Тогда постарайся выжить, ладно? И вернись домой.
А других вариантов и нет.
Мы еще долго разговариваем, затем ужинаем вместе, собираем его вещи, даже смеемся. Все как всегда обычный вечер. Но в груди так щемит, что не получается нормально вдохнуть.
Я понимаю отца. Понимаю, почему он выбрал эту профессию, разделяю его убеждения и идеалы. И я, наконец-то, понимаю всю тяжесть ожидания когда он там, где земля пахнет порохом и тленом, а ты тут и ничем не можешь ему помочь. Единственное, чего до сих пор понять не получается, так это то, почему моей матери это когда-то было настолько в тягость, что она бросила все и сбежала? Неужели, после этого ей было легко?
Поставила будильник на шесть. Говорю ему, целуя перед сном. Провожу тебя перед школой.
Хорошо. Папа целует меня в макушку. Сладких снов, котик.
Подарив ему улыбку, я отправляюсь в свою спальню. Вхожу, сажусь на постель и смотрю в темноту. Все эти проблемы с учебой, с завоеванием Никиты и его влюбленностью в Полину кажутся теперь сущей ерундой. Интересно, я вообще смогу вернуться к нормальной жизни до возвращения отца?
Мои мысли прерывает шорох за окном. Что-то скрипит, затем раздается глухой стук, и вдруг я вижу силуэт на фоне ночного пейзажа. Высоцкий!
Блин, Никита! Шепчу я, открывая створку окна. Эта шпалера уже вся сгнила, как ты забрался?
Мур. Он вваливается внутрь головой вниз. Встает и отряхивает колени. Я сто раз это делал.
Тише, напоминаю я. Если папа тебя тут застанет, ты отправишься домой тем же путем, что и пришел.
Уже поздно, поэтому я и не рискнул пойти через дверь. Шепчет в ответ Никита. Его лицо в полутьме кажется особенно уютным и родным. Ты не отвечала на звонки.
Да Я обернулась. Телефон остался на тумбочке. Была внизу с папой, он
Знаю. Мягко говорит Высоцкий. Потому и пришел. Он протягивает руки и заключает меня в объятия. Чтобы поддержать тебя.
Никит, я не хочу его отпускать, мне страшно. Пищу я ему в грудь.
У меня опять бегут слезы.
Все будет хорошо. Его руки стискивают меня крепче. Вот увидишь.
Я верю, но все равно переживаю.
Не бойся, я здесь, с тобой. Обещает он. И никуда не денусь.
Мы ложимся на кровать, и я кладу голову ему на грудь. Никита гладит мои плечи, волосы, спину. Его ровное дыхание успокаивает.
Я всегда буду с тобой. Звучат в тишине его слова.
Пусть так и будет. И с этой мыслью через какое-то время я засыпаю.
5.2
НИКИТА
Утром, приняв душ, я одеваюсь. Бросаю придирчивый взгляд в зеркало и решаю оставить несколько пуговиц на рубашке расстегнутыми. Затем закатываю рукава и взъерошиваю волосы на макушке. Пожалуй, Леля права: можно немного нарастить массу, чтобы выглядеть солиднее. Я не тощий, вполне подтянутый и крепкий, но со спортсменами мне не сравниться. Если уж девчонки действительно западают на мышцы, то нужно довести тело до идеала.
Прихватив телефон и сумку с тетрадями, я спускаюсь вниз, чтобы позавтракать. С удивлением обнаруживаю, что мама еще на кухне: вчера она целый день меня избегала, неужели, уже оттаяла? На ней бежевый деловой костюм с широкими брюками и коротким жакетом, она занята тем, что режет ветчину на идеальные ломтики очевидно для бутербродов.
Ну, как там она? Спрашивает мать.
Что, прости? Я наливаю себе кофе и сажусь за стол.
Мама откладывает в сторону нож и устремляет на меня хмурый взгляд.
Я спросила, как она?
Ой, а мне послышалось «доброе утро». Хмыкаю я, сделав глоток. Ты о чем вообще?
Я спрашиваю про Алену. Прищуривается мать.
А что с ней?
Не строй из себя идиота. Вздыхает она, качнув головой. Я видела, что ты пришел час назад. Ты ночевал у нее?
В берлоге. Пожав плечами, тут же нахожусь я.
Неправда. Мама начинает собирать бутерброды из кусочков хлеба, сыра, зелени и ветчины. Ставит передо мной тарелку с двумя. Тебя не было в берлоге, я проверяла перед тем, как лечь спать.
