Спуск тоже был усеян паломниками со всей Индии, многие из которых прибыли на специальных дополнительных поездах, пущенных по случаю Пул Мелы. Однако слугам раджи удалось на несколько секунд растолкать толпу, чтобы их хозяин мог царственно полюбоваться открывающимся с холма зрелищем.
Раджа благоговейно смотрел на великую коричневую реку прекрасную и безмятежную Гангу. Вода в ней по-прежнему стояла невысоко, а пески были обширны. В середине июня сезон дождей в Брахмпуре не наступил, и тающие снега пока не переполнили русло водой. Первый торжественный день омовения Ганга-Дуссера должен был состояться через два дня (когда уровень воды в купальнях Варанаси традиционно поднимался на одну ступеньку), а еще через четыре дня наступал второй великий праздник день омовения при полной луне. Ганга не залила весь наш мир благодаря богу Шиве, который остановил ее падение с небес, подставив под воду свою голову. Она запуталась в его волосах и спокойно стекла на землю. Именно во славу бога Шивы раджа возводил храм Чандрачур. Слезы выступили на глазах раджи, когда он смотрел на священную реку и размышлял о своих благодеяниях.
Раджа направлялся к палаточному лагерю, принадлежавшему святому по имени Санаки-баба. Этот жизнерадостный мужчина средних лет посвятил всю свою жизнь поклонению богу Кришне и медитациям. Его окружали привлекательные молодые ученики, видевшие в нем источник чудесной безмятежной энергии. Раджа намеревался посетить его лагерь даже прежде, чем лагеря шиваистов. Антимусульманские чувства раджи вылились в паниндуистскую любовь к церемониям и обрядам: он начал свое шествие от храма Шивы, прошел по городу, названному в честь Брахмы, и завершил свое паломничество визитом к почитателю Кришны, аватара Вишну, почтив таким образом всю индуистскую Троицу. Затем он планировал совершить омовение в Ганге (точнее, окунуть в воду большой палец одной усыпанной драгоценностями ноги) и смыть с себя грехи семи поколений, включая собственные. Словом, утро у раджи выдалось продуктивное. Он обернулся на Чоук и несколько секунд буравил взглядом ненавистные минареты мечети. «Ничего, мой храм с трезубцем наверху повыше вашего будет», подумал он, и в жилах его забурлила воинственная кровь предков.
Однако мысль о предках заставила его задуматься о потомках, и раджа с озадаченным недовольством воззрился на своего сына, раджкумара, неохотно плетущегося позади. «Что за никчемный и бесполезный лодырь! подумал он. Надо скорее тебя женить. Можешь переспать хоть со всеми парнями в округе, а внука мне все-таки заделай». На днях раджа водил его к Саиде-бай, чтобы та сделала из него мужчину. Так раджкумар убежал оттуда сверкая пятками! Раджа не знал, что его сын не знаком с борделями Старого города, ведь его университетские друзья не брезговали подобного рода развлечениями. Видно, парень оказался не готов к урокам полового воспитания от грубияна-папаши.
Раджа получил от своей грозной матери, вдовствующей рани Марха, четкий приказ: уделять больше внимания ее внуку. В последнее время он изо всех сил пытался выполнять ее волю. Потащил сына в суд, дабы тот получил представление об Ответственности, Законе и Собственности, и потерпел полное фиаско. Уроки о Продолжении Рода Человеческого тоже не удались. Сегодняшний день раджа решил посвятить Религии и Военному Духу, однако не преуспел и в этом: сын оказался размазней. Когда сам раджа, проходя мимо мечетей, принимался с особенным упоением вопить «Хар хар Махадев!»[43], раджкумар лишь опускал голову и сбивчиво бормотал те же слова себе под нос. Оставались еще Обряды и Традиции. Раджа намеревался окунуть сына в Гангу, силком, если понадобится. Поскольку раджкумар учился на последнем курсе университета, его следовало приобщить пусть и чуточку преждевременно к настоящему индуистскому ритуалу окончания учебы, омовению (или снану), дабы он стал истинным выпускником (снатаком). А где лучше становиться снатаком, как не в священной Ганге, во время нынешней, особенно торжественной и важной, происходящей раз в шесть лет Пул Мелы? Под крики слуг он швырнет сына в воду, а если сопляк не умеет плавать, тем лучше: слуги потащат его, отплевывающегося и задыхающегося, на берег вот будет потеха!
