Я тебе точно говорю: ты сам виноват. Сурово произнесла Санька.
Как бы то ни было, Ирбис нагло подмигнул Россомахе, мы все в одной лодке. Вам придётся согласиться со мной.
Ты должен рассказать, что мы будем искать и где.
Не должен. Зная вас, я могу быть уверен: вы скинете меня с хвоста и сами отправитесь за артефактом. Из вас всех я только Саньке нравлюсь, и то она это скрывает.
Я убью тебя, если будешь говорить таким тоном о ней! Рванулся Россомаха. Хара удержал его, а наглый Ирбис, повернувшись к нему и не прекращая жевать, с весёлой иронией приподнял бровь:
Ух, ты, какой прыткий! Прямо не человек, а карликовый Змей Горыныч какой-то. Ты темперамент-то приглуши, а то как бы не случилось в дороге чего
Не забудь ты будешь один против нас всех. Предупредил Хара.
Фу, какие вы невесёлые. Ладно. Я пошутил. Он проглотил последнюю лепёшку и, не долго думая, пригоршней выгреб остатки мёда и стал смачно облизывать пальцы. Что нам надо, я не скажу. А вот куда мы поедем, скажу. Почему не сказать? Поедем мы на запад, в Запретные Земли.
Оттуда никто живым не возвращался! воскликнул Хара.
А кто сказал, что будет легко?.. Будь это только на одну четверть реально, и кто-то давно бы уже добыл этот артефакт, поскольку сила в нём страшная, и могущество он сулит не человеческое.
Ты что-то знаешь. Сказал Россомаха. Что-то особенное про это всё.
Конечно. Согласился Ирбис, поиграл ямочками, подмигнул Саньке. И не что-то, а кое-что очень важное. Я, как-никак, племянник Верховного Жреца. Именно поэтому меня не просто выгнали, а дали хороший совет и пару наводок. Мы всё равно все обречены; и я, и вы кроме, пожалуй, Саньки
Не смей называть её так! Снова вспылил Россомаха. Для тебя она кыдым!
Пусть она скажет. Ирбис снова подмигнул Саньке, чем тоже возмутил её, хоть и не так сильно, как Росомаху.
Россомаха прав. Сказала она. Я с тобой на брудершафт не пила, будь добр, обращайся ко мне, как положено.
Тогда и вы меня зовите, как положено. А именно: Ясноликий Сын Солнца.
Зараза! Выругалась Санька. Хорошо. Зови Александра.
Красиво звучит. Лучше, чем Санька. Я согласен. Так вот. Все мы смертники, а Александра просто желает всем добра. И я решил: а почему бы и нет? Сгинем, так всё равно это случится; а нет так спасём свои шкуры. Ну, и добудем несметные сокровища помимо великой реликвии. Тоже кое-что значит, согласны?
Мы поедем, когда Россомаха поправится. Сказала Санька.
Это как угодно. Но я бы поспешил
Мы не задержимся лишку. Снова сказала она. Не ссы.
Не забывайте о проклятии. И о том, что сработать оно может в любой момент.
Мы не забудем.
Что ж ты один не отправился? Россомаха никак не мог успокоиться. Он сразу почуял в Ирбисе соперника во всём, и уже ненавидел его. Привык в Доме Солнца мягко спать, сладко жрать да баб мять?
Привык. Легко согласился Ирбис, но глаза его вновь холодно и хищно блеснули. А ты не завидуй. Зависть чувство не хорошее.
Россомаха рванулся к нему, но Хара снова удержал его, кинувшись между ним и Ирбисом.
Позже! Яростно сверкая глазами, сказал Россомаха. Ирбис только усмехнулся, покачал головой и налил себе рябиновки, игнорируя Росомаху и его злобу. Санька тяжелёхонько вздохнула. Если так и дальше пойдёт, дорога у них выйдет интересная. Два мачо, два хищника ох, не смогут они долго обойтись без драки за первенство! Россомаха, конечно, дорогого стоит, но Ирбис, кажись, ему не уступает, к тому же, он старше, хладнокровнее и мощнее
Зар-раза! С чувством повторила она.
Глава вторая
Руна Райдо.