Ну, может быть. Неохотно отзываюсь я.
Откусываю бутерброд и жую, с вызовом глядя ей в глаза.
Ты был у Алены?
Да. Приходится сознаться мне. Я ночевал у них дома.
Или у нее в спальне?
Я пожимаю плечами.
Или у нее в спальне. Киваю ей.
Господи. Шумно выдыхает она и закатывает глаза к потолку.
Да что такого, мам? Спрашиваю я, перестав жевать.
Ничего. Мать закусывает губу и испытующе смотрит на меня. Просто я обещала Андрею присматривать за девочкой, и теперь гадаю, считаются ли твои ночевки в постели его дочери присмотром, и как он отреагирует, узнав у них? Он ведь не знает, да? Вы же не ставите его в известность, что спите друг с другом?
По-моему, ты опять устраиваешь бурю из ничего. Произношу я, пораженный тем, каким тоном она подала свой пламенный спич. Или что, я не догоняю чего-то?
Ты взрослый парень, Никита. С жаром выпаливает мать. Надеюсь, вы, хотя бы, предохраняетесь, и мне не придется наблюдать, как сосед сворачивает тебе голову за то, что его единственная дочь неожиданно залетела!
Я застываю, как громом пораженный.
Мам, ты У меня пересыхает в горле. Это смешно и оскорбительно одновременно. Мам, мы про Алену говорим, вообще-то, ты в своем уме?
Это серьезные вещи, Никита. Не надо тут улыбаться!
У нее, кажется, вот-вот истерика начнется.
Мам, мы с ней просто друзья, забыла? А вот теперь мне реально хочется рассмеяться. Но спасибо, если надумаем что-нибудь такое, то позаимствуем резинки из твоей тумбочки. Идет?
Я снова принимаюсь за бутерброды и наблюдаю, как мама постепенно успокаивается.
Хорошо. Это хорошо. Бормочет она, наливая себе кофе. Тогда приглядывай за ней. Как друг. Чтобы в отсутствие Андрея никакие другие парни в ее доме тоже не ночевали.
Чего? Чуть не давлюсь я. Леля и парни? Мам, ты с какой планеты?
У нее сейчас очень уязвимый возраст. Задумчиво говорит мать. Возраст, когда хочется любить и верить.
А, понял. Вдруг все желание смеяться разом исчезает из меня. Ты же родила меня в восемнадцать.
Она садится напротив и впивается в меня внимательным взглядом.
В этом возрасте девочки должны думать об учебе, танцах, кино и спорте, а не о пеленках и молочной смеси, потому что они сами еще дети. Мама горько усмехается. И да. Мне ли не знать.
Я долго молчу, с трудом выдерживая ее взгляд. В голове крутятся скупые упоминания матери о том, как бабушка с дедушкой выгнали ее из дома, узнав, что она беременна. Как ей пришлось оканчивать школу беременной, снимать комнату в общежитии, учиться и одновременно растить меня, затем разрываться между работой и вечно болеющим сыном, а также тащить все эти годы на себе кредиты и ипотеку за дом.
Слушай, прости. Тихо говорю я. За тот раз, ладно? Когда я сказал
Неважно. Отрезает она решительным жестом.
Нет, важно. Выдыхаю я. Наговорил тебе кучу всего. Обозвал. Еще Андрея приплел. Просто Блин, не знаю, он, правда, классный. И одинокий. Почему бы вам не сойтись? Ты никогда не думала об этом?
Мать, молча, мотает головой, а потом отвечает:
Нет. Он достоин кого-то лучше женщины, которая никому не верит и боится мужчин. Прикусывает губу, затем бросает короткий взгляд на наручные часы и натягивает на лицо улыбку. Ладно, мне пора, а то опоздаю.
Она встает, залпом допивает кофе и ополаскивает чашку в раковине.
Мам Тяну я.
Так как она держится? Ты так и не сказал? Беззаботно, будто и не было сейчас этого разговора, интересуется мама. Сильно переживает, что отец уезжает?
Да, но с Аленой все будет в норме.
Прекрасно. Улыбается она. Я тоже думаю, что все будет хорошо.
Поставив чашку на полку, мать хлопает меня по плечу, словно боится, что я ее оттолкну, если она меня поцелует, и спешит в коридор. Слышно, как стучат ее каблучки.
До вечера! Звенит ее голос.
До вечера. Задумчиво отвечаю я.
Мысли невольно снова возвращаются к маминому предположению о том, что мы с Аленкой можем быть ближе, чем просто друзья. Вот ведь умора. И как ей в голову пришло? Расскажу Алене, она обхохочется.