Живо, живо! покрикивал раджа, ковыляя по длинному спуску к пляжу. Где лагерь Санаки-бабы́? Откуда тут столько пилигримов, сестер их налево![44] Почему такой бардак? Кто все это организовал? Достаньте мне машину!
Ваше высочество, власти города запретили проезжать сюда на машинах, это разрешено только полицейским и важным персонам. Нам не удалось получить разрешение, пробормотал кто-то.
А разве я не важная персона?! Раджа возмущенно выпятил грудь.
Конечно, ваше высочество, но таковы правила
Наконец, проскитавшись в море палаток и лагерей больше получаса (ладно хоть не по песку, а по наспех сооруженным из металлических щитов дорожкам изобретению военных инженеров), они увидели впереди лагерь Санаки-бабы́, и свита правителя Марха радостно устремилась туда. От цели их отделяло не больше сотни ярдов.
Ну наконец! завопил раджа. Зной стоял невыносимый, и раджа потел, как свинья. Велите бабé выходить. Я буду с ним беседовать. И еще пусть подадут мне шербет.
Ваше высочество
Не успел его посыльный убежать в лагерь, как у самого входа с визгом затормозил полицейский джип. Несколько человек выбрались из машины и прошли внутрь.
От такой неслыханной наглости у раджи глаза на лоб полезли.
Мы первые пришли! Остановите их! Я должен немедленно увидеть Санаки-бабý! гневно завопил он.
Но люди из джипа уже вошли в лагерь.
11.8
Когда джип первый раз спускался к пескам у стен форта, Дипанкар Чаттерджи один из пассажиров потрясенно глядел по сторонам.
Дорожки на территории пляжа кишели людьми. Многие тащили свернутые в рулоны матрасы и прочий скарб: кастрюльки и котелки, продукты, холщовые мешки, ведра и бидоны, палки, флаги и знамена, гирлянды из бархатцев, детей под мышкой или на закорках. Одни тяжело дышали от усталости и жары, другие непринужденно болтали, словно приехали на пикник, третьи пели бхаджаны и прочие ритуальные песни, пытаясь подбодрить себя и друг друга (первоначальный восторг при виде священной Матери-Ганги у большинства почти моментально сменялся усталостью от долгой дороги). Мужчины, женщины и дети, стар и млад, смуглые и светлокожие, богатые и бедные, брамины и неприкасаемые, тамильцы и кашмирцы, садху в оранжевых одеяниях и обнаженные наги[45] все перемешались на этих дорожках среди песков. Запахи благовоний, марихуаны, пота и еды, детский плач, грохот из динамиков, вопли полицейских и женские голоса, напевающие киртаны[46], ослепительные солнечные блики на поверхности Ганги, маленькие песчаные воронки, образующиеся на свободных участках пляжа, все это вместе произвело на Дипанкара колоссальное впечатление. Он решил, что здесь точно найдет хотя бы частичку того, что искал всю жизнь, а может, и само Искомое. Перед ним лежала Вселенная в микрокосме, и где-то в этой кутерьме должно было обретаться равновесие.
Джип, громко гудя, медленно продвигался по песчаным и крытым металлическими щитами дорожкам. В какой-то момент водитель заблудился. Они подъехали к перекрестку, на котором тщетно пытался регулировать движение молодой полицейский. Джип был единственным транспортным средством в этом людском потоке, но людей вокруг полицейского толпилось столько, что крики и взмахи жезла не производили на толпу никакого действия. Пожилой господин Майтра бывший полицейский чиновник, согласившийся приютить Дипанкара в Брахмпуре и даже раздобывший для него джип, решил взять дело в свои руки.
Стоп! скомандовал он водителю на хинди.
Водитель остановил машину.
Одинокий полицейский увидел джип и подошел к ним.
Где палатка Санаки-бабы́? властным голосом спросил его господин Майтра.
Вон там, господин Еще два фарлонга в том направлении По левую сторону.
Хорошо, сказал господин Майтра. Вдруг ему пришла в голову какая-то мысль. А ты знаешь, кто такой Майтра?
Майтра? переспросил молодой полицейский.
