Раскаяние
Обиделась Алевтина на родителей. Не на шутку обиделась.
Она, будучи в разводе и имея двух сыновей, трех и семи лет, всё время хотела быть самостоятельной. А они никак не позволяли ей этого. Всё время указывали что делать, как жить. Многое, в том числе встречи с мужчинами, запрещали. И даже не разрешали поменять квартиру и переехать в другой город, в котором жил ее младший брат. Горячий, давно уже делавший всё, что хотел.
И вот в то самое время, когда и подходящая квартира нашлась брат, несмотря на то что был на инвалидности, лично съездил на другой конец города и осмотрел ее, и жильцы были согласны на обмен, родители категорически и окончательно высказались против.
Для этого они даже нагрянули к Алевтине домой. И тут разгорелся такой скандал, что после их ухода та сгоряча написала письмо брату.
В нем она высказала все свои накипевшие обиды, пожаловалась в самых громких, насколько могла вытерпеть бумага, тонах на родителей. Что они постоянно опекают ее, связывают свободу Желают, чтобы она жила только так, как считают нужным они А какое, собственно, имеют на то право? Ведь она давно уже не то что совершеннолетняя, а взрослая женщина. Сама мать!
Исписала так Алевтина несколько страниц. Аккуратно, для надежности, вывела своим учительским почерком на конверте адрес. И не мешкая, выбежав на улицу, бросила его в почтовый ящик. Благо тот прямо на углу их дома висел.
Бросила и тут же схватилась за голову.
«Что ж я наделала?!» подумала она с самым горячим, сердечным, но, увы, запоздалым раскаянием.
Точности ради нужно сказать, что Алевтина тогда, как и многие в конце семидесятых годов, была еще бесконечно далека от веры. И не знала, что, разругавшись с отцом и матерью, совершила тяжелый грех, вследствие которого зачастую болеют и рано уходят из жизни непослушные или хуже того обижающие родителей дети [2].
Но совесть, этот Божий глас, никогда не смолкающий в человеке, как бы мы ни старались отмахнуться от него, заглушить или даже убить, неожиданно уколола ее, явственно давая понять, как она была не права!
Во-первых, ей вдруг стало до слёз жалко родителей. Ведь они у нее такие хорошие!
Она невольно вспомнила, сколько добра они ей сделали. Как всегда помогали. Сколько заботились, когда она осталась одна с двумя детьми. Квартиру, если до конца разобраться, и ту для нее выхлопотали именно они!
А во-вторых, она не на шутку испугалась. Брат горяч. Прочитав ее письмо, он может закатить родителям такой скандал, какой ей даже не снился. И они тогда могут узнать, чтó она написала про них в этом злосчастном письме! Даже наверняка узнают! Ведь должен же он будет на чем-то основываться? А на чем же еще, как не на ее словах? Еще и цитировать их начнет!..
«Что они тогда обо мне подумают? Как я после этого смогу смотреть им в глаза?!» поняв всё это, похолодела от ужаса Алевтина.
Ох и сокрушалась она о том, что сделала! Как жалела, что написала и тем более отправила это письмо! Она даже попыталась сначала пальцами, а потом длинной веточкой достать его из почтового ящика. Но разве такое возможно?
Прохожие вскоре начали коситься на нее. И она вынуждена была отойти от угла дома. А затем дежурить у подъезда. Ждать, когда приедет машина опустошать почтовый ящик. Да так и не дождалась.
После размолвки с родителями ей теперь временно пришлось всё делать самой. И в школу после уроков за старшим ходить. И за младшим время от времени приглядывать. Завтрак, обед, ужин готовить Потом уроки проверять. Укладывать спать
Вот и упустила она тот момент, когда приезжала машина. И увезла письмо.
Брату позвонить, попросить его не раздувать из искры огня Алевтина побоялась. Кто его знает По телефону всего не обскажешь. Поймет что-то не так и сам сразу же позвонит родителям. И это только опередит неприятные события.
