечно, уверен в том, что тебя в итоге обойдёт стезя встречи с человеком врачебной профессии без всяких мучений и цепляний за жизнь ты успокоишься в итоге не веки вечные.
Искренне хотите знать? риторически спрашивает фельдшера этот нервный проходимец, со своей стороны уперевшийся взглядом в фельдшера. Раз так, то слушайте. Я всеми душевными силами терпеть не могу эту гадину, Соломона Андреевича. И по этой самой причине, я нахожусь в первых рядах людей, переживающих за его здоровье. Хочу, значит, что б он ещё подольше помучался, постепенно сдыхая от всех своих болезней, даденных ему за грехи перед нами, его подчинёнными.
Ну, раз так! с облегчением выдыхает фельдшер. То спешу вас успокоить. С вашим Соломоном Андреевичем в этом плане будет всё в порядке. Так что можете успокоиться и, идти домой ни о чём не волнуясь.
А как насчёт того, чтобы укрепить мою уверенность в ожиданиях благоприятного положения с Соломоном Андреевичем? многозначительно так посмотрев на фельдшера, задаётся вопросом проходимец.
Вы подвергаете мою веру в бога испытанию. Воздев руки к верху с сигаретой в одной, что-то в себе такое теологическое возомнил фельдшер, если честно, то всегда прибегающий к вот такой защите своих врачебных ошибок. Не хотите ли вы подвергнуть сомнению то, что всё в руках бога? задался вопросом фельдшер, посмотрев вновь через прищур на этого сомнительного типа.
Я в этом даже не сомневаюсь. Говорит в ответ проходимец. Я всего лишь считаю, что человек есть сознание помыслов бога и инструмент проведения его замыслов в жизнь.
Что ж, с этим я готов согласиться. Убирая пачку сигарет в карман, говорит фельдшер, давая понять проходимцу, что не оскудеет рука дающего, тем более на благое дело на продление жизни в мучениях поделом человека.
Судя по документам, вот так перебивает Илью фельдшер, как всеми тут догадливо понялось, то не имеющий ничего в себе святого и культурно-воспитанного, раз он залез в карман этого бессознательного пациента. И как всеми ещё понимается, то не для того, чтобы выяснить его имя и адрес его проживания, а фельдшера больше всего интересовало имущественное положение пациента, которое определяется через его портмоне. А вот определил ли он всё это, пока что доподлинно неизвестно, да и фельдшер очень ловко переводит эту тему разговора на самого пациента, озвучивая его фамильные и именные данные.
Кондратий Михайлович Бездыханный. Озвучивает имя пациента фельдшер, вызывая улыбку напряжения на лице Лаврентия, было рефлекторно дёрнувшегося рукой в сторону шеи пациента для проверки его пульса и даже дыхания. Что немедленно было замечено фельдшером, себе в нос усмехнувшимся. Что уже слишком для Лаврентия, и он требовательно так посмотрел на фельдшера и отдал ему команду сообщить о случившемся с Бездыханным его родственникам.
Только без этой вашей самодеятельности, с попытками из всего сделать каламбур. Сделал уточнение Лаврентий, еле сдерживаясь от желания озвучить пришедший всем тута в голову каламбур насчёт этого пациента, когда о его состоянии спросят его встревоженные этим сообщением родственники. И как всем тут уверенно кажется, то фельдшер ничего с собой не сможет сделать и не устоит против того, чтобы сказать, что ваш папаша Бездыханный находится здесь в своём самом обыденном и стабильном состоянии, то есть бездыханным.
И что самое удивительное, так это то, что Лаврентий не сможет укорить фельдшера в таком его подходе к сообщению родственникам отжившего своё человека. Ведь при их самой сложной на всём белом свете профессии, где они каждый рабочий и не рабочий день ходят по краю бездны, между жизнью и смертью, заглядывая по ту сторону бытия человека, им чтобы сохранить себя, по крайней мере, в человеческом облике, нужно защитное средство, так называемый оберег. И этим оберегающим и сохраняющим их в здравом уме средством является их отличное от всех других людей чувство юмора. Которое только с виду кажется жестоким и этически невыдержанным. Но если сделать поправку на понимание специфики работы врача, то всё становится на свои места. И убитые горем родственники уже не так убиваются по вашему медицинскому взгляду, а они всего лишь слегка интригуют.
Если у вас такая во мне неуверенность, то чё вы мне это дело поручаете, а не сами за него берётесь? начинает возмущаться фельдшер.
Хотя бы потому, что мне некогда. Да и лучше вас этого никто не сделает. Отвечает Лаврентий. А вот это другое дело, судя по удовлетворённому виду фельдшера, выдвинувшегося во внутренние помещения больницы, где, наверное, находился телефон, с которого он и собирался позвонить и тем самым выполнить святой долг перед родственниками Кондратия Бездыханного, до этого момента ничего подобного и не подозревавших за своим родственником Кондратием, всегда, если честно, вызывавшим требовательного характера вопросы у своей супруги по вечерам в выходные, когда он пропадал за полночь. А вот сейчас он в один момент вдруг решил их без возврата на этот раз покинуть и при этом также без предупреждения и внятного объяснения вот такого своего странного со здравой точки зрения человека поступка (ну и что, что он сам обо всём этом не знал и всё так вышло спонтанно).