Р. К. Майтра.
Да, ответил полицейский, но прозвучало это так, словно он просто хотел отделаться от этого странного человека.
Ну и кем же он был? не унимался господин Майтра.
Первым индусом в должности комиссара полиции, сказал полицейский.
Верно. Так вот это я! заявил господин Майтра.
Полицейский проворно и изящно козырнул. На лице господина Майтры отразился восторг.
Поехали! приказал он, и машина тронулась.
Вскоре они прибыли к лагерю Санаки-бабы́. Когда они уже собирались войти, Дипанкар заметил приближение какой-то пышной, разбрасывающей лепестки процессии, но особого внимания на вельможу не обратил, так как они очутились в первом и самом большом шатре лагеря, явно предназначенном для аудиенций.
Пол был устлан красными и синими циновками, и все сидели прямо на них: мужчины слева, женщины справа. В дальнем конце шатра помещалась длинная платформа, накрытая белой тканью. На ней сидел молодой худой бородатый человек в белом халате, неторопливо читал проповедь хриплым голосом. Позади него висел фотопортрет Санаки-бабы́, пухлого, почти лысого, очень веселого старичка с обнаженной волосатой грудью. Кроме мешковатых шорт на нем ничего не было. Стоял он на фоне широкой реки вероятно, Ганги (или Ямуны[47], ведь Санаки-бабá поклонялся Кришне).
Дипанкар и господин Майтра вошли посреди проповеди. Полицейский остался снаружи. Господин Майтра улыбался, предвкушая встречу с любимым гуру, и не обращал никакого внимания на то, что говорил молодой проповедник.
Внемлите, хрипло продолжал тот. Вы могли заметить, что одного лишь дождя довольно для роста только бесполезным растениям: сорным травам да диким кустарникам.
Они растут без усилий, сами собой.
Однако, если вам нужно полезное растение роза, фруктовое дерево, бетель, то придется приложить усилия.
Нужно поливать и унавоживать землю, пропалывать и обрезать растения.
Это непросто.
И то же самое с миром. Мир окрашивает нас своим цветом. Он окрашивает нас без усилий, каков мир вокруг нас, такими становимся и мы.
Мы слепо идем по миру, ибо такова наша природа. Это легко и просто.
Если же мы хотим познать Бога, познать истину, придется потрудиться
В этот миг в шатер вошел раджа Марха со свитой. Раджа послал впереди себя гонца, но тот не осмелился прервать проповедь. Радже никто был не указ: ни главный судья, ни помощник бабы́. Он посмотрел в глаза молодому проповеднику. Тот сотворил намасте, взглянул на часы и жестом попросил человека в длинной серой кхади-курте узнать, что нужно радже. Господин Майтра решил, что это отличная возможность и самому попасть на встречу с Санаки-бабой, который не обращал внимания на время и место (а иногда и на людей), и дожидаться его аудиенции порой приходилось по несколько часов кряду. Человек в серой курте вышел и направился к другому шатру в глубине лагеря. Господин Майтра посматривал по сторонам в нетерпении, раджа в нетерпении и крайнем раздражении. Дипанкар был совершенно невозмутим. Он никуда не торопился и внимательно слушал речь проповедника, поскольку приехал на Пул Мелу за Ответом или Ответами, а в таком важном Деле не может быть спешки.
Молодой бабá хрипло и убежденно говорил:
Что есть зависть? Она так свойственна людям. Мы смотрим на других и мечтаем обладать
Раджа затопал ногами. Он привык сам давать аудиенции, а не дожидаться их. И где, кстати, заказанный им шербет?
Пламя, разгораясь, поднимается все выше. Почему? Потому что оно стремится к своей наивысшей форме солнцу.
Ошметок грязи падает вниз. Почему? Потому что он стремится к своей наивысшей форме земле.
Воздух из воздушного шарика выходит сквозь малейшее отверстие. Зачем? Дабы слиться со своей наивысшей формой воздухом снаружи.
Так и душа в нашем теле стремится к наивысшей душе душе мира.