Вот так, живя теперь словно в тягучем, кошмарном сне, она ждала неминуемой расплаты
Но странно прошла неделя другая Письмо давно должно было дойти до брата. А не было никаких признаков того, чего она так опасалась. Наоборот, с родителями отношения даже как будто стали налаживаться
И тут на исходе третьей недели пришло наконец письмо.
«От брата! увидев название города, сразу поняла она. Ну, жди теперь неприятностей»
Но, вглядевшись повнимательней, Алевтина с удивлением обнаружила, что почерк на конверте совсем не похож на всегда сразу узнаваемый, напоминающий скоропись почерк ее брата. Хотя до странного очень и очень знакомый
«Но тогда чей же? недоумевая, крутила она письмо, пока ее внезапно не осенило: Да ведь это же мой!»
И тогда она поняла, что это ее собственное письмо! То самое! Из-за которого она потеряла покой!!! Только теперь почему-то всё в каких-то печатях. И с окончательной жирной надписью наверху: «Адресат выбыл».
«Как выбыл?» не поняла Алевтина. Она машинально проверила адрес всё правильно. Никаких ошибок. Письмо непременно должно было дойти!
И только тут до нее дошло, что случилось нечто невероятное. Тогда она еще не верила в слово «чудо». Не знала, что на свете бывают чудеса. Просто стояла с письмом в руках, не зная, куда девать себя от переполнявшей ее радости. И, спохватившись, помчалась домой. Где сначала изорвала в клочки, а затем для верности сожгла это письмо!
Так счастливо для Алевтины закончилась эта история с последствием ее искреннего, сердечного раскаяния.
Пусть тогда она еще была далеко от веры и Бога. Главное Бог был близок к ней. И услышал ее. Даже без молитвы. И помог.
А потом, спустя многие годы, постепенно проторилась дорога в храм. Одна за другой выучились молитвы. Пришли воочию первые чудеса. И было настоящее церковное покаяние.
Но, впрочем, это уже совсем другая история
Взрослые дети
Рассказал я однажды историю про Алевтину одной своей знакомой Софии, работавшей за свечным ящиком в храме, где какое-то время был прихожанином. И оказалось вдруг, что история имела совершенно неожиданное продолжение.
София вдруг широко распахнула глаза и изумленно воскликнула:
Так ведь это же почти про меня! То есть совсем про меня. Только без этого чуда с письмом!
И рассказала мне следующее.
Когда-то у нее тоже было двое детей. Только мальчик и девочка. Теперь это уже совсем взрослые люди. Кстати, тоже прихожане этого храма. А тогда оба были чуть старше, чем у Алевтины. Мальчик ходил в четвертый класс, а девочка в первый.
София тоже была далека от веры. И так же стремилась к совершенной свободе. А родители сдерживали ее изо всех сил. Но однажды, как ни старались, не смогли.
Желая освободиться от постоянной опеки, советов, наставлений и даже помощи, без которой ей, как она понимала, будет необычайно трудно, она решила поменять свою прекрасную, ухоженную, с видом на огромное синее озеро квартиру на однокомнатную в другом городе. В каком не важно. Главное, чтобы подальше от родителей.
Как они ее уговаривали! Сначала призывали к здравому смыслу. Затем угрожали, что она может лишиться всяческой их поддержки. Под конец разве что на колени перед ней не вставали. Но она ни в какую.
И не то что без благословения, но даже без разрешения родителей оформила тайком обмен. А пока они отдыхали, точнее, приходили в себя и набирались сил для предстоящих уговоров на даче, за полдня собрала вещи, загрузила их в контейнер. И уехала вместе с детьми.
Только уже с дороги телеграмму родителям дала. «Простите, мол, не обессудьте, но мы уже в пути!»
