Что?! сокрушенно и при этом разгневанно воскликнула Лата, воззрившись на подругу.
Тебе надо чем-то заняться, отвлечься, решительно сказала Малати. Чем-то помимо учебы. К тому же до итоговых экзаменов почти год, и в первом семестре народ обычно не напрягается.
Благодаря тебе я теперь пою.
О нет, отмахнулась Малати. Я не об этом. Если уж на то пошло, прекращай петь раги песни из кинофильмов полезнее.
Лата засмеялась, вспомнив Варуна и его граммофон.
Жаль, здесь не Найнитал, продолжала Малати.
То есть мне следовало бы заняться верховой ездой, греблей и фигурным катанием?
Да.
Беда в том, сказала Лата, что в лодке я думала бы исключительно о благоуханных водах, а в седле о том, как мы катались на велосипеде. Да и вообще, ни грести, ни ездить верхом я не умею.
Чтобы забыть о своих страданиях, нужно чем-то активно заниматься, говорила Малати (отчасти самой себе). Может, вступишь в какой-нибудь клуб? Литературное общество, например?
Нет. Лата помотала головой и улыбнулась. Вечера у господина Навроджи и все им подобное будет только навевать ей ненужные воспоминания.
Тогда студенческий театр. В этом году ставят «Двенадцатую ночь». Получи роль в спектакле и будешь весело смеяться над превратностями любви и жизни.
Мама никогда не позволит мне играть в театре, сказала Лата.
А ты не будь такой паинькой! Рано или поздно она согласится, вот увидишь. Пран в прошлом году играл в «Юлии Цезаре», между прочим, и там даже были женщины. Немного и не в главных ролях, положим, но самые настоящие девушки, а не переодетые парни. В то время он уже был обручен с Савитой. Разве твоя мама хоть слово ему сказала? Нет, не сказала. Сам спектакль она не видела, зато очень гордилась, что он пользовался таким успехом у публики. Значит, и на сей раз возражать не будет. Пран непременно тебя поддержит. И кстати, в студенческих театрах Патны и Дели тоже теперь смешанные актерские составы. Времена меняются!
Лата сразу представила, что ее мать скажет об этих переменах.
Да! воодушевилась Малати. Спектакль ставит этот наш философ, как его? Ладно, потом вспомню. Прослушивания начинаются через неделю. Девушек слушают отдельно от парней. Все очень благопристойно. Может, и репетировать будут отдельно. Самый осторожный родитель носа не подточит! К тому же спектакль приурочен к церемонии посвящения чем не достойный повод? Тебе жизненно необходимо что-то в этом роде, иначе ты завянешь. Активность бурная, немедитативная деятельность в большой дружной компании. Поверь мне на слово, это тебя исцелит. Я сама именно так и забыла о своем музыканте.
Хоть Лате и казалось, что душераздирающая интрижка Малати с женатым музыкантом отнюдь не повод для шуток, она была благодарна подруге за попытку ее развеселить. Узнав на собственном опыте о пугающей силе чувств, она стала лучше понимать то, чего раньше не понимала: как Малати позволила себе впутаться в столь рискованное и губительное для репутации дело.
И вообще, надоел этот Кабир, расскажи про всех остальных мужчин, с которыми ты познакомилась. Кто этот канпурский ухажер? И что ты делала в Калькутте? Разве мать не хотела свозить тебя заодно в Дели и Лакхнау? В каждом из этих городов должен быть хотя бы один интересный мужчина.
Выслушав подробный рассказ Латы о путешествии вышел не столько список мужчин, сколько живое описание событий (за исключением последней ночи в Лакхнау, не поддающейся никакому описанию), Малати сказала:
Насколько я поняла, любитель пана и поэт идут ноздря в ноздрю в этом матримониальном заезде.
Поэт? Лата была ошарашена.
Да. Полагаю, его брата Дипанкара и договорника Биша в расчет не берем?
Конечно не берем, раздраженно ответила Лата, и Амита тоже, я тебя уверяю! Он просто друг. Вот как ты. Единственный человек, с которым я могла поговорить в Калькутте.
Продолжай. Это очень любопытно. Он уже подарил тебе свою книжку?