А теперь давайте произнесем имя Бога:
Он тихо и медленно запел. К нему присоединилось несколько женщин, потом еще несколько, потом мужчины, и вот уже все присутствующие вторили проповеднику:
Повторы становились все громче, быстрее, и вскоре слушатели, не вставая с мест, закачались из стороны в сторону. Звенели маленькие цимбалы, слова окрашивались высокими нотками экстаза. Все, кто пел, погрузились в гипнотическое состояние. Дипанкар из вежливости тоже пел с остальными, однако гипнозу не поддался. Раджа Марха злобно смотрел по сторонам. Вдруг киртан прекратился, и все запели гимн бхаджан:
Но едва они успели начать, как в шатер вошел Санаки-бабá в одних шортах он продолжал оживленно беседовать с человеком в серой курте.
Да-да, сверкая глазками, говорил Санаки-бабá своему помощнику, скорее ступай. Пусть нам все принесут тыкву, лук, картошку. Морковь? Где ты возьмешь морковь в это время года?.. Нет-нет, расстели вон там. Да, скажи Майтре-сахибу и профессору.
Он исчез так же внезапно, как появился. Раджу Марха он даже не заметил.
Помощник в серой курте подошел к господину Майтре и сказал, что Санаки-бабá ждет его в своем шатре, затем пригласил пройти вместе с ними еще одного человека лет шестидесяти (видимо профессора). Раджа Марха едва не взорвался от злости:
А как же я?!
Бабаджи скоро вас примет, раджа-сахиб. Он выделит вам особое время.
Мне надо увидеть его прямо сейчас! Не нужно мне никакое особое время!
Помощник, видимо, сообразил, что от раджи могут быть неприятности, если его не обуздать, и подозвал к себе одну из ближайших учениц Санаки-бабы́, молодую женщину по имени Пушпа. Дипанкар с удовольствием отметил ее красоту и серьезность и тут же вспомнил про свой Поиск Идеала, который вполне можно вести параллельно с Поиском Ответа: одно другому не мешает. Он увидел, как Пушпа приблизилась к радже и моментально обворожила его. Тот притих.
Между тем избранные вошли в небольшой шатер Санаки-бабы́. Господин Майтра представил Дипанкара.
Его отец судья Высокого суда Калькутты, сказал господин Майтра. А сам он приехал сюда в поисках Истины.
Дипанкар молча поднял глаза на сияющее лицо Санаки-бабы́. Его охватило удивительное спокойствие.
Санаки-бабá был приятно удивлен.
Славно, славно, с веселой улыбкой сказал он, затем обратился к профессору: А как поживает ваша суженая?
Бабá хотел таким образом сделать комплимент его жене (обычно они посещали гуру вдвоем).
О, она сейчас гостит у зятя в Барейли. Увы, не смогла приехать.
В лагере все хорошо, не жалуюсь, сказал ему Санаки-баба. Только вот с водой беда. Рядом Ганга, а здесь ни капли воды!
Профессор видимо, один из организаторов Мелы ответил наполовину заискивающим, наполовину уверенным тоном:
Все идет так гладко благодаря вашей доброте и милости, бабаджи. Я немедленно узнаю, что можно сделать насчет воды. Однако он никуда не ушел, а продолжал сидеть и с обожанием глядеть на Санаки-бабý.
11.9
Санаки-бабá повернулся к Дипанкару и спросил:
Где вы будете жить всю неделю, пока идет Пул Мела?
У меня дома, в Брахмпуре, ответил господин Майтра.
И каждое утро ехать в такую даль? Нет-нет, остановитесь лучше в моем лагере, так вы сможете трижды в день купаться в Ганге. Идите-ка за мной! Он засмеялся. Видите, я в плавках. Это потому, что я чемпион по плаванью Пул Мелы. А какая нынче выдалась Мела! С каждым годом народу все больше, а раз в шесть лет вот такое столпотворение происходит. Здесь тысяча старцев: Рамджап-бабá, Тота-бабá, даже Машинист-бабá. Кто из них в самом деле познал истину? И познал ли ее хоть кто-нибудь? Понимаю ваше смятение. И вижу, что вы в самом деле в поиске. Он взглянул на Дипанкара и милостиво продолжал: Вы найдете то, что ищете, но вот когда этого вам никто не скажет. Он обратился к господину Мейтре: Можете оставить его здесь. У него все будет хорошо, не волнуйтесь. Как, говорите, его зовут? Дивьякар?