Если бы я только тогда знала, вздохнула и вздрогнула, припоминая то, что было дальше, София, что, по родительскому благословению, Господь ведет по жизни даже взрослых детей. И нужно стоять на своем только в одном случае: если они, сами живя без веры, не дают жить с Богом другим. А так
А так было вот что.
Город, в который она переехала, оказался одним из самых неблагополучных и даже опасных по экологической обстановке в стране. С виду красавец. Огромный, современный, улица в нем что площадь в другом городе.
А уж площадь как целый райцентр! Ходить бы по такому не нарадуешься. Да только много не находишься. Летом в городе сорок, а то и все сорок пять градусов жары в тени. Но это еще полбеды. Беда в том, что прямо в полутора километрах за городом находились семь крупнейших в Европе химических заводов. Точнее, концернов. Связанных с изготовлением резины, шин, каучука. И когда ветер дул с их стороны, воздух наполнялся нестерпимым запахом гари, жженой резины и еще чем-то таким, отчего сразу перехватывало в горле. На продуваемых с силой, как в аэродинамической трубе, проспектах просто становилось нечем дышать. Некоторые с непривычки теряли сознание. И дома в такую жару нельзя было даже открыть форточку
Хотя дом, вернее, квартира тоже вроде была ничего. Даже незаметно, что однокомнатная. Потому что кухня в ней оказалась больше зала в ином доме.
Поначалу обрадованная София запланировала разделить ее надвое благо в ней было два окна и одну комнату сделать своей. А большую отдать детям. Но вскоре ей стало не до этих планов. Виной всему оказалась дорога сразу перед домом. Точнее насыщенная до предела мчащимися на полной скорости автомобилями трасса с плохо отрегулированными переходами.
Вся беда была в том, что именно через нее пролегал единственный путь в школу.
А работу (без родителей как возможно было не устраиваться на нее?) София смогла найти только такую, что не всегда могла переводить через дорогу детей. У нее получалось только одно: или туда, или обратно.
Когда выпадало туда, то на работе она была как на иголках. Если обратно, то почти не спала всю ночь. Ведь наутро детям самим нужно было идти в школу через эту кошмарную дорогу. А по рассказам соседей она знала, сколько порой прямо на их глазах там погибло не только беспечных малышей, но и осторожных взрослых людей
Словом, недолго продержались они в той квартире. И как только выпала возможность, поменяли ее на две комнаты в трехкомнатной квартире в другом районе, где между домом и школой был один тротуар, по которому ездили разве что велосипедисты.
И всё-то теперь было бы ничего, если бы не одно обстоятельство. Хозяйкой третьей комнаты (как старожил, считавшей себя полновластной владычицей всей квартиры) была окончательно спившаяся и безнадежно больная (цирроз печени) пожилая женщина.
По вечерам в коридоре и кухне появлялись грязные, давно не бритые личности. Они вваливались, наверное, из всех подворотен и подвалов города, и тогда начиналось такое, что София вынуждена была уводить детей в дальнюю комнату и плотно затыкать им уши ватой.
А потом наутро чрезвычайно брезгливая, приученная с детства родителями к идеальной чистоте в доме, она убирала битые во время скандалов бутылки, грязные банки из-под консервов и селедочные хвосты со своего стола на кухне, скоблила загаженные до полного безобразия раковины, ванну, унитаз
Никакие хождения в милицию не помогали. Чем стражи порядка могли напугать страдавшего такой болезнью человека, к тому же инвалида первой группы? Ну разве что попугать немного специальным заведением, где она не увидит ни капли спиртного?
Иногда это помогало. Тогда два-три дня в квартире царили долгожданные тишина и порядок. А затем всё начиналось снова
«Потерпите немного! советовали, жалея Софию, соседки по этажу. Ей уже совсем недолго осталось. Скоро умрет, и тогда ведь у вас, к счастью, разнополые дети вся квартира окажется вашей!»