Не подарил! буркнула Лата.
Тут она припомнила, что Амит вроде бы обещал подарить ей экземпляр. Но если он действительно хотел это сделать, то уже давно сделал бы. Мог, к примеру, прислать книжку с Дипанкаром, который недавно приезжал в Брахмпур и встречался с Праном и Савитой. И все же ей стало совестно за не вполне честный ответ, и она добавила:
По крайней мере пока.
Ну, извини, без намека на раскаяние сказала Малати. Не знала, что это такая больная тема.
Нисколько! выпалила Лата. Не больная, просто неприятная. Амит в качестве друга это прекрасно, но во всех остальных качествах он меня не интересует. Просто ты сама однажды связалась с музыкантом, вот и хочешь, чтобы я связалась с поэтом.
Допустим.
Малати, умоляю, поверь мне, ты напала на ложный след. Лаешь на несуществующее дерево.
Хорошо, хорошо. Давай проведем эксперимент. Закрой глаза и представь себе Кабира.
Лата думала отказаться, но любопытство любопытная штука. Немного помедлив, она нахмурилась и выполнила просьбу подруги.
Закрывать глаза-то необязательно? проворчала она.
Нет-нет, закрой, настояла Малати. И опиши, во что он одет. Заодно представь какую-нибудь особенность его внешности, нет, лучше две. Не открывай глаза, пока говоришь.
Он в форме для крикета, на голове кепка. Он улыбается и Малати, это бред.
Продолжай.
Хорошо. Вот кепка слетела, и я вижу его волнистые волосы, широкие плечи, красивую ровную улыбку И такой как там пишут в любовных романах?.. орлиный нос, вот! Ну и зачем все это?
Ладно, теперь вообрази Хареша.
Я пытаюсь. Ага, картинка прояснилась: на нем шелковая сорочка кремового цвета и коричневые брюки. Ой, еще эти жуткие туфли-«корреспонденты», про которые я тебе рассказывала.
Черты лица?
Маленькие глазки, но они превращаются в такие милые щелочки, когда он улыбается, почти исчезают.
Он жует пан?
Нет, слава богу. Пьет холодное какао. Кажется, он называл его «Фезантс».
А теперь представь Амита.
Ладно, вздохнула Лата; она попыталась его представить, но черты лица оставались размытыми. Он упорно отказывается выходить из тумана.
Хм, с некоторым разочарованием в голосе произнесла Малати. Как он одет-то?
Не знаю, ответила Лата. Странно. Можно мне не воображать, а подумать и вспомнить?
Наверное, можно.
Увы, сколько Лата ни пыталась, вспомнить сорочки, туфли и брюки Амита ей так и не удалось.
Где вы находитесь? Дома? На улице? В парке?
На кладбище, ответила Лата.
И что вы там делаете? засмеялась Малати.
Разговариваем под дождем. Ах да, у него в руках зонт! Это считается?
Ладно-ладно, уступила Малати. Я ошиблась. Но дерево может вырасти и на пустом месте, знаешь ли.
Лата решила не предаваться пустым размышлениям. Чуть позже, когда они вернулись домой к обещанному чаю, она сказала:
Я не смогу вечно его избегать, Малати. Рано или поздно мы встретимся. То, что он вызвался помогать пострадавшим в катастрофе, это уже поступок не «обыкновенного подростка», а взрослого и ответственного человека. Он сделал это не потому, что хотел передо мной выставиться.
Тебе надо строить новую жизнь, в которой не будет его, даже если поначалу это покажется немыслимым, сказала Малати. Смирись, что твоя мать никогда его не примет. Это абсолютная данность. Ты права, рано или поздно вы повстречаетесь, и к тому времени ты должна сделать так, чтобы у тебя не было ни минутки свободного времени. Тогда и хандрить будет некогда. Спектакль это то, что доктор прописал. Причем тебе нужна роль Оливии.
Ты, наверное, считаешь меня дурой.
Ну, скорее глупышкой, ответила Малати.