Россомаха поправлялся быстро. А утверждал, что вполне здоров, он уже через три дня, но, зная его, никто ему не верил. Ирбиса он по-прежнему не выносил, и слабая надежда Саньки, что со временем он смирится с присутствием бывшего жреца Солнца, таяла даже быстрее, чем силы возвращались к её дружиннику. Кстати, насчёт сырого мяса Ирбис не шутил. Когда Санька в первый раз увидела его трапезу, её передёрнуло. Он с удовольствием ел сырое парное мясо, даже не замороженное, без соли; так же сырыми он ел кур и цыплят фазана. Зубы у него были на зависть крепкими: он с хрустом пережёвывал хрящи и нежные птичьи кости. Зарабатывал он на харч гаданием; гадал по руке и на костях, отполированных временем и частым использованием, на которых были вырезаны, к величайшему изумлению Саньки, скандинавские руны. Объяснить это он Саньке не захотел, а может, и не мог, но толковал их примерно так же, как в Санькино время это делали профессиональные гадалки. Он частенько предлагал и Саньке погадать, но она отказывалась. Она вообще не любила гадания, и избегала Ирбиса. Он её возмущал своей уверенностью, что она от него без ума, просто тщательно это скрывает. Стараясь показать ему, что очень даже он не прав и вообще, она постоянно попадала в глупые ситуации, чувствовала, что всё выглядит из-за её стараний только подозрительнее, и злилась ещё больше. Вдобавок, Россомаха бесился, и это было опасно. Стараясь его успокоить, она, кажется, только возбуждала в нём новые подозрения. Когда Чен и Хара сообща решили, что Россомаха может сесть в седло без риска вывалиться из него, она испытала прилив такого облегчения, что у неё даже настроение подпрыгнуло на тридцать градусов вверх. Они уже успели приготовить всё необходимое, закупить все продукты и вещи, лошадей и оружие, и быстро собрались в путь. Денег у Саньки почти не осталось. Какой бы большой суммой не казались ей когда-то её три тысячи, они таяли довольно быстро; где-то близко уже маячил призрак необходимости как-то добывать средства. В путешествии, помимо всего прочего, они могли кое-чем разжиться, если придётся с кем-то драться, или охотиться Санька в тайне очень на это рассчитывала. То, что она знатная особа, значило, конечно, многое, но главным богатством князей и прочей знати была земля чего у Саньки не было. Сколько ещё она могла прожить, кочуя по крепостям, питаясь за счёт радушных хозяев и рассказывая им сказки? По своему характеру она была против подобной жизни. Ей нужен был свой угол. Слова Ирбиса о сокровищах, которые ждут их где-то в Запретных Землях, в душу ей запали крепко. Ирбис спокойно воспринял то, что они сначала завернут в Беловодье. Вид у него при этом был ехидный. Знал, зараза, зачем они туда едут, и заранее злорадствовал: тамошний шаман ничем их не порадовал. Он подтвердил наличие проклятия и только руками развёл в ответ на вопрос, как его снять.
Моя не знает. Искренне ответил он. Проклятий сильный, мосьный проклятий, не снимаемый, однако. Если снимать, моя тозе помирать! Не будет моя снимать! Демон злая на вас, мосьный демон, много-много злая!
На меня?! Испугалась Санька. Она чувствовала, подозревала, что неудача Отто имеет к этому какое-то отношение! По задумке фашиста проклятого она должна была умереть, но Россомаха, подравшись в нужный момент с Кончами и устроив кровопролитие пострашнее, чем жертвоприношение демону, планы его порушил. Санька вышла из-под его контроля и осталась жива. В пути к Дому Солнца Саньку несколько раз пытались убить; видно, демон о ней не забыл.
На твой, и её тозе, и все ваши! Сердито замахал на них руками шаман. Пошла! Вон пошла!
Пришлось убираться вон, не солоно хлебавши, да ещё слушать ехидные замечания Ирбиса.
А можно, я тебя Диего буду звать? Мрачно спросила Санька.
Что это значит? Озадачился Ирбис, ненадолго перестав зубоскалить.
Ты на саблезубого тигра похож из «Ледникового периода».
Он симпатичный? Пошевелил бровями Ирбис. Тогда зови. Ну, что? Теперь едем? Или у вас на примете ещё шаманы есть?
Едем. За всех согласилась Санька. Веди, Диего.