Подслушав однажды такой разговор, хозяйка третьей комнаты подманила к себе скрюченным пальцем Софию и, словно змея, прошипела:
Смерти моей дожидаеш-шься? Зря! Я так просто одна не уйду! Как только почувствую, что скоро конец, так и знай: открою ночью газ, дож-ждусь, чтобы его побольше вышло, да и чиркну спичкой. Мне-то ведь ха-ха-ха! терять уже нечего! Сделаю так, чтобы не то что ваши комнаты, но и полдома на улицу вышшибло! А то, может, и не дожидаясь конца, от боли, если укол не поставят вовремя, так с-сделаю! Какая разница: днем раньш-ше, днем позж-же!»
От страха не столько за себя, сколько за детей София опять перестала спать ночами. То и дело она подходила к двери и часами вслушивалась в тишину: не раздадутся ли шаркающие шаги идущей исполнить задуманное соседки
Иногда та выходила. С замирающим сердцем София выскальзывала наружу и с облегчением выдыхала, видя, что та всего лишь направляется в туалет.
В конце концов нервы ее не выдержали. И она совершила третий обмен.
О котором стоит сказать только то, что из однокомнатной квартиры на последнем, пятом этаже (в самом пекле, какое только могло быть в том городе), где они оказались и где хозяин второй комнаты, недавно вышедший из тюрьмы мужчина, стал нападать на нее и самое страшное на детей, она просто вынуждена была бежать, оставив последний осколок от своей былой прекрасной квартиры эту комнату, которую и разглядеть толком не успела, на произвол судьбы.
Куда? Конечно, к родителям! Сначала снова под их неусыпную опеку. Затем, когда они состарились и стали немощны, уже сама помогая им. Обстирывая, кормя, ухаживая, ставя уколы.
И теперь, после того как они ушли из жизни, своей запоздало виноватой и благодарной молитвой
Церковная записка
Была одна из великопостных родительских суббот. Как всегда, в центр храма вынесли канун, перед которым стоял большой стол с целой горой приношений: пакетов с мукой, бутылками подсолнечного масла, кульками с карамелью да всего сразу и не перечесть.
Ярко горели многочисленные свечи. Мерно позванивало в руках священника кадило. Больше, чем когда-либо, пахло ладаном. Тихо, торжественно, с налетом какой-то таинственной грусти на клиросе пели:
«Покой, Господи, души усопших раб Твоих»
Каюсь: не доUлжно отвлекаться во время службы. Но тут мне вдруг ясно вспомнилось детство. Родители тогда еще были живы и, даже не верится, намного моложе, чем я теперь
Слыша время от времени, как священник поминает, доходя до поданной мною записки об упокоении, Георгия и Ирину, я зримо видел их лица, явственно слышал голоса Вспоминал, как мама ухаживала за мной, когда я болел. Как, отпрашиваясь с работы, водила меня в ателье заказывать новые брюки. Денег у нас в семье много никогда не водилось, и она долго-долго выбирала материю самую красивую, прочную и недорогую.
Как папа привозил из командировок новые почтовые марки, каждый раз подробно объясняя, что если я их коллекционирую, то должен знать о каждой новой марке всё, что только смогу найти о ней в школьной и городской детской библиотеках.
«Тогда это будет не пустым занятием, приговаривал он, а с большой пользой!»
Если бы он только знал, что благодаря этому совету многие годы спустя, собирая теперь уже дорогие монеты, которым по две тысячи, а то и больше лет, я в сжатые сроки детально изучу историю античности и напишу большие романы и повести о Древней Греции и Древнем Риме Но всё это будет потом, потом
А тогда вспоминалось то, что было до этого. Многое вспоминалось. Но самыми яркими были впечатления от общения с родителями во время одного или двух их приездов в пионерский лагерь, где я проводил почти каждое лето.
Теперь это взрослому уму кажется вполне естественным. Привыкший всё время жить с родителями ребенок частенько плачет, скучая, первое время и с особенной радостью встречается с ними вновь. Но тогда-то я этого не понимал. А просто ждал Ах, как же я ждал их тогда!