Это ужасно! воскликнула Лата. Больше всего на свете я хочу его увидеть. Но при этом я позволила своему ко-респонденту слать корреспонденцию. Он попросил разрешения, когда мы прощались на вокзале, и я не смогла ему отказать это было бы нехорошо и невежливо, ведь он так помог нам с мамой
Брось, в переписке нет ничего дурного, успокоила ее Малати. Пока ты не испытываешь к нему явной неприязни или любви, переписывайся сколько влезет. И потом, он ведь сам сказал вам, что его чувства к другой девушке до сих пор не угасли, так?
Да, задумчиво протянула Лата. Да, так.
12.5
Два дня спустя Лата получила короткую записку от Кабира: он спрашивал, до сих пор ли она зла на него и не хочет ли повидаться на пятничной встрече Литературного общества. Он пойдет только в том случае, если пойдет она.
Поначалу Лата думала опять посоветоваться с Малати, как ей лучше поступить. Но, отчасти потому, что неудобно было взваливать на Малати ответственность за свою личную жизнь в каждом ее проявлении, а отчасти потому, что та наверняка запретила бы ей идти и даже отвечать на записку, Лата решила посоветоваться с собой и с обезьянами.
Она отправилась на прогулку, насыпала обезьянкам на утесе немного арахиса и на некоторое время оказалась в центре их благосклонного внимания. На Пул Меле обезьяны пировали по-королевски, но теперь жизнь пошла своим чередом и мало кто из гуляющих задумывался об их благополучии.
Проявив щедрость, Лата почувствовала, что в голове немного прояснилось. Кабир как-то раз уже ходил один на встречу Литературного общества и напрасно там ее прождал пришлось даже отведать кекса господина Навроджи. Лата не хотела вновь подвергать его такому испытанию. Она написала короткий ответ:
Дорогой Кабир!
Я получила твою записку, но к господину Навроджи в пятницу не пойду. Письмо в Калькутту дошло. Оно заставило меня задуматься и все вспомнить. Я совершенно на тебя не зла; пожалуйста, не думай так. Однако я не понимаю, зачем нам с тобой встречаться или переписываться, одна боль, и никакого смысла.
ЛатаПеречитав свое послание три раза, Лата задумалась, не изменить ли ей последнее предложение. В конце концов эти метания ей надоели, и она отправила записку как есть.
В тот день она поехала в Прем-Нивас и была очень рада, что не встретила там Кабира.
Через пару недель после начала муссонного семестра Малата и Лати отправились на прослушивание: студенческий театр набирал труппу актеров для постановки «Двенадцатой ночи». В этом году спектакль на ежегодную церемонию посвящения ставил молодой робкий преподаватель философии, живо интересовавшийся театром, господин Баруа. Прослушивание (в тот день отбирали девушек) проходило не в аудитории, а в преподавательской комнате философского факультета, в пять часов дня. Там собралось около пятнадцати студенток, которые взволнованно болтали, сбившись в небольшие группы, или просто зачарованно разглядывали философа. Лата увидела даже пару своих однокурсниц с кафедры английского, но она была с ними не знакома. Малати пришла просто с ней за компанию убедиться, что в последний момент подруга не сбежит.
Я тоже могу пробоваться, если хочешь, предложила она.
Разве у тебя днем нет практики? спросила Лата. Если ты получишь роль, придется ходить на репетиции
Я не получу роль, твердо ответила Малати.
Господин Баруа попросил девушек встать в ряд и по очереди зачитывать отрывки из пьесы. В спектакле было всего три женские роли, и к тому же господин Баруа еще не решил до конца, брать ли на роль Виолы девушку, так что битва шла нешуточная. Господин Баруа зачитывал все ответные реплики сам (и мужские, и женские), причем делал это так хорошо, без намека на обычную нервозность, что многие зрительницы и одна-две из пришедших на прослушивание невольно хихикали.
Господин Баруа сперва просил их зачитывать слова Виолы: «Добрая госпожа, позвольте мне взглянуть на ваше лицо»[74]. Затем, в зависимости от того, как девушки с этим справлялись, давал следующее задание реплику Марии либо Оливии. Одну лишь Лату он попросил зачитать слова и той, и другой. Некоторые девушки читали нараспев или имели другие досадные особенности речи. Господин Баруа, вновь начиная нервничать, останавливал их такими словами:
Ну хорошо, спасибо, спасибо, очень хорошо, вы молодчина, у меня появилась отличная идея, хорошо, хорошо
Наконец до неудавшейся актрисы доходило, к чему он клонит, и она (порой в слезах) возвращалась на место.