Жёлтый тракт заканчивался в городе Ала; дальше следовало искать другие пути и тропы. На запад, как рассказывал по пути Саньке Хара, лежали земли Уй и Оби, племён охотников и скотоводов, а так же легендарные Запретные Земли. По слухам, там находились руины древнего города, огромного, рядом с которым Ала деревенька убогая; в городе этом когда-то жили древние боги, которые давным-давно ушли на запад. Руины эти и по сей день хранит какая-то беспощадная к людям сила, и все, кто заходил в лабиринт развалин, оставался там навсегда.
Все-все? не поверила Санька. А кто тогда нашему Диего рассказал про то, что там есть?
Солнце знает всё. Откликнулся Диего, подмигнул всем сразу, и поехал вперёд, затянув песню во всю свою лужёную глотку. Пел он прекрасно, с такими голосами в оперу только без экзамена. Что ещё сильнее раздражало Россомаху, пение которого бесило всех, кроме доброго китайского человека Чена.
Первые несколько дней двигались по обжитым местам то деревни, то пастбища, то крепость, или капище древних духов, которым поклонялись племена охотников, живущих вдали от шорских городов, в лесах и горах. Останавливались с комфортом, которого требовала рана Росомахи не смотря на заботу и лечение, на повязке его то и дело выступала кровь, и тогда они задерживались на весь остаток дня в первой же крепости или деревне. Ирбис Диего с удивлением взирал на то, как остальные трое обхаживают Россомаху, стараясь выполнить все его желания, стараются ему всячески помочь и поддержать кажется, он этого совсем не ожидал. Так же сильно удивился он и тогда, когда в первый же раз начал потешаться над неуклюжестью Чена, и на него ополчились все четверо. Причём сами они смеялись над Ченом постоянно но, видно, дозволено это было только им. Даже Чен, не смотря на всю свою доброту и незлобивость, нахмурился, что, если честно, к его свирепому лицу шло больше, чем постоянная улыбка.
Всё-всё-всё! Поднял руки вверх Диего. Молчу. Сложновато вас постичь, дорогие вы мои. Но кто я такой, чтобы удивляться? Кстати, вас ничто в вашем китайском друге не удивляет? Нет? Ну, и отлично.
Мне кажется, тихо сказал Хара, когда Диего принялся за еду, что он пытается нас рассорить.
Я пока ничего такого не заметила
Он только прощупывает почву. Ищет слабое звено. С кого начать?
Я всё равно его убью. Категорично заявил Россомаха. Позже, но убью.
Ничего у него не получится. Уверенно возразила Санька. Даже если Хара и прав. Мы же друзья?
Хуже. Хмыкнул Россомаха. Мы сообщники! И они весело рассмеялись, так, что Диего покосился на них с подозрением, но сделал вид, что не страдает мнительностью, и вовсе не подумал, что смеются они над ним.
Теплело с каждым днём. Ночью морозило во всю, но днём солнышко припекало всё сильнее, и появились уже большие прогалины, с пучками прошлогодней жёлтой травы, и закапало со всех выступающих предметов. Оно, конечно, здорово, когда вечное лето, а ещё лучше, когда вечная весна; но то чувство, которое возникает в организме, когда всю зиму затянутое серой хмарью небо вдруг очистится и засверкает синевой, солнце засияет и приласкает лицо, уставшее от зимней стужи, зазвенит вода, запахнет талым снегом оно дорогого стоит. Утром, выйдя на высокое крыльцо очередного постоялого двора, Санька смеялась, как ненормальная, глядя на Росомаху и Хару, отломивших толстые сосульки и сражающихся ими посреди утоптанного двора, вызвав переполох среди собак и кур, и улыбки на хмурых ещё, бледных с зимы лицах челяди, занятой своими делами. Капель звенела, разбиваясь о ледяные наросты у фундамента; было ещё прохладно, но отполированные туземцами деревянные перила, на которые положила ладони Санька, уже впитали в себя солнечное тепло, и так приласкали её руки, что не хотелось их отпускать. В хлеву жалобно замычал телёнок, увидев служанку с пойлом, отчаянно заверещали поросята; засуетились и заблеяли козы. У Хары сломалась сосулька, он отбросил её в сторону, высоко подпрыгнул и, продемонстрировав отличную растяжку, выбил ногой сосульку из рук Росомахи.
Не считово, я победил!!! Завопил тот. Я сломал твой меч!!!
Пацаны! Фыркнула Санька. На крыльцо, смачно потягиваясь и демонстрируя волосатую грудь, вышел Диего, щёлкнул челюстями, усмехнулся на Росомаху и Хару:
Перед местными девками выпендриваются! Странно, что Россомаха ещё ни одной не завалил, он это любит.