И хуже тоже. Уже в спину фельдшеру бросил эту фразу Лаврентий, как оказывается, не полностью искренний человек в лицо, в отличие от себя за вашей спиной. И это наводит на весьма опасные и сложные мысли Илью, на всё это посмотревшего с укором. А вот так смотреть на себя Лаврентий никому не позволит. Что он делает немедленно, принципиально посмотрев на Илью и, заявив непонимающе: Вы ещё здесь?
А Илья чего-то не понимает этого его вопрошание и что оно может значить. А где я должен быть по вашему разумению? уже сам вопрос Ильи звучит дерзко.
Там. Кивает Лаврентий в сторону выходной двери во внутренние помещения больницы. В общем коридоре ожидания.
Ожидания чего? Илья продолжает демонстрировать неуёмность своего характера.
А это как на то судьба укажет. Смеет вот такое заявлять Лаврентий, расписываясь тем самым буквально в своей ничтожности и не в способности врача повлиять на жизнь своего пациента. И Илья даже не знает, что на это сказать, не понимая, чем он заслужил в глазах Лаврентия такое право на откровение.
Вывел, сволочь. Вытолкав в шею фигурально, а так-то в спину Илью в дверь, после её закрытия открылся перед медсестрой Лаврентий в том, чем Илья заслужил для себя вот такого искреннего подхода к нему себя, Лаврентия. Ну а вытолканному в общий коридор Илье ничего другого теперь не оставалось делать, как начать решать, что же дальше делать. Ждать каких-то вестей от Лаврентия, кто обязательно захочет на нём провести какие-нибудь свои мысленные эксперименты с применением своего специализированного чувства юмора, раз он сумел его так достать до рукоприкладства, либо же наладить контакт с фельдшером А ведь он как раз больше всего о Кондратии знает, имея в руках его документы. Спохватился Илья, принявшись крутить головой в разные коридорные стороны, в попытке там отыскать этого столь зловредного фельдшера, сумевшего и таким образом насолить Илье.
Но ни там, ни там его не было, а искать его, плутая по зданию больницы не очень здравая идея, и Илья решает присесть у кабинета приёмной (нет, лучше чуть от ней подальше), чтобы посидеть успокоиться и обдумать свои дальнейшие действия здеся.
И только он присаживается на скамейку, расположенную через кабинет другой от приёмной Лаврентия, как с одной стороны коридора раздаётся шум людского движения и волнения такого, что Илья не может оставаться безучастным, и он переводит всё своё внимание в эту сторону. Где он и обнаруживает совсем скоро появление источника этого шума, а именно несколько встревоженных и запыхавшихся людей разнопланового вида две женщины, одна молодая, а другая не такая уж молодая, и двое мужчин, один очень забористого вида, а другой более степенен и дороден.
И вся эта нервно выглядящая и взволнованная публика, не просто идёт по коридору в сторону Ильи, чем несколько его напрягла, а она ничего перед собой встречаемым не оставляет без внимания, всё вокруг разглядывает, в особой частности встречные двери, в которые она по ходу своего движения заглядывает и судя по всему тому, что эти люди демонстрируют, то они кого-то тут ищут. И как на одно мгновение при их подходе к Илье ему показалось, то и он может находиться в числе тех людей, кто будет небезынтересен для этих людей и они могут и на нём остановиться.
Но с огромным облечением для Илья сейчас же выяснилось то, что он хоть и достоин того, чтобы им могли заинтересоваться эти люди, но всё же они сюда пришли не по его душу, и они продолжили свой путь дальше. Но не настолько дальше, как уже захотелось этого Илье. А как им уже подозревалось, то до двери приёмной к доктору Лаврентию. Куда, впрочем, их всех вместе и по частям не пустили, хотя они на первом этапе, воспользовавшись внезапностью, сумели головами туда проникнуть. Но это был их временный успех и спустя практически секунды, в дверях появился доктор Лаврентий, задвинувший собой всю эту взбалмошную публику, с готовностью истерить и нервничать, если всё будет не по неё.
Но видимо врач Лаврентий всё же профессионал своего дело, хоть это так и не показалось Илье, кто, впрочем, не может быть к нему объективен, раз ему удалось в один момент поставить на место всю эту нервную публику и заставить себя слушать. И как буквально сейчас выясняется Ильёй, всё это время за ними наблюдающим, то Лаврентий всего этого послушание у этих людей добивается, надо же, за его счёт. И это не просто какие-то домыслы неприятия Ильёй доктора Лаврентия, а это следствия его наблюдения за происходящим там и в особенности за самим доктором Лаврентием, кто своими кивками в его сторону не только переводит внимание своих собеседников на Илью, а он им в нём на что-то такое указует, что начинает озадачивать не только Илью, напрягшегося в себе в готовности дать отсюда дёру, но и этих людей, принявшихся теперь нервничать в его сторону.