Допив кофе, я беру вещи, выхожу из дома, поднимаюсь по тропинке и оказываюсь перед домом Красновых. Подруга уже ждет меня, сидя на ступенях.
Мур. Ты как? Спрашиваю я, усаживаясь рядом.
Он уехал. Отвечает она, глядя вдаль. Его полчаса назад забрал служебный автомобиль. Мы ничего не успели, даже не купили мне гитару.
Алена напряжена всем телом, кусает обветренные губы. Ветер колышет ее волосы, и они мягко касаются моей щеки и шеи.
А знаешь что? Я кладу руку на ее колено. Давай прогуляем сегодня уроки?
Шутишь? Бесцветным голосом спрашивает она.
Нет. Я серьезно. Возьмем и не пойдем в школу.
А куда пойдем? Алена устремляет на меня свои большие глаза со светлыми колосьями-ресницами.
Не знаю. Я пожимаю плечами. Куда-нибудь.
Так нельзя. Улыбается она. Нельзя прогулять бесцельно. Нужен план.
Хватит с меня планов. Говорю я, встав. Будем импровизировать! Протягиваю ей руку. Доверься мне.
Сначала подруга качает головой, затем уверенно вкладывает свою ладонь в мою, а затем я поднимаю ее со ступеней рывком, и мы бежим вниз по улице, куда глаза глядят.
5.3
АЛЕНА
Как тебе эти? Никита перебирает джинсы на стенде.
Мы в мужском отделе торгового центра. В ранний час тут почти никого, и в этом лабиринте из стоек, витрин и полок мы, как в городе свободном от людей, предоставлены самим себе.
Скучно! Откликаюсь я, роясь в ряду с рубашками.
А такие? Он показывает широкую модель с заниженной посадкой.
Уже интереснее.
Эти? Высоцкий рывком срывает с полки джинсы фасона «баллон» из линялого денима.
Прикольные. Одобряю я.
Он сгребает сразу пять пар и скрывается в примерочной. Я подаю ему за шторку несколько рубашек в расслабленном стиле и пару рваных футболок, а сама сажусь на подиум, предназначенный для выкладки новых коллекций, предварительно сдвинув одежду к краю.
Это что, «Muse» играет? Интересуется Никита, копошась за шторкой, когда я включаю песню на телефоне.
Да, детка, ты будешь дефилировать под музыку! Отзываюсь я, прибавляя громкости.
Играет композиция «Plug in baby», она динамичная и экспрессивная. И у меня не получается удержаться от смеха, когда с первыми словами песни Никита появляется из примерочной и начинает, забавно двигаясь, подпевать солисту.
Я чуть не валюсь с подиума, хохоча. Одежда на нем, конечно, сидит идеально и смотрится красиво, но это последнее, о чем думаю в этот момент. Высоцкий танцует, вытягивая ноты и играя на воображаемой гитаре, и у меня не получается усидеть на месте я присоединяюсь к нему, подпевая и прыгая, словно обезьянка.
Мы устраиваем настоящую вакханалию в магазине, и не удивительно, что тут же получаем замечание от девушки-консультанта. Ей приходится дождаться, пока трек не доиграет до конца, и наше импровизированное выступление не закончится. Когда это происходит, она выдыхает с облегчением. Тот факт, что Никита решает купить ту пару джинсов, что прошла проверку дикими танцами у примерочной, радует ее еще больше.
А мы безостановочно хохочем, расплачиваясь и покидая магазин. Бежим по улице за автобусом, запрыгиваем в него на ходу и смеемся оттого, что сами не знаем, куда он нас везет.
Куда сядем? Оглядывает полупустой салон Высоцкий.
Взрослые смотрят на нас с укором: слишком много шума от двух подростков.
Постоим? Предлагаю я.
Давай.
Мы отступаем в заднюю часть автобуса, хватаемся за поручни и приникаем взглядом к окну.
Помнишь, как в детстве? Спрашиваю я.
Да. Улыбается Никита. Всегда ездили в хвосте, чтобы подпрыгивать на кочках.
Сейчас подвеска у автобусов намного мягче. Не попрыгаешь.
Зато дороги не везде новые. Подмигивает он. Иди сюда. Берет меня за плечи, ставит лицом к себе. Не бойся, я тебя поймаю.
Отпустить поручень? Недоверчиво переспрашиваю я.
Да.
А если тряхнет?
Еще как. В том и смысл. Хитро ухмыляется он.