Санька скривилась. Только что было так легко и весело, и вот оно вылезло, чудище, со своими комплексами
Ревнуешь? Подмигнул ей Диего. Поди, ты ему и запретила? Он тебя боится.
Не боится. И я ему не запрещала. Но тебе не понять. Санька собралась на конюшню, к своему коню, но Диего, качнувшись, загородил ей дорогу. От него сильно, но не то, чтобы неприятно, пахло мужчиной; запах даже чем-то цеплял.
Чего мне не понять? Ухмыльнулся он, вновь заиграв ямочками. У тебя же с ним было.
Ты когда-нибудь, о чём нибудь ещё думаешь? Обречённо спросила Санька.
Да. Иногда я хочу жрать. Весело признался он. А иногда и поссать. Ну, и ещё имеются кое-какие
Знаешь, жаль, что вы ещё не придумали психиатров. Санька решительно оттолкнула его. Тебе бы не мешало обследоваться И под его смех пошла к конюшне. Настроение упало. Диего со своими вечными намёками и сальностями был как зараза, отравляющая мысли и чувства. Она не забыла про лисицу, и не забыла слова Ужара о людях, которые своими грязными словами пятнают всё вокруг себя. Диего был один из таких людей. После того раза у неё появился иммунитет к подобным вещам, но всё равно было неприятно словно в коровью лепёшку вступила босой ногой. И ещё она боялась, что он такими же намёками отравит отношение её спутников к ней. Она боялась общения Диего с её друзьями, особенно приватного, и пыталась по мере сил ему мешать, так что какой-то клин он между ними уже вбил. Если, конечно, Хара был прав, и это было его сознательной целью.
Ты моя хорошая скотинка Приветствовала она потянувшегося к ней с коротким радостным ржанием коня. Этот ритуал у них был обязателен, каждое утро она приходила к нему и целовала в нос, позволяя потом проводить губами по лицу, и угощала солёным хлебом. На зависть своим спутникам, она никогда не стреноживала и не привязывала своего коня на привалах, он и без того ходил за нею, как пёс, и как пёс же, охранял и был опасен для потенциальных обидчиков. Были и неудобства чистить его Саньке приходилось самостоятельно, другим он не давался, разве что Россомахе. Ну, и зависть, конечно Его уже дважды пытались у Саньки украсть, наивно полагая, что он так же привяжется и к новому хозяину.
Чёрные животные, говорил Саньке хозяин постоялого двора, любитель поболтать, невысокий и улыбчивый шорец, чьё смуглое лицо было покрыто тонюсенькими морщинами и собиралось в гармошку, когда он улыбался, они, они особенные. Всё равно, пёс ли, конь, конь, или козёл, они духи, духи, понимаешь? Есть деревья деревья, в лесу, они просто деревья, а есть Деревья, в них дух. Дух! Ты вот идёшь по лесу, идёшь: деревья, деревья, он отчаянно жестикулировал и даже имитировал верхней частью туловища беспечную походку лесного гуляки, и вдруг: Дерево! Ты его видишь, понимаешь видишь. Вот всё деревья, деревья, ну, и деревья. И вдруг какое-то одно дерево ты видишь! Это дерево-дух. Остальные деревья дрова, дрова, так, а это: это боги отметили и поставили. Охотники Уй такие метят: метят, ленты привязывают на ветки, знаки. Так же животные. Вот взять табун: табун. Кони всякие, кони, кони, а глаз выхватит одного, двух и всё. И всё. Говорил он быстро, торопливо, очень страстно, в глазах его горел огонёк искренней веры в свои слова и искреннего же желания обратить в неё весь мир. Твой конь конь, он не конина, он дух!
Да и про людей такое сказать можно. Задумчиво заметила Санька. В толпе тоже взгляд только два-три лица выхватывает, и не обязательно красивых.
Да! С жаром подхватил хозяин. Да!!!
Россомаха присел рядом на лавку, налил себе рябинового вина, спросил:
Всё брешешь, Барсук? Ох, и хорошая у тебя рябиновка. Уезжать не охота.
А вы поживите поживите. Оживился хозяин. Светлая кыдым так смеётся, смеётся, что на душе радостно. Все мои домочадцы улыбаться чаще стали, и мне мне весело. Я с вас и денег не возьму.