После прослушивания господин Баруа обратился к Лате, причем его слышали еще несколько девушек:
Вы замечательно читали, мисс Мера, я удивлен, что до сих пор не видел вас на сцене.
Окончательно засмущавшись, он потупился и начал собирать бумаги.
Лате пришелся по душе его робкий комментарий. Малати посоветовала ей морально подготовить госпожу Рупу Меру к тому, что роль ей непременно дадут.
Ничего мне не дадут, что ты! отмахнулась Лата.
И позаботься, чтобы Пран присутствовал при вашем разговоре, добавила Малати.
В тот вечер Пран, Савита, госпожа Рупа Мера и Лата собрались после ужина в гостиной, и Лата решила поднять щекотливую тему:
Пран, как тебе господин Баруа?
Тот перестал читать и задумался:
Преподаватель философии?
Да. В этом году он ставит спектакль на посвящение, и мне интересно, что ты о нем думаешь Хороший он режиссер?
Мм, да, ответил Пран, я слышал, что в этом году он за это взялся. «Двенадцатая ночь, или Что угодно» вроде бы Интересный получится контраст с прошлогодним «Юлием Цезарем». Да, он хорош и, кстати, актер он тоже превосходный, продолжал Пран. А вот лектор, говорят, так себе.
Помолчав немного, Лата сказала:
Да, он ставит «Двенадцатую ночь». Я сходила на прослушивание, и мне, возможно, дадут роль, поэтому хотелось иметь некоторое представление о том, что меня ждет.
Пран, Савита и госпожа Рупа Мера разом подняли головы. Последняя перестала шить и резко втянула ртом воздух.
Чудесно, искренне порадовался Пран. Ты молодец!
А какую роль? спросила Савита.
Нет! гневно воскликнула госпожа Рупа Мера, потрясая иголкой. Моя дочь никогда не будет играть ни в каких спектаклях! Нет! Она сердито воззрилась на Лату поверх очков для чтения.
Воцарилась тишина. Через некоторое время госпожа Рупа Мера добавила:
Ни в коем случае.
Затем, не дождавшись ответа, она пояснила свою позицию:
Мальчики и девочки играют вместе на сцене! Мириться со столь аморальным, глубоко непристойным поведением она была не готова.
Как и в прошлогоднем «Юлии Цезаре», осмелилась вставить Лата.
А ну тихо! осадила ее мать. Никто твоего мнения не спрашивал. Ты когда-нибудь слышала, чтобы Савита хотела играть? Играть на сцене, на глазах у сотен людей? И каждый вечер ходить на эти сборища с мальчиками
Репетиции, подсказал Пран.
Да-да, на репетиции, проворчала госпожа Рупа Мера. С языка снял. Я этого не потерплю! Какой стыд! Ты только подумай! Что сказал бы отец?!
Ну-ну, ма, попыталась успокоить ее Савита. Не заводись. Это всего лишь спектакль.
Упомянув покойного мужа, госпожа Рупа Мера достигла пика эмоционального напряжения и теперь была способна услышать голос разума. Пран подметил, что репетиции за редким исключением проходят днем, а не вечером. Савита добавила, что читала «Двенадцатую ночь» еще в школе и ничего предосудительного там нет совершенно невинная пьеса.
Савита, конечно, читала выхолощенную, адаптированную для школьной программы версию, но и господин Баруа наверняка выпустил бы часть реплик из оригинального текста, дабы не шокировать и не расстраивать родителей, которые придут на церемонию посвящения. Сама госпожа Рупа Мера пьесу не читала; в противном случае она, безусловно, нашла бы ее неподобающей.
Это все дурное влияние Малати, как пить дать, сказала она.
Ма, но ведь Лата сама решила пробоваться на роль, заметил Пран. Не вешайте на Малати всех собак.
Она бесстыдница, вот она кто, буркнула госпожа Рупа Мера, разрываясь между нежностью, которую испытывала к подруге дочери, и осуждением ее чересчур прогрессивных взглядов на жизнь.