Но я решаю довериться. Опускаю руки и пытаюсь сохранять равновесие. Автобус в это время слегка покачивает, и улыбка медленно захватывает мое лицо.
Еще немного. Произносит Никита, глядя мне в глаза. Сейчас-сейчас. Вот!
Я смеюсь, и в следующее мгновение автобус подпрыгивает на кочке плюх! Пол на мгновение уходит у меня из-под ног, а затем снова касается ступней. Дух захватывает! Мои коленки подкашиваются, и меня поводит в сторону, но Никита вовремя подхватывает меня за талию. Мы смеемся, я прижимаюсь к нему и вижу, как остальные пассажиры смотрят на нас, как на ненормальных. Наверное, думают, что мы пьяные.
Наша остановка! Говорит Высоцкий, утягивая меня за собой, едва автобус останавливается.
Мы что, не оплатили проезд? Спрашиваю я, спрыгнув со ступеньки вслед за ним.
Никогда не было, и вот опять. Усмехается он. Конечно, нет! Всего одна остановка, Лель!
Он машет рукой пассажирам, наблюдающим за нами в окна, и увлекает меня за собой в сторону парка.
А помнишь, как ты разбила мне нос? Вдруг вспоминает Никита, когда мы сидим на скамейке и уплетаем хот-доги.
Наши ноги на сиденье, задницы на спинке скамьи. Мы тотально и безудержно нарушаем сегодня все правила и запреты.
Когда мы играли в баскетбол? Уточняю я, слизывая с края кетчуп, горчицу и майонез.
Предполагалось, что это будет баскетбол. Замечает он. Но ты почему-то решила, что мы играем в регби!
Ты выше и сильнее, я просто боролась за мяч! Хихикаю я.
Локтями? Таращится на меня Никита. Да ты двинула мне так, будто я был грабителем, который собирался отобрать у тебя кошелек с последними деньгами!
Ну, прости. Хрюкаю я со смеху.
Прости! Откусив хот-дог, стонет он. Да сколько я дрался с парнями, но никто из них никогда не разбивал мне нос! Помнишь, сколько крови было?
Да-а. Довольно мычу я. Ты в крови, вся моя одежда в крови, все руки в крови твои и мои. А-ха-ха!
Тебе и тогда было смешно.
Еще бы! Ты выглядел так жалко! Толкаю его в бок.
А родители как перепугались. Вспоминает Никита.
И мы хохочем. Все-таки, как хорошо, когда есть, что вспомнить. У нас обоих неполные семьи, нет рядом бабушек и дедушек, но у нас двоих в трудные минуты всегда были мы. И это бесценно.
Погоди. Он наклоняется, стирает каплю кетчупа с моего подбородка салфеткой и улыбается.
Мое сердце пропускает сразу несколько ударов.
Спасибо. Смущенно говорю я и отвожу взгляд.
А потом мы идем гулять по парку. Кормим уток, стреляем по мишеням в тире и пьем клубничные милкшейки на берегу пруда, пытаясь время от времени сталкивать туда друг друга по очереди. Я, как обычно, побеждаю Никита валится к самой кромке, нечаянно наступает в воду, и один его кроссовок промокает. Но наказания судьбы не приходится долго ждать: когда мы идем по аллее, проезжающая мимо поливальная машина окатывает нас обоих с головой.
Наверное, так и выглядят моменты счастья. Короткие, как вспышки. Яркие. Ты чувствуешь запахи, помнишь ощущения и видишь улыбку того, кто рядом. Время останавливается на секунду, чтобы ты мог лучше запечатлеть в памяти этот чудесный миг, а затем продолжает свой бег. И кроме маленького местечка в твоем сердце нигде больше не остается напоминаний о том, что когда-то все это с кем-то могло произойти.
В музей? Кивает на большое старинное здание справа Никита.
Ненавижу музеи, ты же знаешь. Морщусь я.
Пару кадров? Он разворачивает меня к фото-будке.
Вот это с удовольствием.
Мы забегаем внутрь, оплачиваем снимки, втискиваемся вдвоем в узкое кресло и начинаем так усиленно корчиться, как будто от этого зависит, примут ли нас обоих в цирковое училище на клоунское отделение. И только последний снимок, где мы, отсмеявшись, смотрим друг на друга, получается более-менее приличным. Всеми остальными можно пугать малолетних детей, обещая кару небесную за недоеденную тарелку с манной кашей.
Надо же, не заметила, как полдня прошло. Говорю я, убрав фотографии в рюкзак и бросив взгляд на часы. Наши, наверное, уже освободились с занятий.